arrow-downcheckdocdocxfbflowerjpgmailnoarticlesnoresultpdfsearchsoundtwvkxlsxlsxyoutubezipTelegram
Понимание истины в бытийной истории Мартина Хайдеггера
Автор:   Мария Митлянская
Художник:   Софья Карасик

Среди всех концепций истины гордо возвышается классическая корреспондентская теория, которая восходит к Платону и Аристотелю. За интерпретацию учения Платона об истине, опираясь на диалог «Государство», в частности, на знаменитую «εἰκών [1.] о пещере», в свое время взялся Мартин Хайдеггер. Этот материал появляется в его лекционном курсе 1930–1931 г. Позже, в процессе развития собственных философских взглядов и трактовки понятия истины как несокрытости, философ обращается к Пармениду и Гераклиту, но данная статья посвящена именно платоновскому следу в размышлениях «позднего» Хайдеггера.

Основная цель этого эссе — предпринять попытку разобраться в Хайдеггеровом истолковании истины в свете его учения о Бытийной [2.] истории. Однако в процессе анализа поздних томов собрания сочинений Хайдеггера по интересующей нас теме, я пришла к выводу, что без упоминания его исследовательской работы с античными трудами, общее понимание его взглядов на истину значительно усложняется. К тому же даже историко-философские размышления Хайдеггера всегда носят достаточно ощутимый отпечаток его личного философствования. Сначала я обращусь к хайдеггеровскому истолкованию соответствующего фрагмента из «Государства», из чего далее будет выведена концепция истины-несокрытости в трудах, посвященных Бытийной истории. Закончу я анализом наиболее тесно связанных с данной концепцией хайдег­геровских терминов.

ОБ ОБРАЗЕ ПЕЩЕРЫ

Хайдеггер разбирает платоновский эйкон о пещере, истолковывая его как раскрытие Платоном собственной концепции истины, что расходится с обычными историко-философским представлениями как о назначении эйкона, так и о том, что свою концепцию истины Платон раскрывает по большей части в диалогах «Софист», «Кратил» и «Теэтет». Так, платоновед Дмитрий Бугай пишет: «Дух Шеллинга и романтиков, приучивших видеть в мифе самую высшую истину, рядом с которой истины логики и разума бледнеют, действует иногда явно, иногда скрыто и по сей день. Хайдеггер, следуя, в общем и целом, этой традиции, увидел в платоновской пещере наиболее ясное свидетельство учения Платона об истине, хотя никакого “учения” там нельзя найти днем с огнем» [Бугай 2016, 310–311]. Далее в этом тексте меня заботит только раскрытие точки зрения Хайдеггера, а не то, можно ли найти в «Государстве» учение об истине с точки зрения современного философского антиковедения.

Воспроизведу кратко суть хайдеггеровской интерпретации образа пещеры [Heidegger 1947]. Платон рассказывает об узниках пещеры, которые всю жизнь видели лишь тени проносимых предметов, принимая их за действительные вещи. Путь освобожденного узника от восприятия теней до раскрытия источника света вне пещеры происходит поэтапно и постепенно: сначала он сможет видеть только лежащие за пределом пещеры тени и отражения в воде, потом, когда глаза его привыкнут, сможет увидеть сами вещи и, наконец, Солнце, которое делает возможным всякое созерцание (Rep.514a–517d). Основная идея этого фрагмента «Государства», считает Хайдеггер, такова: следует различать сущее и сущее сущего (Seiende des Seienden), или подлинно сущее. Первое соответствует доступным узникам пещеры теням, второе — миру за пределом пещеры. Солнце, освещающее последний, является условием существования также и первого. Тени в пещере соответствуют миру вещей, скрытому от Солнца. Вещи, озаренные Солнцем, — это мир идей. Само Солнце — это высшее сущее, идея идей, идея блага.

