В этой статье я рассматриваю источники наших интуиций в отношении причинности. Мои рассуждения отталкиваются от плюралистической теории Н. Холла, согласно которой существует два разных вида причинности — производство и контрфактическая зависимость. Меня интересуют источники каузальных интуиций, стоящие за производством. Я доказываю, что работа некоторых когнитивных систем располагает нас к тому, чтобы принимать тезис о внутренней сущности, рассуждая о метафизике каузальности. Согласно Холлу, данный тезис ложен для контрфактической зависимости и характеризует причинность как производство. В качестве источников интуиций в отношении причинности я рассматриваю опыт усилия при совершении действий, каузальное восприятие и представления о каузальных механизмах. Данная работа призвана показать, что наши интуиции являются одним из факторов, побуждающих нас не редуцировать причинность до простой контрфактической зависимости.

К рубежу XX и XXI веков мир успел познакомиться с множеством разных теорий причинности. В гуще разнообразия теорий возникла позиция, называемая каузальным плюрализмом. Плюралисты выразили сомнения в способности любой из предложенных ранее теорий корректно обработать все случаи каузации — теории подбираются к ней с разных сторон, но не дают на выходе единого понятия причинности. Согласно плюралистической теории Неда Холла [Hall 2004], то, что мы называем причинностью, соответствует двум понятиям: производству и контрфактической зависимости. Контрфактическая зависимость определяется так: A зависимо от B, если при отсутствии B отсутствовало бы и A. Производство — это нечто вроде порождения или модификации одного события другим; точно охарактеризовать производство сложно. По Холлу, мы опираемся на некоторый набор тезисов, когда размышляем о причинности. Три из них не выполняются для контрфактической зависимости, зато характерны для производства. Тезис о транзитивности утверждает, что если A является причиной B и B является причиной C, то A является причиной C. Тезис о локальности говорит, что причина и действие связаны посредством цепи каузальных посредников, непрерывной в пространстве и времени. Тезис о внутренней сущности («intrinsicness») говорит, что каузальная структура процесса определяется его некаузальными внутренними свойствами вместе с законами, действующими в мире. В своем анализе Холл абстрагируется от понятия процесса и работает вместо этого исключительно с наборами событий . Внутренние свойства набора событий от события B до его причины A «определяются тем, как события происходят, с учетом пространственно-временных отношений между ними» [Ibid, 239]. В то же время, в отличие от производства, зависимость позволяет говорить об отсутствии некоторого события как причине: так, десантник разбивается, потому что не берет с собой парашют, а кто-то зарабатывает гастрит, потому что не пьет компот после обеда.

Холл разбирает пример ситуации, когда причина производит действие, но действие не зависит от причины контрфактически [Ibid, 235]. Пусть Сьюзи и Билли соревнуются в разбивании бутылки камнями. Они оба идеально точно попадают по бутылкам — промахи исключены. Сьюзи и Билли кидают камни в бутылку почти одновременно, но Сьюзи отпускает камень на долю секунды раньше, и именно ее камень разбивает бутылку. Похоже, бросок Сьюзи является причиной разбития бутылки. С другой стороны, если бы ее бросок не состоялся, бутылку все равно бы разбил Билли. Чтобы иметь дело с подобными случаями, Холл призывает использовать стратегию поиска внутренней структуры событий. Бросок Сьюзи является причиной разбития бутылки, потому что последовательности событий от броска Сьюзи до разбития бутылки присущи такие внутренние свойства, что события в последовательности есть причины и действия друг друга. Опираясь на тезис о внутренней сущности, мы находим причинную связь в отсутствие контрфактической зависимости.

О РАБОТЕ КАУЗАЛЬНЫХ ИНТУИЦИЙ

Пусть Нед Холл прав, и контрфактическая зависимость несовместима с тезисами о транзитивности, локальности и внутренней сущности. Пускай он прав и в том, что не приводит к противоречию постулирование продукции — вида причинности, совместимого со всеми тремя тезисами. Но почему мы вообще должны основываться на этих тезисах и говорить, что A причина B, даже если B не зависит от A контрфактически? Холл называет перечисленные тезисы слишком важными, чтобы предпочесть им утверждение о том, что зависимость необходима и достаточна для установления причинной связи [Ibid, 253]. Похоже, не в последнюю очередь данный вопрос касается наших интуиций в отношении каузальности. Когда мы видим, как брошенный кем-то камень разбивает бутылку, интуиция подсказывает нам, что именно бросок камня стал причиной разбития бутылки. Если бросок окружен сложными обстоятельствами, и окружающие начнут указывать нам на факт отсутствия контрфактической зависимости, мы, кажется, будем склонны настаивать на своем: да, зависимости нет, но причинная связь есть, и она в некотором смысле наглядна.

