Психопаты [1.] являются, пожалуй, самыми распространенными персонажами, которых можно повстречать в статьях, посвященных моральной ответственности (МО). По данным на ноябрь 2020 года, в крупнейшей международной базе философских публикаций PhilPapers в подразделе «психопатия и ответственность» можно найти 137 статей. Стоит отметить, что эта цифра явно занижена — значительное количество статей на эту тему в базу не занесено.

В самом начале XXI века многих философов заинтересовали экспериментальные данные в области психопатии канадского психолога Роберта Хаэра. Его опросник, Контрольный перечень психопатических черт (PCL), пересмотренная версия которого (PCL-R) была издана в 1991 году [Hare 1991], включал в себя такие перспективные с точки зрения моральной философии критерии психопатии, как, например, поверхностность аффективных реакций, отсутствие эмпатии, патологическая лживость, отсутствие раскаяния, безответственность и антисоциальное поведение во взрослой жизни.

Стоит сразу заметить, что одни исследователи называют диагностические критерии Хаэра золотым стандартом диагностики психопатии, другие же считают их «800-фунтовой гориллой», которая узурпирует понимание психопатии и вводит исследователей в заблуждение относительно расстройства в целом. В отличие от Хаэра, рассматривающего психопатию как что-то монолитное и имеющее единую этиологию, многие известные специалисты в этой области представляют это расстройство в качестве составной и неоднородной конструкции, которая влечет за собой лишь совместное возникновение отличительных, но часто синергетических компонентов психики. В таких концепциях психопатии имеет значение скорее просто степень различных психопатических черт у индивида, которая может варьироваться от минимального наличия той или иной черты до яркой ее выраженности на континууме (например, смелость, расторможенность и подлость), чем то, можно ли на него повесить ярлык «клинический психопат» со всеми последствиями, который этот ярлык несет. Психопатом в таких теориях часто оказывается имеющая мало общего с хаэровскими представлениями о психопатах личность, которая к тому же может принести пользу обществу [2.] [Skeem, Polaschek, Patrick, Lilienfeld 2011].

Очень часто при обсуждении психопатии философы обращались к вышедшей в 1993 году научно-популярной книге Хаэра «Лишенные совести. Пугающий мир психопатов» [Хаэр 2014]. Сами психологи редко обсуждают это произведение, предпочитая ссылаться на научные статьи Хаэра. Многие примеры из этой книги связаны с историями серийных убийц. И хотя Хаэр пишет, что психопатия не является синонимом склонности к серийным убийствам, это не мешает ему самому при разговоре о психопатах постоянно апеллировать прежде всего именно к таким максимально устрашающим примерам [3.].

Философы также обычно опирались на эмпирические исследования, связанные именно с концепцией Хаэра. В этих исследованиях были выявлены отсутствие или выраженный недостаток эмпатии у психопатов, а также наличие у них других серьезных аффективных, а иногда и когнитивных нарушений. В связи с этим многие философы утверждали, что психопаты либо не должны нести МО, либо должны нести ее лишь в незначительной степени (см., напр., [Fine, Kennett 2004; Levy 2010; Watson 2011; Shoemaker 2011; Nelkin 2015]). Часть из них экстраполировала свои выводы и на уголовную ответственность психопатов, демонстрируя таким образом дополнительную практическую ценность своих теорий (см., напр., [Watson 2011; Kennett 2019]). Нашлись и такие философы, которые использовали данные о психопатии, чтобы прояснить саму природу МО (напр., [Levy 2007a; Watson 2011; Shoemaker 2015]). В отдельных случаях философы ссылались на факт существования психопатов в качестве аргумента против теорий МО своих оппонентов [4.]. По-видимому, существует не так много теоретиков МО, которые бы вовсе не упоминали психопатов в своих работах.

