arrow-downcheckdocdocxfbflowerjpgmailnoarticlesnoresultpdfsearchsoundtwvkxlsxlsxyoutubezipTelegram
Проблема истины при рассмотрении дел судом
Автор:   Артём Никифоров
Художник:   Александра Пивкина

В мире, в котором существуют различные индивидуумы с разнонаправленными интересами и взглядами, не обойтись без органа для разрешения споров. Одним из таких органов с древних времен являлся суд. И одним из важных вопросов философии права является вопрос об истине в судопроизводстве. Должен ли суд при рассмотрении дел пытаться установить объективную истину, или, как ее называли дореволюционные юристы, материальную правду? Или же он должен просто разрешить спор? От ответа на вопрос о том, насколько важна истина при разрешении дел в суде, зависит практически все дальнейшее построение судебной системы. В данной статье я хочу кратко описать проблематику данного спора.

В одной из первых правовых систем, о которой нам известны не только письменные своды законов, но также практика их применения и правовая доктрина — римской системе, суды вообще не ставили перед собой задачу устанавливать истину о всех важных фактах при рассмотрении дел. В легисакционном процессе (процессе из законных исков) для древних римлян гораздо важнее было соблюдение специальных процедур и ритуалов для вынесения решения, чем установление истинных фактов произошедшего между спорящими сторонами. Фактически, в данном процессе, решение выносилось без каких-либо рациональных доказательств или юридических аргументов, только на основании силы ритуала, а также иногда ордалий или поединков [Gordley 2014]. Спорящий должен был произнести правильную формулу, и если он ошибался в какой-то ее части, то судье следовало отказать ему в иске. Римский юрист Гай приводит пример такого формализма: «...поэтому о том, кто вчинил иск о порубленных виноградных лозах так, что назвал их в иске лозами, был дан ответ, что он проиграл дело, поскольку он должен был назвать их деревьями, так как закон XII таблиц, на основании которого он располагал иском о порубленных лозах, говорил вообще о порубленных деревьях». В части доказательств сильнейшим аргументом была клятва перед богами, которую невозможно было оспорить. После перехода к формулярному процессу ситуация немного улучшилась, так как теперь предполагаемые истцы могли в свободной форме излагать свои претензии специальной властной фигуре, претору, а он уже облекал требования в юридическую форму, которую и рассматривал судья [1.]. Но все равно главным для римского процесса оставалось именно разрешение спора, так как состязательный процесс был построен таким образом, что инструменты, позволяющие судье самому собирать доказательства или каким-то другим образом влиять на установление истины, отсутствовали.

С течением времени в европейском праве сформировалось два подхода к построению формы судебного рассмотрения дел в зависимости от поставленных целей: установления истины или разрешения спора. Первый — континентальный, или «инквизиционный» (от латинского inquisitio — расследование). В нем участникам процесса необходимо было в первую очередь установить действительные обстоятельства дела, а все остальное рассматривалось лишь как средство для этого. В таком процессе закреплялся принцип объективной истины, достижения знания, которое адекватно отражает действительное положение вещей. Второй подход — англосаксонский, в котором главной задачей было не установить «что на самом деле произошло», а разрешить спор согласно заранее установленным правилам. Здесь закрепляется в первую очередь принцип формальной истины, и главный акцент делается на соответствие конечных выводов суда формальным процедурам.

Если принцип объективной истины требует, чтобы мы полностью были уверены, что выводы, сделанные судом, основаны на реально имеющих место, а не придуманных одной из сторон фактах, то в случае использования принципа формальной истины нам хватает вероятностного знания о об этом. Можно сказать, что формальная истина — это такое знание, которое становится истинным не потому, что это знание объективно отражает и описывает реальность, а потому что судья своей публичной властью придал знанию ярлык истинности в случае, если стороны, предоставляя доказательства и споря о фактах, следовали заранее установленным правилам.