Каждая ступень, описанная в образе платоновской пещеры, обладает своей глубиной раскрытия истины. От узников пещеры сокрыта подлинная природа теней; освобождаясь от пут, человек может увидеть то, что было ранее скрыто. Его глаза не привыкли к свету, он страдает и становится вынужден «отвоевывать» каждую новую ступень открытости сущего у скрывающих ее факторов, если хочет «прозреть». Истина как несокрытость (Unverborgenheit), по Хайдеггеру, — плод борьбы с сокрытостью [3.]. Эта борьба и есть суть пребывания в несокрытости. Она не может закончится или быть увенчана незыблемым успехом. Иными словами, суть истины — в постоянном преодолении неистинного, а не в переходе на некий уровень подлинного восприятия сущего. «Несокрытость» можно понять, как «просвет бытия», или «абсолютную ясность». Природа ясности абсолютна, но, говоря несвойственными для Хайдеггера словами, человек не может находиться в постоянном и незыблемом контакте с этой чистотой. Самонаброски Dasein всегда в движении, и в природе Бытия нет статики. Соответственно и пребывание в Просвете подразумевает динамику, а точнее, борьбу, полемос, как принцип подлинного существования в отосланности к истине Бытия. Как говорит Хайдеггер в другом произведении этого периода, «если мы это греческое слово (ἀλήθεια) переведем не словом “истина”, а словом “несокрытость”, то этот перевод не только будет “буквальным”, но и будет содержать указание на то, чтобы переосмыслить привычное понятие истины в духе правильности высказывания и перенести назад к беспонятийности обнаружения и раскрытия сущего» [Хайдеггер 1991, 17].

Переход на тот или иной уровень понимания сущего сопровождается процессами адаптации, которые наглядно изображены Платоном как светобоязнь, присущая привыкшим к темноте пещеры глазам. Эта адаптация к новому положению вещей требует воспитания того, что называется греческим словом «παιδεία». Хайдеггер считает этот термин непереводимым дословно, однако самое близкое из возможных значений — «образование», «Bildung». Это «образование» не следует истолковывать в привычном для современного европейца ключе: как целенаправленный процесс воспитания и обучения и определенный горизонт усваиваемых знаний и навыков. Хайдеггер здесь как обычно стремится дать говорить самому языку, освободив смысл слов от многих веков метафизических наслоений. Хайдеггеровское понимание пайдейи удобнее всего объяснить через его термин настрой (Stimmung). Как он пишет в своем позднем труде «Событие»: «Настрой настраивает на подлинную определенность неопределенного; неопределенное, но настроенное — это место стыка свершения изначального» [Heidegger 2009, 217]. Stimmung — это внутренняя настойчивость в готовности к вопрошанию Бытия, и подобное состояние требует значительных усилий, направленных на самого себя. Способность к этому волеизъявлению не является свойством человеческой природы. Она скорее является ее обязательным условием и способом самоопределения в мире сущего. Это возвращает нас к образу платоновской пещеры. В хайдеггеровском истолковании «пайдейя» — это создание необходимого настроя человеческого существа для борьбы с сокрытостью. Однако, опираясь на выдержки об образовании из «Государства», можно сказать, что у Платона пайдейя (отвлекаясь от хайдеггеровской риторики) — вполне конкретная «образовательная программа», включающая постижение гимнастики и музыки, позже — математических наук и диалектики. Но складывается впечатление, что Хайдеггер видит платоновскую пайдейю более онтологично, и даже если речь и идет об изучении подобных дисциплин, то наиболее ценными ему представляются не усвоение суммы фактов и навыков, но изменения, производимые ими в настрое человеческого существа. Пайдейя в трактовке Хайдеггера — это путь становления σοφία [4.], т.е. образование необходимого состояния человеческого существа для правильного рассмотрения чего-либо.

Наивысшая мудрость, по Платону, — это способность к сверхчувственному восприятию, то есть к восприятию метафизическому (само собой, в использовании термина «метафизика» я тут следую Хайдеггеру, осознавая, что это слово имеет корни в постаристотелевской традиции). Только таким путем возможно, по Платону, «узреть» идеи, включая высшую из них — идею блага. И все, кто мыслил после Платона о бытии сущего, считает Хайдеггер, — мыслили об идеях, т.е. метафизично.