Согласно Мэттью Талберту, автору последнего на сегодняшний день варианта статьи «Моральная ответственность» в Стэнфордской философской энциклопедии, одним из предшественников психопатии на арене МО был вымышленный персонаж Джоджо, предложенный Сьюзан Вольф [Wolf 1987] для демонстрации того, что травматическое воспитание может поставить под сомнение ответственность агента за его собственное поведение. «Джоджо был воспитан злым диктатором, и в результате он стал таким же садистским тираном, каким был его отец. Став взрослым, Джоджо счастлив быть таким человеком, каков он есть, и им движут именно те желания (например, заключать в тюрьму, пытать и казнить своих подданных), которыми он хочет быть движим. Таким образом, Джоджо отвечает важным условиям ответственности, однако Вольф утверждает, что может быть несправедливо возлагать на него ответственность за его плохое поведение» [Talbert 2019]. Вольф считает, что такое воспитание лишает Джоджо возможности оценить несправедливость своего поведения, так как он не понимает важности норм, которые он нарушает, поэтому, даже если его поступки отражают его «реальное я», он все равно не несет за них ответственности. По мнению Талберта, кейс психопатов продолжает эту линию аргументации, поскольку они находятся на самом краю того же спектра людей с нарушениями способности понимания моральных норм, на котором находится Джоджо.

В философских дискуссиях, отмечает Талберт, психопата обычно изображают как агента, который практически полностью лишен способности реагировать на моральные соображения, но при этом не имеет других выраженных психических дефектов. «Это нечто вроде философского конструкта, поскольку реальная психопатия допускает различные степени нарушений, соответствующие более высоким или более низким баллам диагностических измерений» [Talbert 2019].

Стоит отметить, что цитируемая статья Талберта в Стэнфордской философской энциклопедии появилась совсем недавно. Прошло более десяти лет с момента начала бурного обсуждения кейса психопатов в философских дискуссиях о МО, прежде чем некоторые философы начали понимать хотя бы то, что психопатии в том виде, в каком она представляется в этих дискуссиях, вряд ли соответствует какое-либо явление в реальности. Но и того изменения позиции по отношению к психопатам, которое предложил Талберт, на мой взгляд, недостаточно. Даже личности, набирающие высокую сумму баллов по шкалам каких-либо диагностических инструментов измерения психопатии, по-видимому, не будут подходить под критерии психопата философов. На данный момент достоверных данных о существовании людей с таким набором психических черт, которые философам хотелось бы видеть в психопатах, просто не существует [Jalava, Griffiths 2017a].

1. ЭМПИРИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ПСИХОПАТИИ

1.1. Важнейшие для философии черты «психопатов»

И действительно, есть множество исследований, которые не подтверждают отсутствие или выраженный недостаток у психопатов таких важных для философов факторов, как способность к эмпатии (в том числе способность к восприятию сигналов печали или страха других людей) или способность к пониманию моральных норм. Едва ли психопаты полностью лишены тех или иных формирующих моральное поведение способностей — если и можно о чем-то вообще говорить на основании имеющихся эмпирических данных, то только об умеренном дефиците некоторых из них. Показательно, что в работах философов тезисы, почерпнутые ими из психологических исследований о психопатах, используются в качестве едва ли не неоспоримых научных фактов, несмотря на то, что многие утверждения авторов, которых они цитируют, дискуссионны и часто оспариваются другими учеными. Я проиллюстрирую это на двух примерах.

   1.1.1. Отсутствие эмпатии

Философы нашли привлекательным предположение о том, что в основе безнравственности психопатов лежит отсутствие эмпатии [5.]. Однако даже в диагностическом инструменте PCL-R Хаэра отсутствие эмпатии — это всего лишь один из двадцати клинических признаков психопатии. Он не является необходимым и тем более достаточным для постановки диагноза. То есть даже на уровне самой концепции психопатии Хаэра мы видим по крайней мере логическую возможность существования нормального в плане эмпатии психопата. Некоторые философы, кажется, не обращали на это должного внимания и в качестве одного из доказательств отсутствия эмпатии у психопатов ссылались как раз на диагностические критерии Хаэра (см., напр., [Levy 2010, 221]).