В целом такая дихотомия между континентальным подходом, которого частично, по крайней мере на уровне доктрины и деклараций придерживается и Россия, к цели процесса, выражающейся в необходимости установлении истины, подаваемой под «соусом» необходимости защиты прав в правовом государстве, и англосаксонским подходом, главной целью которого является разрешение спора, сохраняется в юридической мысли до сих пор, а в науке процессуального права не утихают споры о необходимости закрепления принципа объективной истины как основополагающего фундамента всего процесса. Рассмотрим их поподробнее — хотя сразу нужно оговорится, что оба этих подхода будут рассмотрены концептуально, в своем радикальном выражении. На данный момент не существует страны, в правовой системе которой находил бы свое отражение чисто континентальный или чисто англосаксонский подход. Требование установления объективной истины хотя и встречается в правовых документах государств континентальной правовой традиции, однако применительно к реальной правовой практике даже в них оно остается скорее на уровне декларации.

Континентальный подход, говорящий о необходимости установления объективной истины в судебном процессе, неразрывно связан с такими философскими понятиями как «справедливость» и «правосудие» [Докучаева 2005]. В основе этого подхода лежит мысль о том, что у каждого человека есть права, которые, в зависимости от конкретной философской концепции прав, даны ему от природы, от бога или устанавливаются государством и суд — это тот орган, который должен эти права защищать, осуществлять «правосудие», то есть выносить суждения по праву или применять нормы права к действительным обстоятельствам дела [Резниченко 1965]. Только в случае соблюдения этого требования мы можем признать решение суда справедливым.

С одной стороны, это кажется вполне логичным и отвечающим здравому смыслу рассуждением. Никто в здравом уме не будет отрицать, что по суду тебе должны присудить деньги только в том случае, если ты имеешь на них действительное право, или что тебя должны посадить в тюрьму, только если точно установлено, что именно ты и есть тот самый дворецкий-убийца. И для этого суд должен объективно установить, был ли заключен договор денежного займа и что действительно произошло в саду. Если смотреть на конфликт двух подходов к пониманию истины исключительно как на столкновение абстрактных концепций, то континентальная модель может показаться более удачной. Общество выберет для работы в суде лучших из лучших, профессионалов своего дела, которые будут не просто разрешать споры, а защищать права — и будут для этого рассматривать дело столько, сколько это необходимо для установления действительных фактов. Это также позволит повысить доступность правосудия, ведь возможность отстоять свои права в таком случае не будет зависеть от того, насколько сильного юриста ты смог себе позволить.

Однако дьявол кроется в деталях. Континентальный подход исходит из двух достаточно утопических предпосылок: что объективной истины вообще можно достичь (и более того: что это можно сделать во всех случаях) и что мы можем каким-то образом найти (отобрать? обучить? воспитать?) людей, которые будут во всех без исключения случаях беспристрастно стремиться этой истины достичь, а не оптимизировать свою работу таким образом, чтобы она выглядела работой по установлению объективной истины только в глазах контролирующих их инстанций, не являясь ею на самом деле.

Если мы ставим во главу угла установление объективной истины и последовательно приводим этот принцип в жизнь, то нам нужно соответствующим образом строить и весь судебный процесс. Это означает, что в гражданском процессе нельзя признавать спорящие стороны полноценными субъектами процесса, ведь они заинтересованы не столько в установлении истины, сколько в вынесении судебного решения в свою пользу. Конечно, даже если отбросить судебные тяжбы, совершенные по договоренности [2], в которых установление истины не будет целью ни одной из сторон, установление истины как цель процесса на деле всегда будет совпадать с целями только одной стороны. Но так как на момент начала процесса суд не может знать, какая сторона содействует установлению действительных обстоятельств, а какая этому препятствует, в случае радикальной имплементации принципа объективной истины при построении процесса нам придется наделить статусом полноценного субъекта [3.] только одного из его участников ― судью, беспристрастную фигуру. Ведь чем больше звеньев в цепи сбора и оценки доказательств, тем больше шанс злоупотреблений. Получается, что в такой системе истец и ответчик превращаются из субъектов судебного процесса в его объекты ― одни из источников доказательств для судьи в его расследовании. Мы нередко сталкиваемся со склонностью людей ко лжи, к подмене фактов и к уничтожению доказательств, свидетельствующих против их позиции. И не исключена ситуация, в которой доказательная база судебного процесса будет полностью сводиться к слову истца против слова ответчика. В таких обстоятельствах суд, с одной стороны, не сможет вынести решение, так как он не установил действительных обстоятельств дела. С другой стороны, и отказать в иске он тоже не сможет, так как это означало бы, что суд объективно установил, что притязания истца не легитимны, что может не соответствовать действительности. Это приводит континентальный подход к парадоксу: в силу ограниченности человеческого познания у суда нет возможности установить истину, но и отказаться ее устанавливать он не может.