Хайдеггеровское истолкование образа пещеры раскрывает глубокую взаимосвязь пайдейи и алетейи: образования и истины-несокрытости. Только через внутреннее преобразование возможно снять мнимую очевидность явленного нам в окружающей действительности, открывая путь к несокрытому. Без образования все последующие ступени истины не могут быть восприняты человеком в их подлинной ценности. Незамутненное внешними факторами восприятие требует свободы от искажающей его окружающей «действительности». Вживаясь в пространство доступных самоявленных вещей, Stimmung человеческого существа претерпевает болезненную трансформацию. Вторая часть платоновского образа пещеры рассказывает о том, что было бы, если человек, видевший Солнце, вернулся обратно в пещеру и пытался состязаться с «вечными узниками» в распознавании теней. Он был бы не менее слеп в темноте после света, чем в свете после темноты. Возврат к предыдущему положению вещей также требует перестройки, в силу наличия общепринятой истины на определенной ступени образа пещеры. У героя, которого до того самогó, возможно, насильно выволокли из пещеры, не получается переубедить узников, которые никогда ничего не видели, кроме пляшущих теней, что они смотрят на всего лишь тени вещей, а не на сами вещи. При необходимости возврата во всякую «пещеру» без обратного изменения того, что Хайдеггер нарек Stimmung, герою грозит «слепота» понимания, подобно тому, как яркий свет отнимает способность глаз различать что-либо впотьмах. Всякая «ступень» истины сопоставима с зоной смыслового комфорта, вторгаясь в который, мы встретим сопротивление тех, кому принятый в этой зоне уклад привычен.

Ἀλήθεια, истина, в трактовке Мартина Хайдеггера — чистая явленность, несокрытость. И несокрытость так или иначе присутствует на каждой ступени эйкона о пещере, поскольку сама истина имеет различные уровни погружения. Каждая последующая степень несокрытости содержит в своей самости отсылку к предыдущей ступени, отталкиваясь от которой только и возможно совершить на нее переход. При этом всякая предыдущая ступень истинности преподносит себя пределом раскрытия сокрытого. Более того, то, что считается за истину узниками, то есть пласт теней, также претендует на положение единственно возможной действительности.

КРИТИКА ПЛАТОНОВСКОЙ КОНЦЕПЦИИ ИСТИНЫ

На примере платоновского образа пещеры, мастер герменевтики раскрывает свое видение изменчивой природы истины. Привычное платоновское представление об истине как о чем-то, что по своей природе подобно скорее вечным эйдосам, не может удовлетворить Хайдеггера. Истина как нечто окончательное и достижимое не сочетается с нестатичной природой сущего.

Наиболее важная для моего исследования деталь — Хайдеггер считал, что эйкон указывает на феномен подмены «алетейи», т.е. истины как несокрытости, на истину как правильность (ὁpθὸτης), которая была осуществлена в платоновской мысли. Правильность, в интерпретации Хайдеггера, понимается Платоном как отосланность к идее идей. Стремление Платона к безосновности ценности высшей идеи (т.е. в данном контексте, ценности, не сводимой ни к чему и не опирающейся на что-либо извне) объясняет наличие в повествовании образа небесного светила, позволяющего высвечиваться сущему в своей явленности. Через это светило (с помощью которого Платон изображает идею блага) становится возможным всякое существование. Как утверждает в своей интерпретации Хайдеггер: Платон ставит ἰδέα над ἀλήθεια [Heidegger 1947, 41]. Следовательно, истина более не может называться несокрытостью, поскольку само существо истины будет иметь свои начала в высшей идее блага. Если истина не самостоятельна, не самоценна, сводима к некоему основанию — значит истина все еще сокрыта чем-то, значит то, что мы рассматриваем как гипотетическую истину, — это не истина, но все еще только кажимость. Основная черта несокрытости — незамутненность. Если нам необходимо искать природу истины в некоем основании, то мы уже не находимся с ней в прямом контакте, но имеем дело с неким посредником, надстройкой; о незамутненности и самоявленности в такой ситуации говорить не приходиться. Способ контакта с истиной принципиально изменчив, поскольку изменчив сам мир, в котором этот контакт происходит. Контакт с истиной всегда происходит через несокрытость, но способы вхождения в несокрытость меняются. (Стоит подчеркнуть, что речь тут идет об изменчивости именно способов вхождения в истину, а не об изменении самой истины).