Далее я укажу на три источника этих каузальных интуиций, и постараюсь доказать, что они побуждают нас говорить о производстве. Под «побуждением к разговорам о производстве» я имею в виду не маоистские газеты дацзыбао, а усиление предрасположенности к принятию хотя бы одного из изложенных выше трех тезисов: о транзитивности, локальности, или внутренней сущности. Такое усиление происходит из-за проведения привычного бытового каузального анализа, который во многих случаях может быть непроизвольным. В обыденной жизни мы постоянно ищем и находим причинные связи, какую бы позицию мы ни занимали в отношении метафизики причинности. В этом поиске замешано несколько когнитивных систем [Roser et al. 2005]. Когда мы приступаем к продумываю очередной теории причинности, у нас уже имеется багаж каузального знания, многочисленные результаты применения развитых инструментов для обнаружения причин и действий [1.]. Сформулировав множество утверждений о причинности, мы всегда увидим, что одни из них хорошо совместимы с накопленными результатами и представлениями, а другие — нет. Из этой ситуации есть два крайних выхода при построении теории: либо принимать определенный набор утверждений и объявлять обыденные результаты наивными, либо выбирать те утверждения, которые вдохновляются накопленным багажом. Выберет ли исследователь один из крайних путей или пойдет по промежуточному — дело, конечно, его, но нельзя отрицать, что багаж каузального знания оказывает давление на исследователя и активно «лоббирует» свои интересы.

Настоящая работа посвящена изучению тех феноменов из области каузального восприятия и познания, которые призывают нас принимать тезис о внутренней сущности, характерный для причинности как производства. В каждом из последующих разделов будет разбираться один из источников каузальных интуиций: ощущение усилия, каузальное восприятие и представления о каузальных механизмах. Для начала я опишу общую стратегию обоснования источников интуиций. Она заключается в следующем.

Тезис о внутренней сущности — метафизический, но мы будем иметь дело с эпистемологическими вопросами, с тем, как мы узнаем о причинных связях. Я исхожу из того, что то, как мы узнаем о причинных связях в быту, влияет на наши метафизические убеждения, а именно на отношение к тезису о внутренней сущности.

Внутренними свойствами последовательности событий являются (если верен тезис о внутренней сущности) те ее некаузальные свойства, наличием которых (вне зависимости от более широкого контрфактического контекста) задается ее каузальная структура. Это некоторые объективные свойства действительности и разговор о них относится к метафизике. Введем далее также понятие «внутренних» (так, в кавычках) свойств. «Внутренними» свойствами являются некоторые свойства репрезентации последовательности событий в нашем сознании; разговор о них относится к области эпистемологии. Под «внутренними» свойствами будут подразумеваться такие свойства репрезентаций последовательности событий, наличие которых (вне зависимости от более широкого контрфактического контекста) заставляет нас опознавать эту последовательность как каузальную: это своеобразные феноменальные или репрезентационные маркеры на содержаниях нашего сознания, наличие которых заставляет наш когнитивный аппарат интерпретировать это содержание как имеющее каузальный аспект. Для простоты можно заранее сказать, что выбор терминологии тут обусловлен тем, что подразумевается, что «внутренние» свойства репрезентации последовательности предположительно будут соответствовать (по крайней мере некоторым) внутренним свойствами самой последовательности. Но речь пока только об объяснении терминологии: мы не можем, разумеется, заранее постулировать, что подобные «внутренние» свойства есть.