В судебной практике Средневековья были выработаны два способа решения этой проблемы. Первый исходил из представления о том, что, поскольку надежным источником доказательств для суда может быть только подсудимый, который точно знает, совершил ли он преступление, если речь идет об уголовном процессе, или ответчик, который точно знает, нарушил ли он договор, если речь идет о процессе гражданском, то нужно сделать так, чтобы он сам рассказал, что произошло, и при этом поставить его в такую ситуацию, в которой у него не было бы возможности соврать. А так как никто в здравом уме не станет свидетельствовать против себя, остается только один достаточно надежный способ получения «царицы доказательств» — пытка [Brooks 2001]. Будучи обществом, менее расположенным к пыткам, чем средневековое, мы можем, конечно, исключить подобный метод поиска объективной истины из арсенала континентального судьи посредством ссылки на невозможность посягать на фундаментальные права человека, вроде права на жизнь, здоровье, достоинство личности. Но и после этого у нас остается проблема: как следует судье поступать с доказательствами, если они все же были получены с применением насилия или под угрозой такого насилия? С точки зрения заинтересованности в получении объективных знаний о произошедшем, мы не можем полностью исключать такие доказательства, — максимум мы должны при его рассмотрении делать скидку на то, что такое доказательство может быть самооговором. Ведь для установления объективной истины необходимо рассмотрение всех возможных доказательств.

Второй из практиковавшихся в Средние века способов решения проблемы ограниченности человеческого познания в контексте судебной практики состоит в том, чтобы положиться на некий в высшей степени «объективный» способ определения ответа на вопрос о том, на чьей стороне истина: например, на «суд богов», «ордалии», «судебный поединок» и т.п. Раз человек не может установить истину, то пусть истину укажет Бог. Апелляция к метафизической сущности интересна и в какой-то мере даже удобна, но что, например, делать судам, действующим в юрисдикции тех конфессий, в рамках которых нет представления о всемогущем и всезнающем Боге? Или как быть, если, допустим, судятся два человека, принадлежащие к различным конфессиям? В любом случае, такой вариант решения проблемы человеческой слабости в установлении истины явно не подходит для светских государств.

Еще одной проблемой радикально континентального подхода является возложение большей части работы на судей. Мы не доверяем сторонам, так как они могут быть пристрастны. Поэтому идеальным будет тот случай, в котором все доказательства судья будет собирать и воспринимать исключительно лично — насколько это в принципе возможно. И при этом, поскольку его конечная цель состоит в установлении объективной истины, он должен производить все эти действия с той степени скрупулезности и тщательности, какая только представима. Все это может привести к ситуации, в которой, хотя объективная истина действительно была установлена, однако для ее установления и, соответственно, вынесения верного решения было потрачено столько времени и средств, что либо у той стороны, в пользу которой было вынесено это решение, уже пропал в нем интерес, либо его стало невозможно исполнить, по причине, например, кончины или банкротства другой стороны. Кроме того, подобный подход к организации судебного процесса просто будет стоить несравнимо дороже, чем тот подход, что практикуется в рамках состязательной системы: те деньги, которые общество могло бы потратить на финансирование здравоохранения, образования и прочих общественных благ, придется тратить на обеспечение работы аппарата, занимающегося установлением объективной истины в спорах. Стоит ли оно того?

В силу подобного рода трудностей страны континентальной Европы, начав движение от полностью инквизиционного процесса в Средневековье, к настоящему времени пришли к судебному процессу, построенному на состязательности в значительно большей степени, чем предполагает чисто континентальный подход к проблеме достижения истины в судебном разбирательстве. Хотя у судьи здесь все еще сохраняется возможность вмешиваться в прения сторон и самому назначать некоторые процессуальные действия, например, экспертизу, если без нее не обойтись, а стороны по каким-то причинам не хотят ее назначать сами.