«Солнцеподобность» глаза, о которой Платон говорит в другом месте (см. «Тимей» [45:b–e]), в этом контексте понимается Хайдеггером как иносказательный образ, указывающий на наличие блага в человеческой сущности, что позволяет человеку воспринимать явленное сиянием светила. Чтобы был возможен контакт человеческого восприятия с этой идеей идей, воспринимающее должно быть по природе своей уподоблено воспринимаемому (солнцеподобность глаза), т.е. иметь в себе элемент правильного, истинного, совершенного. Отсюда Хайдеггер делает вывод, что для Платона истина — это истинное восприятие. Но несокрытость, возражает он Платону, — черта самого Бытия.

Итак, истина, по Платону в интерпретации Хайдеггера, проявляется и как несокрытость, и как правильность рассмотрения, усваиваемая в Bildung, и как идея блага, наделяющая существованием несокрытость и возможность истинного восприятия.

Хайдеггер здесь бытийно-исторически выявляет колыбель европейского представления об истине. На следующем этапе истории философии, в метафизике Аристотеля, истина как соответствие практически полностью завоевывает первенство над истиной-несокрытостью [Heidegger 2013, 37]. Истинность или ложность теперь обитают в человеческом разуме, и этому принципиальному для европейской метафизики представлению по-своему следуют Аквинат, Декарт и, наконец, Ницше, последний великий метафизик.

SEYN И DASEIN

У меня как исследователя возникают вопросы: если антропоцентризм — это порождение метафизического мышления, то возможна ли истина-несокрытость как черта самого Бытия без человеческого восприятия? И возможна ли история Бытия без человека? Или даже само Бытие? Прямого и готового ответа на этот ряд кажущихся затруднений Хайдеггер, в полном соответствии с отказом от мировоззрений, не дает. Дать ответ на такой вопрос — значит предложить готовый фрагмент застывшего философского представления, чего Хайдеггер старательно избегал, стремясь подтолкнуть человека к вопрошанию самого Бытия. Однако общее направление его мысли по этому поводу все же можно уловить.

В первом томе «Черных Тетрадей» есть соответствующий фрагмент, который может помочь немного пролить свет на взаимосвязь Seyn и Dasein [5.] в интересующем нас аспекте: «Необычный образ мысли и странный для каждого, кто мыслит только словами и при этом не осуществляет вхождение в бытийствование Бытия — в поворот (события), чтобы постоянно по-новому осознавать, что Бытие нуждается в Da-sein человека и что поэтому истина Бытия как раз не дело рук человека. В этом не бытийствует контр-удар поворотного (der Gegenschlag des Kehrigen) и одновременно намек-знак, что здесь ни рассчитывающему мышлению, ни “диалектике” понятий делать нечего; первому — потому, что оно вообще движется только в “сущем” как наличном, а второй — потому что для нее важно лишь выстраивание единства противоречия как представленного и представляемого, — важна истина как “идея”, а не как о-своенная открытость для самосокрытия» [Хайдеггер 2016, 370–371].

Описывая нужду Seyn (Бытия) в человеческом Dasein (присутствии), Мартин Хайдеггер в очередной раз отбрасывает идею тождества этих понятий, очищая свою онтологию от антропологических вкраплений, а также от диалектики с ее стремлением к субъектно-объектным абстракциями. Именно нужда Бытия в человеческом присутствии разграничивает Seyn и Dasein. Хайдеггер этим самым подчеркивает, что если бы истина была человеческим творением, то не вставало бы вопроса о нужде Бытия. Как можно нуждаться в том, частью чего ты безраздельно являешься? Тем более ясна открывается важность человеческого присутствия для всего бытийно-исторического, что возвращает нас к вопросу определения существа истины.

ИСТИНА КАК НЕСОКРЫТОСТЬ: ТЕОРИЯ ХАЙДЕГГЕРА

Так или иначе, попытки выяснить, что же именно имел в виду под алетейей сам Платон, обречены нести исключительно гипотетический характер. И едва ли рассуждения Хайдеггера касательно эйкона пещеры имеют чистую научно-историческую цель. Действительным результатом историко-философских исследований и внутреннего диалога с идеями Античности, стало развитие собственной концепции истины — стержня бытийно-исторических трудов Хайдеггера: «Вопрос сущности истины состоит не в том, является ли истина всякий раз истиной практического жизненного опыта или результатом экономического расчета, то есть истиной некоего технического превосходства или политической смекалки, особенно истиной научного исследования или искусного образования, или вовсе истиной мыслящего сознания или культового верования… [Рассудок] дробится на требования сиюминутной пользы и ополчается против знаний о сущности сущего, чье сущностное знание с давних пор зовется “философией”» [Heidegger 1976, 177].