Также в поддержку тезиса об отсутствии у психопатов эмпатии философы часто ссылались на результаты нейровизуализации мозга психопатов в МРТ-сканере (напр., [Levy 2007a; Shoemaker 2015]). Но в общем и целом эти исследования имеют противоречивый характер [Griffiths, Jalava 2017] [6.]. Интересно, что если бы даже данные нейровизуализации относительно эмпатии были более последовательными, это все равно не означало бы автоматически, что те или иные дисфункции, выявленные на МРТ, являются необходимыми или достаточными, чтобы снять с психопатов ответственность [7.]. Как метко выразились известные исследователи психопатов Ским, Полашек, Патрик и Лилиенфельд, «если подсудимый проявляет пониженную активность миндалевидного тела при просмотре отвратительных фотографий в фМРТ-сканере, это не объясняет, почему он убил свою супругу 2 года назад» [Skeem, Polaschek, Patrick, Lilienfeld 2011, 137].

Даже Джеймс Блэр, сторонник идеи о ключевой роли эмоционального дефицита в аморальном поведении психопатов, на которого также часто ссылаются философы, признает, что дефицит эмпатии, который он связывает в том числе с неспособностью распознавать чужие эмоции, у психопатов носит избирательный характер. У них, по его данным, наблюдается, например, нормальное распознавание выражений гнева или отвращения и ухудшение в распознавании страха и печали [Blair et al. 2018, 404]. Но в последние годы и эта точка зрения на эмпатию у психопатов все чаще подвергается критике. Например, согласно недавнему метаанализу, в ряде других исследований психопатия характеризуется усилением распознавания переживаний гнева, уменьшением распознавания переживаний счастья и печали и распознаванием страха и удивления в пределах нормы [Hoppenbrouwers, Bulten, Brazil 2016, 589].

Исследования по чувствительности психопатов к чужой боли также дали неоднозначные результаты. Существует распространенное мнение, что психопаты не чувствительны к боли другого. Но, например, в некоторых исследованиях психопатии инструкции, предлагающие намеренно представить себе чувства другого человека, производили в психопатах ответную реакцию на эти чувства в отделах, которые ответственны за эмпатическое переживание боли [Wygant et al. 2018, 765].

В последнее время все больше философов стали обращать внимание на эти детали. Например, статья Стэнфордской энциклопедии об эмпатии содержит значительную долю скепсиса по поводу использования концепции психопатии в рассуждениях об эмпатии: «Необходимо очень тщательно подходить к выводу о роли эмпатии в морали на основе эмпирических исследований о психопатии. Результаты эмпирических исследований далеки от единообразия и не указывают в одном и том же направлении» [Stueber 2019].

1.1.2. Неспособность понимать моральные суждения

В 1995 году Блэр описал эксперимент [Blair 1995], в котором десяти психопатам и десяти непсихопатам предлагалось ответить на вопрос о допустимости и серьезности тех или иных возможных проступков в зависимости от одобрения этих проступков авторитетом [8.]. Его гипотеза заключалась в том, что психопаты, имеющие дефицит нравственных чувств, будут неспособны отличить конвенциональные нормы, допустимость следования которым зависима от авторитета лица, санкционирующего эту норму (например, когда учитель разрешает двум детям разговаривать в классе), от моральных норм, допустимость следования которым независима от авторитета лица, ее санкционирующего (например, когда учитель разрешает одному ребенку бить другого ребенка), и будут связывать любые проступки с конвенциональными нормами, т.е. имеющими источник исключительно в авторитете лица, их разрешившего. Но в итоге психопаты определили все предложенные им на рассмотрение проступки как независимые от авторитета, то есть связанными с моральными нормами. Блэр тем не менее интерпретировал это как подтверждение своей изначальной гипотезы о неспособности психопатов различать два этих вида норм: по его мнению, психопаты называли все нормы моральными, поскольку хотели казаться лучше, чем они были на самом деле, чтобы добиться условно-досрочного освобождения, в действительности же все проступки для них были связаны с конвенциональными нормами. Подобное объяснение, на мой взгляд, выглядит достаточно экстравагантным — гораздо более правдоподобной представляется экстраполяция общепринятого объяснения подобного рода поведения обычных преступников на психопатов: они вполне способны различать моральные и конвенциональные нормы, но хотят казаться лучше, чем они есть. Когда помехи, связанные с желанием психопатов выглядеть лучше, устранили из экспериментов (например, сказав психопатам, что половина предложенных им проступков будет нарушением конвенциональных норм, а другая половина будет нарушением моральных норм), обнаружилось, что психопаты вполне способны проводить это различие.