Другим концептуальным подходом к проблеме достижения истины в судебном процессе, как уже говорилось выше, является англосаксонский состязательный подход. Конечно, состязательные процессуальные системы встречались и ранее, в том же древнем Риме. Однако англосаксонский подход как стройная научная теория работы с доказательствами, методами познания и достижения истины, отличающаяся от сформированного в Средневековье континентального подхода, сформировался сравнительно недавно. Первыми текстом, относящимся к конкретно англосаксонскому праву, можно считать «Доказательственное право» 1754 года [4.] Джеффри Гилберта (1674–1726). Из философских трудов на становление английского доказательственного права повлияла работа Иеремии Бентама (1748–1832) «О судебных доказательствах» 1825 года [Twining 2006].

Здесь уже принципом процесса становится не принцип объективной истины, а принцип формальной, или юридической истины, который лишь презюмирует, что суд установил действительные обстоятельства дела, и главной задачей для суда становится разрешение спора между сторонами. Здесь видна юмовская традиция теории познания, которая отрицает возможность установления объективных и необходимых связей между фактами, находящихся вне рамок непосредственного человеческого опыта [5.] [Hume 2008]. А раз мы не уверены, что между фактами присутствует необходимая для констатации полной достоверности выводов связь, значит мы установили не объективную истину, а только вероятность объективной истины.

Данные рассуждения очень удачно наложились на уже существовавшую со времен Генриха II систему состязательного процесса в судах общего права [6.] [Brand 2007]. Ведь если мы в любом случае не можем установить в ходе судебного процесса истину в строгом смысле этого слова, но можем только достичь в нашем поиске истины некоторой — пусть и довольно высокой — вероятности того, что наши выводы являются правильными, то инквизиционные практики вроде извлечения признания под пытками или инициации полноценного расследования по гражданским делам без волеизъявления стороны, считающей что ее право было нарушено, в значительной мере теряют свое основание.

В такой системе судья не является главным действующим субъектом, а мыслится как всего лишь пассивный арбитр, взвешивающий представленные сторонами доказательства и выносящий решение в пользу той или иной стороны в случае, если были соблюдены все процессуальные нормы. Более того, в Англии, являющейся родоначальницей англосаксонского подхода после унификации судов общего права по многим категориям дел, вопросы оценки доказательств по таким важным вопросам как виновность, совершение преступления конкретным лицом и т.д., то есть фактически судебного познания, до сих пор решаются присяжными. Судья в такой системе следил лишь за соблюдением процессуальных правил и применением норм права к обстоятельствам, которые были сочтены присяжными истинными. В части исследования доказательств судья мог только исключать доказательства, которые были получены по ненадлежащей процедуре, но не делать какие-то выводы о фактических обстоятельствах дела. В основании такой системы лежат утилитаристские соображения [Mungan 2011]. Нам нужен не такой суд, который будет наилучшим образом защищать права каждого, а такой, чьи решения принесут максимальную общественную полезность. Достичь объективной истины в судебном познании невозможно в принципе. А раз так, мы можем устанавливать для различных типов дел различный стандарт убеждения судьи или присяжных. Необходимо установить правильные стандарты доказывания для различных категорий дел, которые при подсчете всех положительных и отрицательных издержек будут давать максимальную общественную полезность. Судьи, будучи всего лишь людьми, в любом случае будут иногда совершать ошибки. А раз ошибок не избежать, нужно уменьшить их количество с минимальными издержками. Необходимо отметить и иной по сравнению с системой континентального права подход к пониманию справедливости в контексте судебных решений. Если в случае с инквизиционным процессом справедливо то решение, в случае которого нормы материального права правильно применены к действительным обстоятельствам дела, то в случае англосаксонского подхода справедливо то судебное решение, которое принято в соответствии с заранее установленными правилами.