Попытка «ухватить» истину в дефиниции, с точки зрения Хайдеггера, граничит с пустой игрой слов. Расчленить сущее и истину не представляется возможным, потому что одно без другого теряет себя, и ничто не существует как нечто в пласте сущего без отосланности к истине Бытия. В данном случае «расчленить» значит «уничтожить суть, обессмыслить». Но подобное понимание природы истины далеко от ее платоновского понимания как константы блага — вечной и неизменной. Согласно хайдеггеровскому пониманию, истина реализуется через посылы (Geschick), которые в эпоху метафизики существуют через самосокрытие. Они актуальны только в тот момент (καιρός), когда они были совершены. Мы не можем определить истину точно так же, как не можем мы описать, в какой позе находится вечно движущееся существо. Чтобы дать дефиницию, нужно поймать момент, зафиксировать смысл «в камне», облечь его в слова и заключить, что нечто является именно таковым, а не иным. Однако экзистирующее сущее существует самонабросками и не может быть схвачено подобным образом, не утратив своего значения. Обращаясь к риторике самого Хайдеггера можно сказать, что Dasein существует в набросках себя Бытием из просвета несокрытости, следовательно, не мыслимо замершим. Потому что набросок не один — их множество, и они постоянно сменяют друг друга. И потому что Бытие-к-смерти как экзистенциал Dasein в самом своем устройстве предполагает момент, который Хайдеггер называет «избранием» — постоянный выбор, принятие решения. Сам процесс выбора и становления подразумевает нелинейность экзистирования человеческого существа: потому Хайдеггером для описания характера этого экзистирования и был выбран термин «набросок», несущий действенный смысловой оттенок: набросок — это не объект, а процесс, динамика.

Истина невербализируема: она, как и природа Бытия, уклончива и в этом состоит ее способ являть себя, т.е. сбываться. Но что есть уклонение Бытия для человека? Один из возможных примеров здесь — заблуждение. Оно иллюстрирует уклончивую природу истины, точнее, ее нынешний, присущий ей в эпоху забвения смысла способ указания на саму себя: «Заблуждение (Irre) есть сокровеннейший дар истины — ибо в нем даруется сущность истины как стража отказа и как чистейшее сохранение Бытия в незаметной защите вечносущего» [Хайдеггер 2018, 23]. Другой путь реализации истины (и приближения к пониманию ее сущности), по Хайдеггеру, — Событие. В 73 томе собрания сочинений (Zum Ereignis: Das Denken) Хайдеггер недвусмысленно указывает на прочную связь истины и события: «Die Wahr-heit ist das Er-eignis» [Heidegger 2013, 19]. Истина — это Событие. Эту выдержку не стоит расценивать как дефиницию. Событие — это способ «сбывания» истины, способ ее существования. Но событием истина не исчерпывается, следовательно, дефиниция, как минимум, не полна. Кроме того, в истине присутствуют, по меньшей мере, возможности для свершения событий. Событие — это миг проявления истины на пласте сущего. В формулировке «Истина — это Событие» можно усмотреть, в лучшем случае, указание на соотношение двух слов, но не дефиницию как таковую. Насколько я слышу язык Хайдеггера, «ist» в «Die Wahr-heit ist das Er-eignis» [6.] несет максимально глагольно-действенный оттенок: когда истина действительна, т.е. реализуется в плане сущего — она Событие. Само слово «Wahrheit» (истина) делится на корень «Wahr» и суффикс «heit». То есть истина в калькированном переводе с немецкого — «правдивость», «истинность». К тому же, подчеркивая корень «Wahr», Хайдеггер отсылает к глаголу «wahren» (хранить, защищать). Таким образом, слово «истина» в немецком языке имеет смысловой оттенок «сохраняемого, защищенного» или «то, что стоит сохранять, защищать». Подобный взгляд на природу истины лежит в основе известного положения Хайдеггера о призвании человека быть стражем истины Бытия (из «Письма о гуманизме», «Черных Тетрадей» и др.). В уклонении истины лежит ее сохранность, т.е. сокрытие.