В подобного рода уточненных экспериментах Аарони и его коллег [Aharoni, Sinnott-Armstrong, Kiehl 2012; Aharoni, Sinnott-Armstrong, Kiehl 2014] психопаты провели различие между моральными и конвенциональными нормами так же хорошо, как и контрольная группа непсихопатов. Но даже после этих опровергающих экспериментов многие философы остались на стороне удобных для них выводов. Согласно обзору Ялавы и Гриффитс, лишь двое из десяти философов, которые процитировали эти опровергающие эксперимент Блэра исследования, встали на их сторону, в то время как восемь из восьми психологов приняли сторону Аарони и его коллег [Jalava, Griffiths 2017b, 22].

Стоит учесть, что к такому же выводу об отсутствии у психопатов проблем с моральными суждениями пришли и авторы других исследований на схожую тему. Например, в недавнем метаанализе не было выявлено ощутимой разницы между психопатами и непсихопатами в решении моральных дилемм. Не было найдено и отклонений в функционировании отделов мозга при принятии ими морально значимых решений, в результате чего был сделан следующий вывод: «Взятый в целом, настоящий метаанализ дает свидетельства против мнения о том, что психопатические индивиды обладают выраженным и всеохватывающим моральным дефицитом, — убеждения, которого часто придерживаются как непрофессионалы, так и профессионалы… Напротив, психопатические индивиды вполне могут обладать функционирующей способностью к пониманию морального, но не желать действовать в соответствии с такими убеждениями» [Marshall, Watts, Lilienfeld 2018, 48]. Авторы этого метаанализа предполагают, что аморальное поведение психопатов может иметь своей причиной не неспособность понять мораль, а, возможно, недостаток заботы о моральных соображениях или плохой контроль над импульсами вместе с недостаточной эмпатией.

1.2. Примеры неточного использования теории психопатии

Итак, философы, судя по всему, допустили ряд ошибок в интерпретации исследовательской литературы по психопатии. Интересно, что они нередко ошибались, принимая сторону менее осторожных и взвешенных выводов о психопатии: «Философские дебаты о моральной и уголовной ответственности психопатов все больше основываются на эмпирических данных. Однако, как мы уже отмечали, такие аргументы вводят в заблуждение, если философы учитывают только те данные, которые подтверждают их собственные позиции» [Jalava, Griffiths 2017b, 21]. Но в этом разделе я рассмотрю иные случаи обращения к концепции психопатии.

1.2.1. Дональд Трамп психопат?

Не только одни философы используют психопатию в своих целях. Например, оксфордский психолог Кевин Даттон неоднократно оценивал многих исторических и ныне действующих личностей по известному опроснику PPI-R, нацеленному на неклиническую форму психопатии, то есть на такую, которая не подразумевает представления о психопатах как об убийцах, маньяках, обязательно преступниках, которое сложилось в массовой культуре. Иисус и Апостол Павел у него набрали 157 баллов. Адольф Гитлер — 169. Дональд Трамп — 171. Эти результаты были опубликованы в популярных британских газетах, таких как «Телеграф» [9.] и «Индепендент» [10.]. В обоих заголовках присутствует Дональд Трамп и его сравнение с Адольфом Гитлером по шкалам психопатии. Например, на фотографии в статье газеты «Телеграф» мы видим Дональда Трампа, поднимающего большой палец вверх, и комментарий внизу фотографии: «По данным Оксфордского Университета Дональд Трамп набрал на 2 балла больше, чем Гитлер в тесте на психопатические черты».