Существуют два общепринятых в странах, использующих англосаксонский подход, стандарта доказывания [7.]: доказательство «за пределами разумных сомнений» (beyond reasonable doubt) [8.] и исходя из «баланса вероятностей» (balance of probabilities). Первый применяется в уголовных делах, исходя из публично-правовой направленности данной категории споров и существования презумпции невиновности [Whitman 2008]. В уголовных делах обвинителем выступает государство, являющееся единственным актором в правовой системе, имеющим легитимное право на насилие, поэтому и требования к тому, насколько убедительно этот актор в рамках установленной процедуры должен доказать, что тот или иной человек совершил преступление, из-за которого его можно лишить свободы или даже жизни, должны быть максимально высоки. Насколько велики возможные последствия обвинительного заключения, настолько велик и стандарт доказывания, ведь, если жизнь и свобода — это главные ценности, присущие каждому человеку, то лучше отпустить виновного, чем осудить невиновного.

В гражданских делах, то есть делах, связанных преимущественно с деньгами, например о взыскании денег по договору, возмещения вреда, алиментов, а также защиты личных неимущественных прав, в качестве стандарта доказывания установлен баланс вероятностей. Решение о присуждении истцу можно выносить в случае, если факт причинения вреда скорее имел место, чем не имел (more probable than not). Спор здесь идет между равными субъектами и не связан напрямую с ограничением свободы. Поэтому считается, что отрицательные последствия ошибки в сторону истца или ответчика равнозначны, и очевидных причин искусственно склонять чашу Фемиды в пользу одной из сторон нет.

Данный подход постулирует, что такие «метафизические» идеалы как «справедливость», «истина» и «правосудие», важны не сами по себе, а только в той мере, в какой они они помогают достигать максимальной общественной полезности. Если, как это делается в экономическом анализе права, выражать общественную полезность через экономический рост и минимизацию трансакционных издержек, то окажется, что слишком сильный акцент на достижении объективной истины даже с максимальной возможной вероятностью, будучи слишком дорогим и, следовательно, существенно препятствующим экономическому росту, будет неизбежно вести к снижению общественной полезности.

Поскольку в случае состязательного подхода мы устанавливаем стандарты доказательства, т.е., договариваемся о том, в какой именно степени мы должны приблизиться к объективной истине для возможности вынесения судебного решения, то в некоторых случаях само устройство нашей системы оставляет достаточно большой простор для судебной ошибки. Это усугубляется тем, что состязательный процесс на практике оказывается очень дорог для спорящих сторон, так как им необходимо самим собирать доказательства, а главное — выстраивать правовую позицию. В условиях многообразия и сложности законов участникам процесса неизбежно приходится нанимать дорогостоящих юристов, что приводит к тому, что на по-настоящему эффективную защиту своих прав в суде может рассчитывать лишь достаточно обеспеченная часть общества. Всегда остается высокой вероятность, что даже при объективном существовании права, скажем, на возмещение вреда, причиненного здоровью, истец не сможет добиться реализации этого права в суде из-за своего собственного незнания законов или некомпетентности нанятого юриста.

Как можно заметить из вышесказанного, различия между двумя рассмотренными подходами в действительности лежат не в области концепции истины как таковой: и континентальный, и англосаксонский подход разделяют одинаковое понимание истины как установления, что факты, указанные в исковом заявлении или обвинительном заключении, реально имеют место, а также же наличия причинной связи между этими фактами и правовыми выводами, содержащимися в судебном решении, то есть ставят истину в качестве цели судебного познания. Действительная разница состоит во взгляде на эпистемологическую достижимость такой истины и следующего из решения вопроса об этой достижимости определения места истины в достижении справедливого судебного решения. Следовательно, разница между подходами не в самой истине, а в том, что «стоит за ней» — теории справедливости и правосудия, следующей из подобной эпистемологии. Для континентального подхода истина концептуально достижима и является благом сама по себе, без ее установления достижение справедливости невозможно. В англосаксонском подходе напротив, достижимость истины ставится под большое сомнение. В этом случае, достижение истины перестает быть абсолютным благом и не является необходимым компонентом для признания судебного решения справедливым.

Примечания:

[1.] Приведенные выше факты о римском праве взяты из книги [Дождев 2003].