Однако если «внутренние» свойства все же существуют (а я в основной части статьи как раз попытаюсь показать, что это так), то их существование может объяснять нашу склонность принимать тезис о внутренней сущности. Этот тезис постулирует, что в мире есть свойства, наличие которых в последовательности событий делает ее каузальной. Если «внутренние» свойства существуют, то окажется, что, по аналогии с этим, в нашем сознании существуют свойства, наличие которых в репрезентации заставляет опознавать ее как каузальную. В таком случае метафизический тезис о внутренней сущности будет весьма привлекательным объяснением того, почему наш когнитивный аппарат по опознаванию каузальности устроен именно таким образом, каким он устроен. Окажется, что «внутренние» феноменальные и репрезентационные свойства побуждают к обыденному приписыванию каузальной связи не просто так: в мире им зачастую могут соответствовать те самый свойства, которые и определяют реальную каузальную структуру событий. Так, побуждение «внутренних» свойств к распознанию причинной связи в целом направляет субъекта к верным умозаключениям, даже если он ошибается в деталях. Мы, люди, любим, когда мы оказываемся правы, и не любим, когда мы не понимаем, что происходит, а обыденный каузальный анализ играет большую роль в нашей жизни — в наборе случаев мы практически не способны от него отказаться. Так что теория, которая подводит основу под то, что наш когнитивный аппарат в случае обыденного каузально в целом дает верные результаты, будет для нас привлекательна. Таким образом, в рассуждениях о метафизике причинности субъект будет предрасположен принимать тезис о внутренней сущности среди прочих своих убеждений, чтобы обосновать фактическую власть каузальных интуиций.

Перед тем, как перейти к разбору источников, я сделаю пару оговорок. Во-первых, нам следует иметь в виду, что интуиции отчасти индивидуальны и опосредованы культурой. Интуиции подлежат изменению, и иногда мы приучаем себя меньше доверять им настолько, что значимо принижаем их влияние на разум. Во-вторых, я предупреждаю, что буду иметь дело с каузальными интуициями людей. Это не значит, что у животных они отсутствуют или имеют совсем иную природу — животные просто останутся вне рассмотрения данного исследования.

ПРОИЗВОДСТВО И ОЩУЩЕНИЕ УСИЛИЯ

Особый пример причинения, с которым мы сталкиваемся в мире — это наши действия [2.]. Каждый день мы совершаем великое их множество, становясь причинами событий — результатов этих действий, нередко соответствующих нашим целям. У нас есть чувство агентности [Gallagher 2000, 15] — осведомленность о том, что мы являемся авторами и причинами действий. Я не буду заострять внимание на том, что именно имеется в виду, когда мы говорим нечто вроде «я — причина события A». Например, Теренс Хорган и коллеги предлагают говорить о «Я» как источнике действия («self as source») [Horgan et al. 2003, 329]. Так, мы считаем, что совершаем движения сами, а не смотрим со стороны, как они совершаются согласно нашим желаниям или следуют за появлением у нас некоторых ментальных состояний. Здесь нужно подчеркнуть, что из этого феноменологического наблюдения еще не следует, что «Я» в действительности соответствует «источнику действия» — речь только о том, как происхождение действий представлено в опыте. Сейчас нас волнуют источники интуиций, а источник из области исследований агентности ждет нас именно в области феноменологии.

Как и в случае с каузальностью, чувство агентности и его место в восприятии являются предметом дискуссии: в литературе нет конечного согласия по вопросу о том, существует ли опыт агентности, или же осведомленность об авторстве действий всегда наступает в результате умозаключения. В рамках данного обсуждения у меня есть надежда не отпугнуть скептически настроенного читателя. Дело в том, что я буду обращаться к наиболее компромиссному компоненту опыта агентности из выделяемых Бейном и Леви — опыту ментального или физического усилия [Bayne, Levy 2006, 61]. Довольно часто я ощущаю, что выполнение действия требует приложения определенных усилий: это хорошо заметно, когда встаешь с кровати рано утром, открываешь банку мази «Звездочка» или даже вдумчиво сгибаешь палец. Кажется, я не наблюдаю, как вслед за возникновением намерения согнуть палец следует действие: чтобы оно наступило, я должен приложить некоторое усилие. Опыт усилия тесно сцеплен с воспринимаемым контролем над ситуацией — мы предрасположены считать, что оно модулирует результат действия. Доходит до крайностей: социолог Джеймс Хенслин наблюдал [Henslin 1967], как американские таксисты играют в кости после работы, и заметил, что ради выпадения больших значений на гранях они трясут кости сильнее, а для выпадения меньших значений — слабее. В конце концов, каждый знает, что лифт «поторопится», если сильно нажать на кнопку вызова.