Стоит сказать несколько слов и об «Er-eignis», Событии: прилагательное «eigen» корректно понимать, как «собственный» в значении «подлинный», «сообразный своему естеству», но не в значении «присвоенный». «О-своение», как вариант перевода предлагаемый рядом исследователей [Поздняков 2000, 134] [7.], предполагает субъект-объектную парадигму, неуместную для бытийно-исторической концепции в целом. Событие — это то, что сбывается. Используя термины самого автора онтологического различия, Ereignis — это то, каким образом в сущем сбывается истина Бытия.

ИСТИНА, ИСТОРИЯ И ГУМАНИЗМ

Несмотря на отсутствие жесткой понятийной системы в бытийно-исторической концепции Хайдеггера, в том же 73 томе можно найти намек на различные степени несокрытости: алетейю «ἀλήθεια» (несокрытость); омойосис «ὁμοίωσις» (подобие, уподобление); ортотес «ὁpθὸτης» (правильность) [8.].

Все это способы проявления истины. В историческом смысле они присутствовали в мысли человечества всегда, но на первый план по мере трансформации мышления выходила каждая в свой черед. Из всех них лишь ἀλήθεια является подлинно незамутненным способом проявления истины — истиной самой по себе, без метафизических игр явления себя через сокрытие и т.д. Эта истина, истина-несокрытость всегда на первом плане, когда свершается Событие. Насколько я понимаю, Хайдеггер считает, что философия Платона стала порогом высвобождения сокрытия; что его мысль, заложившая основу европейской культуры, обрекла европейское мышление на разрыв с Бытием, на принятие принципа основания — т.е. тезиса об укорененности истины в чем-то ином, отличном от нее — в качестве базового для наших представлений об истины.

В обсуждении Хайдеггером различных степеней несокрытости вновь можно почувствовать отсылку к различным уровням образа пещеры. Хайдеггер рассуждает о том, что с развитием метафизики, ортотес берет верх над алетейей. Несокрытость как таковая встает на службу правильности, трансформируясь в подобие инструмента, мерила. Несокрытость заслоняется, уходит от прямой явленности, и в этом Хайдеггер также видит бытийно-историческое событие, т.е. реализацию посыла Бытия. В качестве конкретного примера самоуклонения истины можно обратиться к анализу одной из черт метафизического мышления — антропоцентризма, в рамках которого истина обратилась из черты Бытия в черту человеческого восприятия. Хайдеггер протестовал, когда его причисляли к «экзистенц-философии» [Heidegger 2014, 36], так как считал, что она есть проявление антропоцентризма, а он в свою очередь — один из способов уклониться от вопрошания о Бытии, которое он поставил в самый центр своего представления о философии. Самоисчерпание гуманизма в наши дни, считал он, стало апогеем антропоцентристской традиции европейского сознания на пути к прыжку в Другое Начало.

Интуицию Хайдеггера можно продолжить: сегодня зачастую подчеркивается необходимость учитывать частные потребности и притязания вопреки иным факторам, тем самым попирая устои самого гуманизма. Подчеркивается тенденциями современной европейской культуры, т.е. в итоге смею предположить, теми, кто эту культурные коды активнее всего транслируют обществу: политиками, людьми искусства, и другими имеющими вес и голос людьми, отражающими эпоху. Говоря об иных факторах, я имею в виду следующее: путем удовлетворения потребностей и притязаний узкой социальной группы (в угоду политической ситуации, моды и др.), будут ущемлены права других социальных групп. Гуманизм, хотя он все еще преподносится как универсальное, в равной степени рассматривающий в качестве ценности всякого человека мировоззрение, на деле перестал быть всеобъемлющим, не требующим оснований принципом, приобретая вместо этого векторную расчетливую природу. Потому как акцент на нуждах конкретных групп оттеняет внимание общественности от других.

