Статья посвящена ответам на критику книги «Свобода воли. Иллюзия или возможность», в частности — авторского решения проблемы ментальной каузальности. Это решение построено на совмещении идей телеофункционализма Д. Деннета и локального интеракционизма В. Васильева. Решение продемонстрировано на примере двух мысленных экспериментов: «Два черных ящика» и «Библиотека первых изданий». Оба эксперимента, как показывает автор статьи, иллюстрируют каузальную действенность высокоуровневых локально нередуцируемых реляционных свойств. С точки зрения автора, попытки критиков исключить реляты и редуцировать высокоуровневые свойства до базовых локальных свойств не дают положительного результата.

Книга «Свобода воли: иллюзия или возможность» вышла в 2018 г. С тех пор были опубликованы несколько рецензий и критических замечаний относительно идей, изложенных в монографии. Кроме того, на философском факультете МГУ прошло ее обсуждение. По поводу книги высказались мои коллеги из Московского центра исследования сознания Антон Кузнецов, Артем Беседин, Андрей Мерцалов, Евгений Логинов, Вадим Васильев, коллега по факультету Анна Костикова, исследователь из Института философии Дмитрий Иванов, а также коллеги с философского факультета СПбГУ Даниил Разеев, Мария Секацкая, Сергей Левин. Эти высказывания помогли мне обнаружить слабые места и понять, куда двигаться дальше. Я благодарен всем, кто обратил внимание на книгу, и с некоторым опозданием хочу ответить хотя бы на часть возражений и комментариев. Возможно, получится также разъяснить моменты, которые оказались не до конца понятными.

В большинстве философских исследований свободы воли авторы сфокусированы на проблеме сочетания свободы и детерминизма. В своей книге я попытался показать, что вопрос о свободе воли и моральной ответственности связан с решением не одной, а трех проблем: ментальной каузальности, детерминизма и проблемы тождества личности во времени [1.]. Сама постановка вопроса в основном не вызвала критики. Но, выйдя на широкое пространство, я оказался под обстрелом со всех сторон. В решении вопроса ментальной каузальности я стал мишенью для критики со стороны А. Кузнецова и Д. Разеева, в вопросе об альтернативных возможностях и манипуляциях — со стороны М. Секацкой, а мой подход к тождеству личности и моральной ответственности критиковал А. Беседин.

Уязвимостью книги стала моя попытка усидеть на двух стульях: написать книгу по истории современной философии и развить собственные идеи. В результате чего могла появится некоторая поверхностность в представлении историко-философского контекста, на которую обратил внимание Е. Логинов, и остались не до конца проработанными состыковки между частями теории. Их обнаружил А. Мерцалов. Некоторые недочеты были компенсированы защитниками предложенных мной идей: нарративный подход активно защищал С. Левин, а критику аргумента манипуляции дополнила М. Секацкая [Секацкая 2018]. Если бы я писал книгу сейчас, она была бы лучше. В любом случае, я рад, что получился повод для дискуссии. По крайней мере это был разговор на одном языке.

Скажу сразу честно: я не уверен, что мои позиции по всем вопросам складываются в полностью согласованную теорию. Создание собственной теории, тем более охватывающей решение трех наиболее, на мой взгляд, значимых вопросов философии сознания, является сверхзадачей. Но я предполагаю, что в ходе дискуссии стало понятно, что подход к ней все-таки намечен. В этот раз я сфокусируюсь в основном на критике моих идей, связанных с ментальной каузальностью. Об этом говорили большинство рецензентов. Начать я хотел бы с вопроса, поднятого Е. Логиновым, так как он проясняет подход к исследованию.

Логинов указывает, что единой аркой, объединяющей текст, является тема моральной ответственности. С точки зрения упорядочивания материала это представляется ему полезным. Однако, как было отмечено им в личной переписке, «с точки зрения систематичности исследования идея неоднозначна. Она предполагает, что во всех трех основных исследованиях речь идет об одной и той же моральной ответственности, чего показано не было. Автор начинает с очень бедного, смутного понятия ответственности и лишь на последних страницах читатель узнает, что все это время он читал про консеквенциалистскую моральную ответственность. Я не до конца понимаю, почему последняя требует ментальной каузальности и тождества личности в качестве своих условий».