Разумеется, опыт усилия не сопровождает все наши действия — по крайней мере, он часто остается на периферии сознания. Возможно даже изобрести пример, когда агент и вправду наблюдает, как действие следует за намерением. Дональд Дэвидсон пишет [Davidson 1973, 79] о несчастном альпинисте, который держит коллегу на веревке: мимолетно лелея себя мыслью об облегчении после сбрасывания ноши, альпинист формирует намерение ослабить хватку, и впоследствии его хватка действительно ослабляется. Дэвидсон считает, что в таком случае альпинист будет считать свое намерение причиной ослабления хватки, хотя ощущение усилия не будет иметь места. Тем не менее нас устраивает спектр ситуаций, ограниченный подъемом тяжестей, хватанием мухи на лету, вдумчивым сгибанием пальца и другими похожими занятиями: чтобы стать причиной и породить действие, я зачастую должен приложить усилие, актуализировать намерение. Такое усилие не поддается умозрительной редукции, и оно соединяет инициацию действия и его результат — пусть и не дает исчерпывающего понимания того, как именно порождается результат действия.

Я полагаю, что ощущение усилия — это один из источников наших интуиций о каузальности как производстве. Этот источник склоняет нас принимать тезис о внутренней сущности: каузальная структура последовательности событий определяется ее внутренними некаузальными свойствами. Ощущение усилия — хорошо знакомая нам часть структуры осведомленности о некоторых действиях. Также ощущение усилия является феноменальным свойством последовательности ментальных состояний от инициации действия до его завершения. В отличие от гипотетического ощущения собственного авторства в отношении действия, ощущение усилия интроспективно различимо в опыте. Таким образом, речь идет о доступном феноменальном состоянии. Когда я внутренне обращаюсь к ощущению прилагаемого усилия, то получаю осведомленность и о том, что я совершаю определенное действие, являюсь его причиной — так происходит переход к каузальной части осведомленности. Принятие тезиса о внутренней сущности подкрепляет такой вид обыденного анализа: согласно этому тезису, внутренняя некаузальная структура событий определяет их каузальную структуру. Заключение об авторстве на основании усилия без учета внешних факторов осмысленно в контексте производства, но лишено смысла в рамках контрфактического мышления.

Однако сразу напрашивается следующее возражение: хорошо, пусть ощущение усилия вправду так представлено в моем опыте, но что если говорить о причинности в окружающем мире? Влияет ли наше «производство действий» на восприятие событий вокруг? Ограничение множества причин самим собой слишком специфично: не очень понятно, почему оно должно влиять на универсальные выводы о причинности. Здесь дело в том, что мы не просто осведомлены о собственной агентности, но постоянно ищем других агентов вокруг себя, стремясь понять их намерения и просчитать действия, которые они совершают. Мы полагаем агентами людей и животных, но исследования восприятия одушевленности («animacy perception») утверждают, что в определенных ситуациях мы склонны приписывать намерения и действия гораздо более простым объектам. В классическом эксперименте Хайдер и Зиммель [Heider, Simmel 1950] по экрану двигались треугольники и круги — удивительно, но пустое движение фигур по экрану обильно драматизировалось наблюдателями. Когда испытуемых просили описать происходящее, почти все они сочиняли истории о фигурах: квадрат мог гнаться за треугольником, фигуры дрались или выражали эмоции. Кажется, у нас имеются когнитивные механизмы, которые без устали ищут в мире целенаправленное поведение. Психолог Джастин Баррет даже выдвинул гипотезу о происхождении религии [Barrett 2000], согласно которой люди верят в богов и духов из-за гиперактивности когнитивных устройств для обнаружения агентов («hyperactive agent detection devices»). Мы предрасположены к тому, чтобы щедро распределять агентность в окружающем мире — и, если допустить наличие интуиций о наших действиях как производстве, предрасположенность к поиску агентов является одним из каналов переноса этих интуиций на окружающий мир. Я порождаю свои действия как источник, и множество других агентов в мире занимаются тем же самым. Кроме того, в отношении действий работает аналог парейдолии [3.]: бывает, нам чудится, будто в темноте кто-то шевелится, несмотря на триумфы европейского Просвещения. Пусть усилие, прилагаемое другими агентами, недоступно для меня, я воспринимаю чужие действия подобно своим [Jeannerod, Pacherie 2004]. Даже если обвести взглядом окружающих, то покажется, что чужие действия и осведомленность о них принципиально не отличаются от моих. В результате мое собственное ощущение усилия склоняет меня принимать тезис о внутренней сущности, а множество чужих действий распространяет эти выводы на причинность в мире, снимает лично с меня специфичность «источника действий».