Стоит пояснить, что под гуманизмом я подразумеваю именно то, что подразумевал бы под ним Хайдеггер: «Это начало метафизики в мышлении Платона есть одновременно и начало гуманизма. Слово это пусть мыслится здесь в самом своем существе и потому в самом широком значении. В этом случае «гуманизм» разумеет тот сопряженный с началом, расцветом и концом метафизики процесс, когда человек с различными целями, однако каждый раз сознательно, воздвигается в некоторое средоточие сущего, еще не будучи от этого высшим сущим. “Человек” означает здесь то человечество или человечность, то личность или общество, то народ или группу народов. [...] Каждый раз свершается некоторое метафизически определенное кружение вокруг человека то по более узкому, то по более широкому окружному пути. С окончанием метафизики гуманизм (или, по-гречески, антропология) также вытесняется на внешние, т. е. одновременно и автономные, “позиции”» [Хайдеггер 1986, 274].

Возможен ли бытийно-исторический гуманизм? Допускаю, что так. Однако он должен будет значительно отличаться от гуманизма, описанного Хайдеггером в его «Учении Платона об истине». В его основании должна будет лежать самоценность сущностного основания человека, а не причисленность к группе по некоему признаку. Бытийно-исторический «гуманизм», если применительно к этому явлению вообще уместно будет использовать именно этот термин, должен иметь вид памяти о том, что всякий человек равно заброшен в сущее, оставлен и стремится по своей подлинной природе к Бытию, потому что именно это прежде всего роднит нас всех.

Но в эпоху истончения смыслов появляется искажение самого метафизического понятия гуманизма и бытийно-историческим он может быть лишь в явленности через сокрытие. На фоне карикатурности и искажении понятия «гуманизм» сегодня мы ощущаем острую нужду в подлинности. Эта нужда помогает нам вспомнить, что возможен и иной подход. И через эту память нам вновь становится доступно бытийно-историческое.

Примечания:

[1.] εἰκών (др.-греч.) — образ.

[2.] «Бытие» с прописной буквы и производные от него здесь используются для передач «Seyn», слова, которое в позднем творчестве Хайдеггера употребляется в противоположность «Sein», которое я передаю как «бытие» со строчной буквы. Б(б)ытие (Sein) человека — не одно и то же с Dasein. Dasein — это Бытие (Seyn). Б(б)ытие (Sein) человека может включать несобственные модусы существования: махинации, расчетливость, толки и пересуды, идеологии, крикливую пошлость — и любые другие способы «игры в прятки» со священным ужасом осознания конечности существования.

[3.] В.В. Бибихин переводит как «непотаенность». Варианта перевода «несокрытость» придерживаются Т.В. Васильева, З.Н. Зайцева, Е.В. Фалёв, А.Г. Дугин и др.

[4.] σοφία (др.-греч.) — мудрость.

[5.] «Dasein» — в известной степени непереводимый термин хайдеггеровской философии. Само собой, русским словом «присутствие», которым иногда принято переводить этот термин, невозможно передать все его смысловые оттенки. Dasein — фокус заботы как являемое бытие внимания к..., пространство несокрытости, раскрытие мира, показывание себя. Кроме того, я должна признаться, что у меня само слово «присутствие» никак не ассоциируется с Dasein. Присутствие — максимально сухой термин, безучастный, будто бы некто проходил мимо и остановился. Присутствие, если посмотреть на это слово по-хайдеггеровски, — это «вот суть (сущее), а я где-то рядом», то есть даже не заброшен в него, а лишь стою рядом. В то время как Dasein — это противоположность такому пассивному пребыванию, полное включение в здесь-и-сейчас, проживание тут-сбывающегося. Dasein никогда не удастся убежать от себя, выйти из ореола собственных набросков, посредством которых оно реализуется. Dasein всегда конкретно, а значит подчинено законам ситуативности, в которых оно, в отдельно взятом случае, самопроявляется, пожиная плоды этого проявления. «Зеркалами» Dasein, через которые оно получает самоё себя, по мнению Хайдеггера, являются история и философия — история, как отражение ситуативного принципа проявления Da–, и философия как истолкование абсолютного начала –Sein. Найти подходящее слово в русском оказалось для меня слишком сложной задачей.