1.2.2. Неточности в отечестве

Ошибок не избегают и отечественные философы. Правда, эти ошибки не связаны с тем, что они используют эмпирические данные о психопатах для подтверждения своих теорий. К сожалению, они, как и многие их зарубежные коллеги, использовали в качестве основного источника по психопатии всю ту же научно-популярную книгу Хаэра. Например, ссылаясь на нее, В.В. Васильев в одном из примечаний в своей книге пишет следующее: «Интересный случай представляют психопаты — люди, по общему мнению, лишенные совести» [Васильев 2017, 166]. Конечно, можно сказать, что подобное общее мнение о психопатах действительно существует среди неспециалистов, но все же среди специалистов по психопатии такого общего мнения нет.

В этой перспективе интересна единственная, насколько мне известно, статья на русском языке, посвященная МО психопатов, написанная Д.Б. Волковым. Опираясь на диагностические критерии Хаэра, он утверждает, что «у психопатов отсутствует эмпатия — способность понимать и сопереживать другим людям» [Волков 2016, 213]. К тому же он допускает, по моему мнению, классическую ошибку, свойственную многим философам, когда использует примеры Хаэра для иллюстрации тех или иных особенностей, характеризующих прототипического психопата [11.].

Но самым интересным его рассуждением является аргумент в пользу моральной ответственности психопатов, который построен на сравнении психопатов и закоренелых преступников. При этом Волков, в отличие от многих философов, считающих, что тот факт, что психопаты лишены определенных моральных способностей, должен расцениваться как снижающий степень их МО, предполагает, что отсутствие эмпатии у психопатов, возможно даже, наоборот, является фактором, усиливающим степень осуждения, которое будет уместно испытывать в их отношении, если они совершили преступление. Он анализирует рассуждения Талберта (см., напр., [Talbert 2014]) по поводу закоренелых преступников и приходит к схожему с ним мнению о проблематичности их различения. И я согласен, что случай, когда «один человек, более жестокий, никогда не испытывает эмпатии, а другой — переживает ее в редких случаях» [Волков 2016, 220], не дает весомого повода к освобождению от МО первого человека, если мы считаем уместным осуждать второго. Однако его дальнейшие рассуждения на эту тему кажутся мне сомнительными. Волков считает, что, если психопат «жесткосердый по натуре», то это является скорее даже «дополнительным основанием для морального осуждения» [Волков 2016, 220], а не извиняющим или нейтральным фактором. «Следовательно, и психопаты должны нести моральную ответственность. Возможно, даже в большей степени, чем преступники с нормальной психикой» [Волков 2016, 220]. Это утверждение представляется мне удивительным, и, как я полагаю, оно вступает в противоречие со сказанным Волковым раньше.

Если Волков считает эмпатию важным диагностическим критерием, который отличает психопатов от непсихопатов, а также соглашается с тем, что наличие эмпатии не играет большой роли в уместности наших практик осуждения, то в этом случае можно понять, почему он считает, что психопаты должны быть морально ответственными наравне с другими людьми. Но мне остается непонятным, почему отсутствие эмпатии, которое сначала не играло у Волкова важной роли при возложения на психопатов МО, затем вдруг становится релевантным параметром при обсуждении тезиса об уместности большего осуждения психопатов за их проступки. Поэтому, как я предполагаю, Волков может принять лишь один из двух тезисов:

а) аргумент философов о таком извиняющем факторе, как отсутствие эмпатии, неверен вследствие небольшой степени его влияния на наши практики осуждения;

б) эмпатия является важным аспектом в наших практиках осуждения, и поэтому полностью лишенный эмпатии психопат достоин большего осуждения из-за своей «жесткосердости по натуре».

Но Волков не может принять оба этих тезиса вместе. Только если он посчитает эмпатию в принципе релевантной для определения уместной степени осуждения, появится хотя бы теоретическая возможность того, что психопатов уместно будет осуждать в большей степени, чем других людей. Но в этом случае его критика некоторых философов (прежде всего [Shoemaker 2011]), которая основана на отсутствии важной разницы между закоренелым преступником и психопатом, будет подорвана. Тогда нужно было бы отдельно объяснить, почему отсутствие эмпатии у одного человека достойно большего осуждения, чем эмпатия, которая проявляется лишь в редких случаях у другого. Также сложно понять, что конкретно подразумевается под большей степенью осуждения психопатов, в отличие от закоренелых преступников непсихопатов. Хочется отдельно заметить, что все эти рассуждения начались с одной сомнительной посылки об отсутствии эмпатии у психопатов, которая, кажется, в результате привела к еще более сомнительным выводам.

2. КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ПСИХОПАТИИ

2.1. Неоднородность психопатии

Однако это далеко не все проблемы, с которыми столкнулись философы при использовании концепции психопатии. Одна из самых существенных проблем, которую они часто игнорируют, заключается в том, что психопатия, по-видимому, не является однородным психическим феноменом.

2.1.1. «Успешные психопаты». Первичные и вторичные психопаты

Философы иногда делали в своих рассуждениях об отсутствии или снижении МО у психопатов исключение для «успешных» психопатов [12.], выделяя их в отдельную по сравнению со всеми прочими психопатами группу, но это исключение обычно никак ими не осмысливалось. Однако и в случае склонных к криминальному поведению психопатов существуют убедительные свидетельства, что многие диагностические инструменты психопатии, в том числе и опросник Хаэра, идентифицируют в качестве таких психопатов по крайней мере два разных типа преступников [Hicks, Drislane 2018]. Хотя оба типа психопатических преступников имеют одинаково высокие баллы по шкалам психопатии, один из них в целом согласуется с классическим представлением о первичной психопатии, в то время как другой, отличающийся более выраженной враждебностью и тревожностью, согласуется со вторичной психопатией.

Каждый из этих подтипов психопатии имеет свою собственную структуру личности и характеризуется различной этиологией. Первичную психопатию часто обозначают как настоящую психопатию, имеющую в большей степени наследственную составляющую, а вторичную психопатию — как приобретенное состояние, которое достаточно часто связано с посттравматическим стрессовым расстройством, сексуальным или физическим насилием, пережитым в детстве, а также общим пренебрежительным обращением, которому подвергалась личность.

Неприятной новостью для философов при таком разделении будет то, что опасность для общества будет связана скорее со вторичной психопатией и, возможно, в гораздо меньшей степени будет коррелировать с первичной. А предполагаемые проблемы с моральной компетенцией, то есть способностью как понимать моральные нормы, так и руководствоваться ими в своем поведении, наоборот, скорее будут обнаружены у первичных психопатов и, возможно, практически не будут фиксироваться у вторичных психопатов. Гипотеза о существовании двух различных подтипов психопатии может отчасти объяснить, почему данные о психопатах настолько противоречивы. Однако нужно иметь в виду, что и эти два типа психопатии не считаются вполне однородными внутри себя.

2.1.2. Психопатия как спектр психопатических черт

В концептуальном плане психопатия скорее вообще представляет собой континуум, а значит, даже не подпадающие под критерии психопатии личности могут иметь некоторый набор психопатических черт. Поскольку она является неоднородным и сложно организованным расстройством, мнения о котором среди исследователей сильно различаются, на мой взгляд, на данный момент психопатия должна быть в большей степени исследовательской проблемой, чем прикладной концепцией. К ней преждевременно обращаться для корректировки степени МО реальных людей, которых та или иная теория может охарактеризовать как психопатов. Ялава и Гриффитс пишут по этому поводу так: «Противоречивые, но наводящие на размышления данные не позволяют ни заключить о простом снижении ответственности, ни сделать каких-либо предварительных выводов о ней. Любое утверждение в отношении ответственности на основании этих данных является в равной степени сомнительным» [Jalava, Griffiths 2017a, 9].

Интересным кажется предложение одного из самых видных исследователей в области расстройств личности, Томаса Уидиджера. Он и его коллега Кристина Крего считают, что задача, имеющая особое значение для будущих исследований, будет состоять в том, чтобы разобрать хаэровскую конструкцию психопатии на отдельные части. Это усилие, по их мнению, может принять форму демонтажа психопатии в терминах более общих моделей личности [Widiger, Crego 2018, 292].