Нужно заметить, что богатая история теорий причинности знает попытки соединить каузальность и агентность. Агентные или манипуляционные теории причинности пробуют редуцировать ее до агентов, их действий и целей. В агентной теории Мензиса и Прайса [Menzies, Price 1993, 187] событие А является причиной события B, если событие А является средством, с помощью которого свободный агент мог бы вызвать событие B. Иначе говоря, если одно событие задать как цель агента, то другое будет его причиной, если является возможным средством достижения этой цели. Агентные теории следует причислить к экзотике в мире теорий причинности: кажется, обсуждение агентности само предполагает разговор в каузальных терминах, что ставит под большой вопрос осуществление задуманной редукции.

ПРОИЗВОДСТВО И КАУЗАЛЬНОЕ ВОСПРИЯТИЕ

Со времен экспериментов Альберта Мишотта [Michotte 1946] новую остроту получил вопрос о возможности восприятия каузальности. В одном из экспериментов Мишотт предъявлял испытуемым два равных квадрата: красный и зеленый. Зеленый квадрат двигался с конца экрана, касался неподвижного красного квадрата и останавливался, а красный квадрат начинал движение и улетал к другому краю экрана. Большинство испытуемых утверждало, что зеленый квадрат был причиной движения красного квадрата. Если взаимодействие происходило несколько иначе — например, если между остановкой одного квадрата и отправкой другого вводилась задержка — испытуемые воздерживались от каузальных описаний взаимодействия. Мишотт назвал свое открытие «эффектом запуска» — за десятки лет о нем накопилась обильная литература, хотя философы и психологи до сих пор не сошлись на единой интерпретации результатов эксперимента. Помимо упомянутого, существуют и другие эффекты, получаемые с использованием простых фигур: например, возможно вызвать у испытуемого стойкое ощущение, что один квадрат тянет за собой другой [White, Milne 1997]. Было также обнаружено, что восприятие более чувствительно к «каузальным» взаимодействиям фигур: при наличии подавляющего шума они быстрее различаются испытуемыми, то есть более значимы [Moors et al. 2017]. Таким образом, причинная связь в случае эффекта запуска определяется людьми еще на досознательном уровне — по крайней мере, такова одна из популярных интерпретаций этих результатов. Эффект запуска воспроизводится уже у десятимесячных младенцев [Oakes 1994] и, по-видимому, культурно универсален, в отличие от более высокоуровневых каузальных представлений [Morris, Peng 1994].

Дискуссия вокруг экспериментов Мишотта не утихает и по сей день: разные авторы делают непохожие выводы о том, как каузальное восприятие представлено в опыте. Известно, что оно вносит вклад в репрезентационное содержание: эксперименты показывают, что причина и действие воспринимаются нами ближе во времени [Buehner, Humphreys 2009] и пространстве [Buehner, Humphreys 2010], чем два несвязанных события. Сейчас нам важно понять, что конкретно мы имеем в виду, когда упоминаем каузальное восприятие. Подобно ли оно восприятию в пяти основных сенсорных модальностях? Есть ли для нас то, «каково это» [Nagel 1974] — наблюдать каузальность? Не так просто дать ответ на этот вопрос: например, неясно, стоит ли за каузальным восприятием одна общая система мозга или множество специализированных систем. Гипотетическое феноменальное содержание, сопровождающее наблюдение квадратов, может быть не «каузальным» в общем смысле, а совершенно разным для столкновений, оттягивания квадратов и других ситуаций. Полученные сведения об эффекте запуска не исключают того варианта, что специализированные когнитивные системы мозга применяют к данным органов чувств заготовленные схемы столкновений [Rips 2011], и именно распознавание остановок и движения фигур в качестве столкновения определяет высокую значимость событий.