Обнаруженная Логиновым особенность — не случайность, а следствие применения метода философских исследований, который мне кажется наиболее полезным. Этот метод — поиск рефлексивного равновесия (его сформулировал Дж. Ролз). Метод заключается в последовательной проработке базовых суждений: испытании их на конкретных случаях, сопоставлении с другими принципами и теориями, ревизии исходных суждений, уточнении понятий. Метод предполагает, что исследование начинается с исходных интуиций, общих практик, определений, используемых в бытовой речи, которые впоследствии уточняются. Таким образом пытаюсь поступить и я.

В начале исследования я определяю ответственность как основание специфических реакций на действия: негодования, осуждения, благодарности, а также наказаний и поощрений, принятых на юридическом уровне [2.]. Это определение соответствует практике межличностных отношений. Далее я выясняю, какие ближайшие интуиции поддерживают наличие этих реакций. Учитывая, что они не применяются к неодушевленным предметам, я предполагаю, что именно психологические состояния, намерения и желания, являются основанием ответственности. Через необходимость психологических свойств для ответственных действий я прихожу к философской проблеме ментальной каузальности.

Конечно, я мог бы начать исследование с ответственности как «базовой заслуги» или «консеквенциалистской и ретрибутивистской моральной ответственности» и попытаться выяснить необходимые условия для существования именно этих типов ответственности. Но тогда результатом исследования был бы философский текст для философов, считающих эту проблему важной, и мало относящийся к практике применения понятия. Вопрос о том, обосновано ли наказание и негодование в адрес преступников, имеет значение для общества. Как и вопрос, есть ли у роботов сознание. А вопросы «обосновано ли наказание в смысле ”базовой заслуги”?» и «есть ли у роботов квалиа?» интересуют специалистов-философов. Вопросы, поставленные так в качестве исходных, сведут философию к схоластике, к философии, живущей самой по себе. Да, практика общения предполагает «смутные определения», как выразился Логинов, но с них нужно начинать, и в отношении них философия должна высказываться, иначе философия оторвется и улетит на другую планету.

Итак, ментальная каузальность необходима для моральной ответственности в самом широком смысле. В мире, где был бы истинен эпифеноменализм, не было бы оснований негодовать, осуждать, благодарить. Действия человека расценивались бы как стихийные события, и управлялись бы они — как мы управляем холодильником: чинить или выбрасывать. Да, морально-правового хаоса можно было бы избежать даже без возможности ментальной каузальности. Права преступников ограничивались бы в любом случае, как говорит Логинов. Но преступления не оправдывали бы гнева, в судах не выслушивали бы адвокатов. Да и понятие наказания изжило бы себя. С негодяями работали бы исключительно нейрофизиологи и хирурги, которые бы чинили их или списывали в зону карантина. Отсутствие ментальной каузальности привело бы к такой ревизии, которая не совместима даже с консеквенциалистскими практиками ответственности. Поэтому даже общее, смутное понятие ответственности зависит от ментальной каузальности. Теперь, собственно, о решении этой проблемы в книге.

Как справедливо отметил А. Кузнецов, мой подход строится на совмещении телеофункционалистской модели Д. Деннета и локального интеракционизма В. Васильева. При этом, по замыслу, он не сводится ко второму и не ограничивается только первым. Это попытка показать действенность каузальных траекторий и событий прошлого без критикуемого мной локального интеракционизма. Иллюстрациями к этому подходу служат мысленные эксперименты: «Два черных ящика» Д. Деннета и мой, «Библиотека первых изданий».

Деннет предлагает представить компьютер, передающий на другой компьютер последовательности байтов. Одни последовательности вызывают включение красного индикатора на втором компьютере, другие — зеленого. Если же на второй компьютер передаются новые произвольные последовательности, на втором компьютере включается оранжевый индикатор. По замыслу Деннета, одних только синтаксических свойств недостаточно, чтобы объяснить закономерность работы системы. То есть синтаксические свойства не являются каузально эффективными. Работу системы можно объяснить, только если знать, что зеленые последовательности — это закодированные истинные выражения о мире, красные — ложные, а оранжевые — не имеющие смысла высказывания. Иными словами, работа системы объясняется семантическими свойствами.