[6.] Дефисы в приведенной выше формуле авторские. Через визуальное деление слов Мартин Хайдеггер акцентирует внимание на корнях. Это можно трактовать как предложение искать и понимать смысл слов не только устоявшийся ныне, но и тот, что был скрыт за множеством наслоений и трансформаций.

[7.] «Событие» в качестве, по Хайдеггеру, «сути бытия» (при наличии и иной версии перевода: «своение» — от корня «-eigen-», т.е. «свой», «собственный») выступает в качестве одного из возможных переводов данного немецкого слова» [Грицанов 2002]. Более того, для термина «освоение» в риторике М. Хайдеггера имеется слово «Aneignung».

[8.] «Высказывание зовется истинным, поскольку оно уподобляется взаиморасположению вещей и есть, таким образом, όμοίωσις. Такое определение существа истины не содержит уже больше никакой ссылки на άλήθεια в смысле несокрытости, напротив, эта перевернутая άλήθεια как противоположность к ψεῦδος, т. е. ложному в смысле неправильного, мыслится как правильность» [Хайдеггер 1986, 271].

Библиография

1. Heidegger 1947 — Heidegger M. Platons Lehre von der Wahrheit. Bern: A. Francke AG, 1947;

2. Heidegger 1976 — Heidegger M. Vom Wesen des Wahrheit (1930) / Heidegger M. Gesamtausgabe. I. Abteilung: veröffentlichte Schriften 1914–1970. Band 9: Wegmarken. Frankfurt am Main: Ag. Vittorio Klostermann, 1976;

3. Heidegger 2009 — Heidegger M. Gesamtausgabe. III. Abteilung: unveröffentlichte Abhandlungen Vorträge – Gedachtes. Band 71: Das Ereignis. Frankfurt am Main.: Ag. Vittorio Klostermann GmbH, 2009;

4. Heidegger 2013 — Heidegger M. Gesamtausgabe. III. Abteilung: Unveröffentlichte Abhandlungen Vorträge – Gedachtes. Band 73.1: Zum Ereignis-Denken. Frankfurt am Main: Ag. Vittorio Klostermann GmbH, 2013;

5. Heidegger 2014 — Heidegger M. Gesamtausgabe, IV. Abteilung: Hinweise und Aufzeichnungen. Band 95: Uberlegungen VII—XI (Schwarze Hefte 1938–1939). Frankfurt/Main: Vittorio Klostermann Verlag, 2014;

6. Бугай 2016 — Бугай Д.В. Единство платоновского «Государства». М.: Издатель Воробьев А.В., 2016;

7. 10. Грицанов 2002 — Грицанов А.А. История философии: Энциклопедия. Минск: Интерпрессервис; Книжный Дом, 2002;

8. Поздняков 2000 — Поздняков М.В. Понятие «бытия» в философии М. Хайдеггера в 20-30 годы (От «Бытия и времени» до «Статей по философии»). Диссертация на соискание ученой степени кандидата философских наук. На правах рукописи. Москва, 2000;

9. Хайдеггер 1986 — Хайдеггер М. Учение Платона об истине / Пер. с нем. Т.В. Васильевой // Историко-философский ежегодник. изд. Москва: Наука, 1986. С. 255–275;

10. Хайдеггер 1991 — Хайдеггер М. О сущности истины / Пер. с нем. З.Н. Зайцевой / Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге: Сборник: Пер. с нем/ Под ред. А.Л. Доброхотова. М.: Высшая школа, 1991. C. 8–27;

11. Хайдеггер 2016 — Хайдеггер М. XI2 Размышления II—VI (Черные тетради 1931-1938) / пер. с нем. А.Б. Григорьева; науч. ред. перевода М. Маяцкий. М.: Изд-во Института Гайдара, 2016;

12. Хайдеггер 2018 — Хайдеггер М. XI2 Размышления VII-XI (Черные тетради 1938-1939) / пер. с нем. А. Б. Григорьева; науч. ред. перевода М. Маяцкий. М.: Изд-во Института Гайдара, 2018.
Рассылка статей
Не пропускайте свежие обновления
Социальные сети
Вступайте в наши группы
YOUTUBE ×