Проблему наличия у нас особых феноменальных состояний, соответствующих восприятию каузальности, стоит соотнести с проблемой существования когнитивной феноменологии [Bayne, Montague 2012]. Когнитивная феноменология — это множество спорных феноменальных состояний, соответствующих мышлению, эпистемическим ощущениям, категориальному восприятию и т.д., словом, так называемым высокоуровневым процессам около границы между восприятием и познанием, а также процессам познания вообще. Одними из наиболее распространенных аргументов в пользу наличия у нас элементов когнитивной феноменологии являются аргументы от феноменального контраста. Например, Гален Стросон рассматривает [Strawson 1994, 5] контраст между двумя ситуациями: пусть двое слышат некоторое слово на французском и один из них знает язык, а другой — вовсе нет. Тогда один из слушателей воспримет слово именно как слово, а второй — как непонятный набор звуков. Согласно Стросону, между ситуациями имеет место феноменальный контраст: есть разница между тем, каково это — слышать слово или физически аналогичный набор звуков, и эта разница обеспечивается высокоуровневой феноменологией, связанной с пониманием слов. Подобные контрасты пытаются находить и для каузального восприятия. Например, Сюзанна Сигель [Siegel 2009] сравнивает два случая: пусть в одном случае некто раздвигает шторы, чтобы солнце озарило комнату, а в другом случае — просто так раздвигает полупрозрачные занавески (которые пропускают свет), в то время как солнце выходит из-за тучи. Сигель полагает, что между ситуациями есть феноменальный контраст, соответствующий каузальности, пусть случаи и не являются идентичными в сенсорном плане. Как бы мы ни относились к аргументам от контраста, обратим внимание на одну их особенность. Эти аргументы указывают на феноменальную разницу между ситуациями, из которой должно следовать существование особого феноменального содержания, которое до проявления контраста стояло под вопросом. Однако из разницы еще не следует, что выведенное содержание интроспективно различимо. Само использование аргументов от контраста опосредовано тем, что применение интроспекции для нахождения в опыте некоторого содержания (понимания слов, каузального восприятия) приводит к тупиковым спорам о результатах [Bayne, Montague 2012, 23]. Кажется, интроспекция как способ познания не позволяет выделить в опыте особые феноменальные состояния, соответствующие каузальному восприятию — по крайней мере утверждение об обратном весьма зыбко.

Я полагаю, что способность под названием «каузальное восприятие» — один из источников наших интуиций о каузальности как производстве, который поддерживает тезис о внутренней сущности. Наблюдая квадраты на экране, мы не можем различить в опыте причинную связь между столкновением и запуском — в отличие, скажем, от ощущения усилия при совершении действий. Вместе с тем благодаря каузальному восприятию мы просто распознаем некий класс последовательностей событий как каузальные. Это распознавание происходит до осознания и некоторым недоступным нам образом модифицирует содержание феноменального сознания. Особый когнитивный механизм сообщает каузальные свойства коротким последовательностям событий, имеющим определенные некаузальные свойства. Видя столкновение фигур, мы свободны оценивать эти свойства: то, как фигуры выглядят, движутся, какими сторонами они повернуты друг другу. Нам понятно, на что именно рассудок в очередной раз навесил каузальный ярлык — на такие-то и такие-то наглядные события. Данный вид обыденного анализа склоняет к поддержке тезиса о внутренней сущности: принимая этот тезис, мы обеспечиваем проведенный тысячи раз анализ подобием основания. Каузальное восприятие позволяет «увидеть», как причина порождает действие.

ПРОИЗВОДСТВО И МЕХАНИЗМЫ

Каузальное восприятие не является единственным способом добычи каузального знания. В течение жизни мы собираем представления о каузальных механизмах и успешно используем их для предугадывания будущего. Под представлениями о механизмах я имею в виду разрозненную часть каузального знания, позволяющую сопоставить классу ситуации набор из причины и действий. Скажем, многие знают, что разрушение колонны приведет к обвалу крыши, и это же знание остается валидным для карточных домиков. Эти представления не вполне соответствуют ассоциациям между двумя событиями: они более гибкие, чем ассоциации, и позволяют предсказывать действие, даже если конкретная ситуация переживается субъектом впервые. Есть эмпирические основания полагать, что в качестве источника информации люди предпочитают знания о механизмах статистическим данным о совместности разных событий [Ahn et al. 1995]. Иногда представления о механизмах нас подводят — ярким примером тому служат плацебо-кнопки [McRaney 2013]. Многие кнопки, установленные на пешеходных переходах, просто не работают, хотя пешеходы могут об этом никогда не догадаться. Вместо того, чтобы копить статистику и заниматься выводом связи между нажатием кнопки и сигналами данного светофора, люди могут всю жизнь руководствоваться имеющимся у них представлением о работе пешеходных переходов. Особенно драматичен пример офисных термостатов [Sandberg 2003]. В среде производителей термостатов имеет место вполне реальный заговор: часто интерфейс для управления температурой специально разрабатывается таким, чтобы при выкручивании ручки особенно недовольным обитателем офиса температура менялась всего на несколько градусов. Сотрудник, которому постоянно дует, ничего не подозревает: его каузальное знание подсказывает ему, что выкручивание ручки приведет к серьезным последствиям, и предлагает более чем разумные основания для этого убеждения.