В книге я подкрепляю эти выводы и предлагаю уточнения и развитие эксперимента. Однако мои доводы, кажется, не удовлетворяют Е. Логинова. Насколько я понял, он соглашается со мной в том, что возможность объяснения является индикатором наличия каузальной зависимости. По крайней мере возражения на этот счет я не вижу. Но Логинов не согласен с тем, что «аргумент работает». В личной переписке он пишет: «Истина и ложь [высказываний, закодированных в последовательностях байтов, — Д.В.] должны как-то маркироваться в системе, как “И” и “Л” например. Это должен обнаружить программист, который исследует способ организации данных в памяти в ящиках А и В. То есть он должен увидеть что-то вроде |∃x(P(x)&Q(x))|φ = и, где P ― “быть снегом”, а Q ― “быть белым”. Это должно быть эксплицитно прописано синтаксическим образом, иначе машина просто не будет знать, чем одна пропозиция отличается от другой. И эта запись станет ясна при просмотре кода».

В ответ я могу заметить, что, во-первых, по условиям мысленного эксперимента, компьютеры оценивают не только последовательности-пропозиции, эксплицитно заложенные в систему, но и их производные. Таким образом, есть бесконечное количество пропозиций, не маркированных как истинные. Во-вторых, любая синтаксическая маркировка сама по себе не может отражать семантические свойства. Смыслы знаков нельзя выразить, используя только знаки. Так, слово «истина», как и слово «снег», даже если бы оно было написано прямо в программе, ничего бы не значило для машины, не знающей ничего о мире. Наконец, в-третьих, даже если программист каким-то образом декомпилирует код, обнаружит маркировку «истинности», он вряд ли сможет объяснить, почему одни последовательности символов истинны, а другие ложны.

Хотя, в конечном итоге, я могу допустить даже это. Допустим, программист может разгадать принцип взаимодействия двух ящиков. И что? Значит ли это, что мысленный эксперимент Деннета не работает? Совсем нет. Это не отменяет достоверности рассуждения. Смысл мысленного эксперимента «Два черных ящика» не в том, что компьютерные программы не способны иметь семантических свойств. Наоборот, он в том, что семантические свойства могут иметь каузальное значение и работать как объяснение функционирования некоторых синтаксических систем. Именно эти тезисы я привожу в качестве резюме в книге (стр. 98 [3.]) и на них строю защиту возможности ментальной каузальности. Атака Логинова просто не касается этих тезисов.

Теперь о втором мысленном эксперименте — «Библиотеке первых изданий». В собственном мысленном эксперименте я также пытаюсь показать, что высокоуровневые свойства могут быть каузально эффективными. В данном случае речь идет об исторических свойствах, которые нередуцируемы, с моей точки зрения, к локальной физической базе. В этом инновация, заложенная в эксперимент. Приведу его здесь в кратком изложении.

В Марракеше живет библиотекарь, который коллекционирует первые издания философских книг. Библиотекарь знает историю каждой книги и может идентифицировать абсолютно любую работу. В день его рождения он получает две совершенно одинаковые книги. Это — отсутствующее в его коллекции произведение, подарок от его друга, коллекционера из Рабата. Книги — полные физические дубликаты. Увидев их, старый библиотекарь улыбается, внимательно их рассматривает, а потом одну книгу ставит на библиотечную полку, а другую требует отослать своему знакомому обратно в Рабат. Причина в том, что одна книга — первое издание книги, отсутствующей в его коллекции, а вторая — подделка. «Быть первым изданием» является высокоуровневым реляционным свойством, которое не может быть редуцировано к локальным свойствам только книги, и оно является каузально эффективным (стр. 119–121).

По замыслу, этот мысленный эксперимент позволяет пройти между нежелательными альтернативами: эпифеноменализмом, пуританским физикализмом и локальным интеракционизмом, и обосновать собственную позицию, которую Е. Логинов остроумно называет «бонхёфферовским физикализмом» [4.]. Но другой мой рецензент, А. Беседин, с этой интерпретацией не согласен. Он считает, что моя позиция содержит противоречие.