2.2. Попытки философов решить проблему неоднородности психопатии

Как философы могли бы обойти концептуальные ограничения, связанные с противоречивыми эмпирическими данными о психопатии, и продолжить использовать психопатов в своих теориях МО?

2.2.1. Леви и некоторые психопаты

Они, например, могли бы утверждать, как это делает Леви, вынужденный скорректировать свою позицию в своей четвертой по счету статье о психопатах, что в их теориях речь идет лишь о некоторых психопатах, которые, как он считает, удовлетворяют нужному философам описанию. При этом сам Леви не проясняет, по какому признаку он собирается выделять нужных ему психопатов, кроме того критерия, что интересующие его психопаты не являются «успешными» психопатами [Levy 2014]. Ограничения такого подхода, однако, хорошо видны на примере этой же статьи Леви. В ней он, как кажется, приводит два основанных на эмпирических свидетельствах аргумента в пользу того, что некоторые психопаты должны быть в значительной мере освобождены от возлагаемой на них ответственности. Каждый из этих аргументов, как Леви отчасти и сам признает, неубедителен, будучи взят в отдельности, но в сумме, пишет Леви, они представляют собой серьезный довод в пользу его тезиса. Однако, судя по всему, каждый из его двух аргументов говорит о разных группах психопатов, о разных «некоторых психопатах»: первый — о первичных, а второй — о вторичных. Соответственно, делать на основании подобного сочетания вывод о вообще «некоторых психопатах» было бы опрометчиво. А взятые по отдельности, те эмпирические исследования психопатов, на которые Леви ссылается, будут сталкиваться с теми же проблемами воспроизводимости результатов, которые были описаны мной выше (см. выше раздел 1.1).

2.2.2. Мейбом и ориентация на первичных психопатов

С другой стороны, можно было бы, как предлагает Мейбом [Maibom 2018], сосредоточиться на первичных психопатов и считать подходящими кандидатами для использования в философских построениях именно их. Первичные психопаты действительно более перспективны в этом отношении, чем «некоторые психопаты»: в частности, по-видимому, они имеют больший аффективный дефицит. Но, к сожалению для философов, они, судя по всему, в меньшей степени, чем вторичные психопаты, проявляют агрессию и жестокость, а также обычно не имеют серьезных проблем с когнитивными способностями [Gonzalez-Tapia, Obsuth, Heeds 2017]. Еще одной важной проблемой будут относимые некоторыми исследователями к первичным психопатам «успешные» психопаты, которых и сами философы не хотят освобождать от ответственности [13.]. Не демонстрирует ли существование таких психопатов, что одной лишь ссылки на наличие черт психопатии в целом недостаточно для объяснения аморального и преступного поведения психопатов?

3. ИТОГИ: ФИЛОСОФСКАЯ БЕСПЛОДНОСТЬ ПСИХОПАТИИ

3.1. Почему попытки философов использовать психопатов в своих теориях оказываются тщетными?

Философы в еще меньшей степени будут способны защититься и от самого сильного, на мой взгляд, аргумента против существования в реальности философских психопатов. Он заключается в том, что психопатические признаки, по-видимому, не являются для обладающих ими личностей неизменными чертами психики.

Возможность излечения психопатии и изменения в течении жизни психопатических черт создает много проблем для философов. Речь идет, например, о том, что в этих случаях будет еще менее четко очерчена граница между психопатами-преступниками и другими, непсихопатическими преступниками-рецидивистами, которых философы, симпатизирующие мысли о том, что психопатам нельзя вменять ответственность, не готовы освобождать от МО: ведь для различения первых и вторых философы часто апеллируют именно к тем признакам, которые в реальности являются изменчивыми и поэтому не могут надежно разграничить две эти группы.