[2.] К примеру, истец и ответчик могут договориться передать на рассмотрение в суд фиктивный спор, чтобы посмотреть на реакцию судьи или создать необходимую судебную практику, для того чтобы усилить свои аргументы в спорах с третьими лицами.

[3.] Под субъектом в данном случае понимается лицо, наделенное процессуальными правами влиять на течение процесса: например, предоставлять доказательства, запрашивать их, заявлять различные ходатайства и т.д.

[4.] 12 разделов этой книги были опубликованы фрагментарно как отдельные трактаты в 1730–1763 годах.

[5.] В судебном познании именно причинные связи имеют огромное значение. То, что кого-то нашли с окровавленным ножом в руках, еще не значит, что его можно назвать убийцей. Для этого нужно установить множество других связей между доступными нам фактами: что смерть наступила вследствие удара ножом, что кровь на ноже — трупа, что у предполагаемого убийцы была фактическая возможность совершить преступление, что в его действиях можно найти умысел на убийство (иначе произошедшее может квалифицироваться как причинение смерти по неосторожности, а не убийство) и так далее.

[6.] Правда, необходимо уточнение, что также на территории Англии действовали церковные суды, которые во всю использовали инквизиционный подход, так как подчинялись декретам Папы Иннокентия III, подтвержденным впоследствии четвертым Советом Латеранцев.

[7.] Конечно, стандартов доказывания гораздо больше, чем два. Например, существует стандарт «ясных и разумных доказательств», «некоторых достоверных доказательств» и т. д., но они зависит от конкретной категории дел, а приведенные выше имеют универсальное хождение.

[8.] Этот стандарт имеет глубокие теологические корни и появился в конце XVIII века для обоснования присяжным возможности спасения их души и непопадания в ад в случае вынесения приговора невиновному. До этого в Англии действовало правило: «Присяжный, признавший иного виновным, отвечает за свое решение перед карой божией, что пасть может на род его, дело его, тело его и душу его, в мире сем и царствии посмертном». Также считалось, что «Если в спасении души есть сомнения, то следует выбрать безопасный путь... Судья в сомнениях должен отказаться судить» [Whitman 2008].

Библиография

1. Brand 2007 — Brand P. Henry II and the Creation of the English Common Law // Harper-Bill C., Vincent N. (Eds.). Henry II: New Interpretations. Woodbridge, UK — Rochester, NY: Boydell & Brewer, 2007. P. 215–241;

2. Brooks 2001 — Brooks P. Troubling Confessions: Speaking Guilt in Law and Literature. Chicago: University of Chicago Press, 2001;

3. Gordley 2014 — Gordley G. The Jurists: A Critical History. Oxford: Oxford University Press, 2014;

4. Hume 2008 — Hume D. An Enquiry concerning Human Understanding. Oxford: Oxford University Press, 2008;

5. Mungan 2011 — Mungan M.C. A Utilitarian Justification for Heightened Standards of Proof in Criminal Trials // Journal of Institutional and Theoretical Economics. 2011. Vol. 167. No. 2. P. 352–370;

6. Twining 2006 — Twining W. Rethinking Evidence Exploratory Essays. 2nd edition. Cambridge University Press, 2006;

7. Whitman 2008 — Whitman J.Q. The Origins of Reasonable Doubt: Theological Roots of the Criminal Trial. New Haven: Yale University Press, 2008;

8. Дождев 2003 — Римское частное право: Учебник / Д.В. Дождев; Под общ. ред. В.С. Нерсесянца. 3-e изд., испр. и доп. М.: НОРМА: НИЦ ИНФРА-М, 2015;

9. Докучаева 2005 — Докучаева Т.В. Истина в гражданском процессе // Lex Russica: Научные труды МГЮА. №.4. 2005. С.719–734;

10. Резниченко 1965 — Резниченко И.М. О принципе объективной истины в советском гражданском процессе. Труды ВЮЗИ. Том 4. М., 1965.С. 166–188.

Рассылка статей
Не пропускайте свежие обновления
Социальные сети
Вступайте в наши группы
YOUTUBE ×