Выше я писал, что применение представлений о механизмах сопоставляет некоторой ситуации набор причин и действий. Например, когда мне нужно воспользоваться чужой микроволновкой, я формирую суждения о том, что самая большая кнопка позволяет открыть дверцу, а выпирающая круглая кнопка включает разогрев. Заметим, что эти представления не всегда позволяют сформулировать истинные высказывания о кнопках на микроволновке, однако моя домашняя микроволновка устроена так, и я поначалу пытаюсь пользоваться чужими микроволновками похожим образом. Но как инструмент формирования каузальных суждений может влиять на интуиции в отношении причинности? Разве интуиции не должны предшествовать возможности каузальных суждений? Конечно, нельзя исключать, что общие каузальные интуиции влияют на получение и использование частного каузального знания. Сейчас нам важно, что получение каузального знания способно изменять и задавать общие интуиции. Например, по умолчанию идея удаленного управления предметами может полагаться нами контринтуитивной, пока мы не увидим, как работает пульт. Мы предрасположены получать частное каузальное знание о мире, и меня интересует, как этот навык воздействует на метафизические убеждения.

Я полагаю, что наличие у нас представлений о каузальных механизмах и их беспорядочное применение с целью предсказания будущего также является одним из источников наших интуиций относительно причинности как производства и побуждает нас принимать тезис о внутренней сущности. Представления о каузальных механизмах не позволяют в каком бы то ни было смысле увидеть порождение одного события другим, тем не менее они призывают нас ожидать появления действия после причины и заставляют думать, что действие наступило, если против того нет весомых свидетельств. Мы ожидаем действие, потому что оно связано с причиной в рамках нашего представления о функционировании определенной части мира. Именно узнавание этой части как чего-то схожего с предшествующими ситуациями осуществляет выбор механизма и выдает набор причин и действий. После появления причины мы воображаем себе ее действие, репрезентация причины и образ действия связаны тем, что они присущи части мира. Эта часть ограничена механизмом, и тезис о внутренней сущности обеспечивает распознавание каузальных механизмов обоснованием. Обнаружение знакомых механизмов без тщательного изучения ситуации осмысленно, потому что нередко одни события порождают другие, и мы можем надеяться, что предсказания окажутся верны.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Выше я представил на суд читателя три источника каузальных интуиций, имеющихся у людей, и проанализировал их применительно к каузальному плюрализму Неда Холла. Эти источники — опыт усилия, каузальное восприятие и представления о каузальных механизмах — побуждают нас принимать тезис о внутренней сущности, характеризующий причинность как производство одного события другим. Таким образом, рассмотренные источники интуиций отчасти ответственны за нашу возможную неудовлетворенность сведением причинности к контрфактическому анализу. Разум требует от нас такого понятия причинности, которое включало бы порождение одного события другим, и в некоторой степени это требование продиктовано каузальными интуициями. Данный результат не является фатальным для контрфактических теорий причинности: любым интуициям необязательно следовать, а другие авторы могут противопоставить Холлу свои подходы, примиряющие тезис о внутренней сущности с контрфактическим анализом. Моя же задача состояла в том, чтобы показать, как разные инструменты разума могут побуждать нас к принятию определенных метафизических убеждений о причинности.

Примечания

[1.] Сочетание «причина и действие» эквивалентно разговорному сочетанию «причина и следствие». Слово «действие» используется в данной статье для того, чтобы строго разделять каузальность и логическое следование.

[2.] В данном разделе слово «действие» соответствует английскому «action», а не слову «effect», которое переводится как «действие» в устойчивом сочетании «причина и действие».

[3.] Парейдолия — феномен узнавания лиц в неожиданных местах, в том числе в неживой природе.

Библиография

1. Ahn et al. 1995 — W.K. Ahn, C.W. Kalish, D.L. Medin, S.A. “Gelman The role of covariation versus mechanism information in causal attribution”, Cognition, 1995, Vol. 54, No. 3, pp 299–352.

2. Barrett 2000 — J.L. Barrett “Exploring the natural foundations of religion”, Trends Cogn. Sci., 2000, Vol. 4, No. 1, pp 29–34.

3. Bayne, Levy 2006 — T. Bayne, N. Levy “The Feeling of Doing: Deconstructing the Phenomenology of Agency”, Disorders of Volition, 2006, pp 49–68

4. Bayne, Montague 2012 — T. Bayne, M. Montague “Cognitive Phenomenology: An Introduction”, Cognitive Phenomenology. Oxford University Press, 2012, pp 1–34.