3.1.1. Изменение психопатических черт на протяжении жизни личности

Во-первых, существует множество свидетельств того, что некоторые черты личности с течением времени могут изменяться. Например, такие черты характера, как самоконтроль, эмоциональная теплота и стабильность, имеют тенденцию возрастать в течение всей взрослой жизни, в том числе и при различных расстройствах личности. Почему они не могут изменяться и при психопатии [14.]? Особенно сильно черты личности меняются во время перехода от детства ко взрослой жизни. Нет никаких убедительных доказательств, что психопатические черты не изменяются во время этого перехода, в отличие от других. При этом есть некоторые доказательства как раз обратного: исследования показывают, что от 66% до 88% детей школьного возраста с изначально высоким уровнем черство-эмоциональных черт (это один из аналогов психопатии для детей) демонстрируют их резкое снижение с течением времени [Wygant et al. 2018, 761].

3.1.2. Лечение психопатов

Кроме того, в последнее время появляются исследования, которые, предположительно, показывают, что преступники с высоким уровнем психопатии, также как и другие преступники с высоким риском рецидива, могут извлечь пользу из лечения — в том смысле, что лечение может сократить количество их противоправных действий [15.]. Психопатические индивиды, как считают авторы этих исследований, должны рассматриваться как преступники высокого риска, т.е. в качестве особенно трудных случаев, но едва ли они вообще невосприимчивы к лечению. «В целом состояние современных знаний, рассмотренных здесь, вселяет оптимизм в отношении нашей способности произвести позитивные изменения в людях с психопатией, оправдывая продолжающиеся научные инвестиции в систематические исследования, которые изучают податливость основных психопатических черт и вредоносных моделей поведения, которые от них исходят» [Polaschek, Skeem 2018, 726].

3.2. Почему психопаты — это в любом случае ловушка?

3.2.1. Использование понятия психопатии лишь в качестве философского конструкта

Наконец, в попытке сохранить традицию рассуждений о психопатах философы могли бы разорвать в своих теориях всякую связь с последними, кроме чисто вербальной, и, признав, что явление, которое они описывают, скорее является философским конструктом и не имеет отношения к реальной психопатии, продолжить тем не менее использовать по традиции для его обозначения сам термин «психопатия». Это, впрочем, кажется, было бы контрпродуктивно, неизбежно приводя к путанице: не лучше ли в таком случае дать этому конструкту отдельное наименование, например «моралпатия», и рассуждать о моралпатах, а не о людях с достаточно противоречивым диагнозом «психопатия», в тонкостях которого философы обычно не слишком стремятся разобраться? В целом мне кажется, что настала пора философам по крайней мере на данный момент распрощаться с психопатами и вернуться к более раннему формату обсуждения тех проблем, ради прояснения которых в дискуссию о МО была введена фигура психопата, и вновь начать использовать для тех же целей такие уже подзабытые философские конструкты, как, например, «аморалисты по природе» и вымышленные персонажи вроде Джоджо.

3.2.2. Как противоречивость исследований по психопатии может повлиять на наши теории МО?

Кроме того, стоит заметить, что противоречивость современных профессиональных представлений о психопатии и связанного с ней «нравственного помешательства» может быть аргументом против утверждения о возможности идентифицировать в качестве хорошо очерченного элемента личности такую, по мнению Уотсона, ключевую для теории МО способность, как моральная компетентность. Это может серьезным образом подорвать основание для выделения accountability-ответственности в отдельный вид МО, а значит, во многом и саму возможность разделения МО на несколько видов (ведь это разделение основывалось прежде всего на полном отсутствии этой моральной способности у некоторых аморально действующих агентов). Случай психопатии показывает то, с какими сложностями, возможно непреодолимыми, сталкиваются исследователи, когда пытаются найти действующих аморально людей, полностью или практически полностью лишенных моральной компетенции и не имеющих при этом иных серьезных психических отклонений. Существуют веские основания полагать, что таких людей просто нет. По крайней мере в исследовательской литературе сложно обнаружить хоть какие-нибудь подтверждения не только их существования, но и в принципе самой возможности того, что они могут существовать.

Итак, как можно увидеть, эмпирические исследования (и не только по психопатии) в целом по-прежнему часто дают спорные и противоречивые результаты, которые в основном только запутывают философов и искушают их использовать эти результаты в полемике против своих оппонентов, даже несмотря на неоднозначность данных исследований. И в этом смысле психопаты все еще продолжают манипулировать бедными философами.