Нагуа — это древнемексиканские племена, говорившие на нагуатл. Самым известным племенем этой общности были ацтеки, но ими она не исчерпывалась. Скажем, туда также входили жители Тецкоко, тецкоканцы. Интеллектуальная культура нагуа известна нам во многом благодаря работе миссионеров, имевших вкус к этнографии. Крупнейшим ученым среди них был воспитанник Саламанки францисканец Бернардино де Саагун, автор «Всеобщей истории событий Новой Испании». Он прибыл в Новый свет всего через четверть века после падения Теночтитлана и имел возможность исследовать людей, получивших традиционные нагуанские воспитание и образование. Как ученого Саагуна отличала редкая в то время расовая и религиозная терпимость, знание нагуатл, аккуратность в сборе и обработке информации. Анализируя культуру нагуа, Саагун обнаружил, что в ней существовали профессиональные мыслители, которые назывались тламатиниме (т.е. мудрые люди). Выпускало их высшее учебное заведение, которое называлось Калмекак. Саагун называл их философами. Современные историки философии сходятся во мнении, что мировоззрение тламантиниме заставляет вспомнить об авторах, которые могут быть названы представителями линии Паскаля в европейской философии: Кьеркегоре, Бердяеве, Унамуно и т.п. [Леон-Портилья 1961, 14]

Формой философского творчества тламантиниме были поэтические размышления. Примером тут могут быть т.н. «Мексиканские песни». Самая старая сохранившаяся рукопись «Песен», написанная, видимо, специально для Саагуна, относится к 70-м годам XVI века, однако историк нагуанской литературы Гарибай показал, что тексты имеют более ранее происхождение: между 1430 и 1519 годами [Леон-Портилья 1961, 33–35, 75]. Авторство во всяком случае некоторых песен традиция приписывает Нецагуалкойотлю [1.] (1402–1472), поэту-философу и правителю Тецкоко [Леон-Портилья 1961, 158], — личности, чей поэтико-философский талант схож, как мне кажется, с религиозным дарованием Эхнатона. И хотя атрибуция «Песен» именно ему в высшей степени сомнительна, мы будем следовать ей из уважения к традиции. Анализ текстов показывает, что Нецагуалкойотль сделал четыре взаимосвязанных открытия: во-первых, все в мире меняется; во-вторых, мир есть обитель страдания; в-третьих, люди пытаются найти смысл жизни в случайных вещах; в-четвертых, смысл жизнь должен быть найден в чем-то другом. Первая мысль выражена в таких строчках:

Вопрос о том, чему все же стоит отдавать свое сердце, связывается ацтекским мудрецом с истиной:

Термин «истина», «правда» [2.], — нелтилицтли — имеет корень «нелли», который обозначает «основу», как в слове «нелгуайотл», корень [Леон-Портилья 1961, 79, 158]. Иными словами, истина — это то, что хорошо закреплено. «Неужели люди истинны?» и «Что все таки сохраняется»? спрашивает поэт. Или, иными словами: что является подлинным в нашей жизни? Нецагуалкойотлю ясно, что нельзя обрести подлинного в этой жизни как таковой:

Неужели по эту сторону смерти совсем нет ничего истинного и человеку остается только «напиваться грибным вином», как говорит поэт? Нет, и это четвертая мысль, открытая автором «Песен»: единственно истинное на земле — это цветы и песни. Согласитесь, неожиданное решение, далеко отстоящее от корреспондентской теории, широко распространенной в европейской философии.

Обычное значение формулы «цветы и песни» — ин хочитл ин куикатл — это «поэма». Таким образом, лишь поэтическое произведение как таковое признается нагуанскими мудрецами за истину. Суть поэзии, с их точки зрения, в парадоксе: достигая своего высшего выражения, речь показывает свою несостоятельность — интимные переживания невыразимы. Единственное, что остается неизменным в этом непостоянном мире, — то, что лучше всего свидетельствует о его непостоянстве. Подобно вину, поэзия пьянит человека, но это опьянение открывает для него финальную ясность. В этой ясности ученому открывается божественное происхождение самой поэзии. Парадоксальная природа даруемой божеством истины показывает двойственную природу самого божества: активного в творчестве и пассивного в принятии его плодов. Такова основа концепции нелли теотл, подлинного единого бога, скрытого за поверхностным политеизмом нагуанской религии.

Современные исследователи Виллард Джинджридж и Джеймс Маффи считают, что концепцию Нецагуалкойотля лучше всего понимать через истолкование истины, данное Мартином Хайдеггером, который указывал на то, что греческую ἀλήθεια стоит понимать как несокрытость [3.]. С их точки зрения, нелтилицтли лучше всего понимать как «хорошо-укорененность-с-ἀλήθεια» [Maffie 2014, 103]. Через это сравнение, считают они, лучше видно, что тламатиниме понимали истину в онтологических терминах, как способ бытия и действия, как способ жить и чувствовать, а не как всего лишь эпистемологическую категорию. Таким образом, истина для Нецагуалкойотля — это то, что сказывается скорее о подлинных друзьях и подлинной любви, чем о пропозициях, суждениях и тезисах. Дополнительную остроту сравнению нелтилицтли и Wahrheit придает то, что истина, по Нецагуалкойотлю, обретается в размышлениях о временности, тоске и смерти [Кофман 1985, 101]. Словом, возможно, поклонникам Другого начала стоит смотреть не только в будущее России, но и в прошлое Мексики?