5. Buehner, Humphreys 2009 — M.J. Buehner, G.R. Humphreys “Causal Binding of Actions to Their Effects: Research Article”, Psychol. Sci., 2009, Vol. 20, No. 10, pp 1221–1228.

6. Buehner, Humphreys 2010 — M.J. Buehner, G.R. Humphreys “Causal Contraction: Spatial Binding in the Perception of Collision Events”, Psychol. Sci., 2010, Vol. 21, No. 1, pp 44–48.

7. Davidson 1973 — D. Davidson “Freedom to Act”, Essays on Freedom of Action, London: Routledge, 1973, pp 137–156. 

8. Gallagher 2000 — Gallagher S “Philosophical Conceptions of the Self: Implications for Cognitive Science”, Trends Cogn. Sci., 2000, Vol. 4, No. 1, pp 14–21.

9. Hall 2004 — N. Hall “Two Concepts of Causation”, Causation and Counterfactuals, ed. by J. Collins, N. Hall and L.A. Paul. Cambridge, Massachusetts: The MIT Press, 2004, pp 225–276.

10. Heider, Simmel 1950 — F. Heider, M. Simmel “An Experimental Study of Apparent Behavior”, Japanese J. Psychol., 1950, Vol. 20, No. 2, pp 67–74. 

11. Henslin 1967 — J.M. Henslin “Craps and Magic”, Am. J. Sociol, 1967, Vol. 73, No. 3, pp 316–330.

12. Horgan et al. 2003 — T.E. Horgan, J.L. Tienson, G. Graham “The Phenomenology of First-Person Agency”, Physicalism and Mental Causation. Upton Pyne: Imprint Academic, 2003, pp 323–342.

13. Jeannerod, Pacherie 2004 — M. Jeannerod, E. Pacherie “Agency, Simulation and Self-Identification”, Mind Lang., 2004, Vol. 19, No. 2, pp 113–146.

14. McRaney 2013 — D. McRaney. You Can Beat Your Brain: How to Turn Your Enemies Into Friends, How to Make Better Decisions, and Other Ways to Be Less Dumb. London: Oneworld Publications, 2013. 

15. Menzies, Price 1993 — P. Menzies, H. Price “Causation as a Secondary Quality”, Br. J. Philos. Sci., 1993, Vol. 44, No. 2, pp 187–203.

16. Michotte 1946 — A. Michotte. La perception de la causalité. Louvain: Inst. Sup De Philosophie, 1946.

17. Moors et al. 2017 — P. Moors, J. Wagemans, L. De-Wit “Causal Events Enter Awareness Faster than Non-Causal Events”, PeerJ, 2017, Vol. 2017, No. 1, pp e2932.

18. Morris, Peng 1994 — M.W. Morris, K. Peng “Culture and Cause: American and Chinese Attributions for Social and Physical Events”, J. Pers. Soc. Psychol., 1994. Vol. 67, No. 6, pp 949–971.

19. Nagel 1974 — T. Nagel “What Is It Like to Be a Bat?”, Philos. Rev., 1974, Vol. 83, No. 4, pp 435–450.

20. Oakes 1994 — L.M. Oakes “Development of Infants’ Use of Continuity Cues in Their Perception of Causality”, Dev. Psychol., 1994, Vol. 30, No. 6. pp 869–879.

21. Rips 2011 — L.J. Rips “Causation from Perception”, Perspect. Psychol. Sci., 2011. Vol. 6, No. 1, pp 77–97.

22. Roser et al. 2011 — M.E. Roser, J.A. Fugelsand, K.N. Dunbar, P.M. Corbalis, M.S. Gazzaniga “Dissociating Processes Supporting Causal Perception and Causal Inference in the Brain”, Neuropsychology, 2005, Vol. 19, No. 5, pp 591–602.

23. Sandberg 2003 — J. Sandberg “Employees Only Think They Control Thermostat”, The Wall Street Journal, January 15, 2003 (URL: http://online.wsj.com/article/SB1042577628591401304.html).

24. Siegel 2009 — S. Siegel “The Visual Experience of Causation”, Philos. Q., 2009, Vol. 59, No. 236, pp 519–540.

25. Strawson 1994 — G. Strawson. Mental Reality. The MIT Press, 1994.

26. White, Milne 1997 — P.A. White, A. Milne “Phenomenal Causality: Impressions of Pulling in the Visual Perception of Objects in Motion”, Am. J. Psychol., 1997, Vol. 110, No. 4, pp 573–602.