Беседин считает, что мой мысленный эксперимент ведет к дилемме: либо принять локальный интеракционизм, критикуемый мной выше, либо объявить высокоуровневые свойства каузально неэффективными (то есть принять пуританский физикализм). Вывод о том, что мысленный эксперимент приводит к локальному интеракционизму, следует из рассуждения о том, что он эксплицитно предполагает истинность двух тезисов: (а) ментальные состояния существуют; (б) ментальные состояния каузально эффективны, то есть влияют на поведение. А также ведет к принятию третьего тезиса: (в) ментальные состояния локально не супервентны на физических [Беседин 2019, 184]. Эти тезисы, по мнению Беседина, выражают позицию локального интеракционизма, которую я критикую. А отрицание (в), по его мнению, привело бы меня к пуританскому физикализму, то есть к отрицанию каузальной эффективности высокоуровневых свойств.

«С точки зрения локального интеракционизма возможно, что у этих миров [одинаковых по физическим свойствам, но с разной каузальной историей — Д.В.] будет разное будущее; но Волков не может принять этот вывод и должен утверждать, что невозможно, чтобы у этих миров было разное будущее. Но это как раз и показывает, что в теории Волкова высокоуровневые свойства, наподобие свойства “быть первым изданием”, не несут никакого каузального различия, а значит, они каузально нерелевантны! Таким образом, автор должен либо принять локальный интеракционизм, либо признать, что мысленный эксперимент “Библиотека первых изданий” не ведет к тому выводу, на котором он сам настаивает» [Беседин 2019, 187].

В моей книге критикуются основные положения локального интеракционизма В. Васильева (см. [Васильев 2014; 2017] и другие его работы). Эту теорию я предлагаю (стр. 56–57) свести к следующим четырем утверждениям: (1) ментальные состояния существуют как субъективные переживания и нередуцируемы к физическим; (2) ментальные состояния каузально влияют на поведение; (3) они не могут быть полностью обусловлены только процессами в мозге; (4) принцип каузальной замкнутости не работает в некоторых локальных объектах, но сохраняется глобально в мире. Думаю, автор теории с этими тезисами должен согласиться. Я не согласен с локальным интеракционизмом как он определен в тексте моей монографии и как он, как мне кажется, представлен в текстах Васильева.

Но я принимаю истинность тезисов (а)–(в) Беседина. И считаю принятие всех трех этих тезисов безболезненным. Однако я не считаю, что они выражают локальный интеракционизм. В противном случае он перестает быть вариантом дуализма и включает в себя теории семантического экстернализма и каузальной теории референции, в том числе теории Х. Патнэма, Т. Бёрджа, Дж. Хогленда и Д. Дэвидсона. Не уверен, что эти философы согласились бы считаться локальными интеракционистами. А я, в свою очередь, не против оказаться в компании этих авторитетных философов. Остается вопрос относительно второй ветки дилеммы Беседина — каузальной эффективности высокоуровневых свойств.

Беседин считает, что если в моем эксперименте можно «элиминировать» библиотекаря, то высокоуровневые свойства редуцируемы к низкоуровневой физической локальной базе и не имеют каузального значения. И предлагает это сделать. «Нужен ли библиотекарь со своими воспоминаниями? <...> Разве для реализации свойства “быть первым изданием” должен существовать кто-то, кто знает, что это — первое издание? Разве в случае гибели всех разумных существ книга А не останется первым изданием, а книга Б — подделкой? <...> Таким образом, предположение существования библиотекаря также не является необходимым для мысленного эксперимента» [Беседин 2019, 186].

Любопытно, что другой критик книги «Свобода воли», А. Кузнецов, с этим не согласен. Анализируя тот же мысленный эксперимент, он, напротив, утверждает, что библиотекарь играет ключевую роль: «В данном случае, свойство “быть первым изданием” логически зависит от знания библиотекарем или от приписывания им этого свойства и не является локальным свойством одной из книг. Если бы коллекционер не знал этого свойства или не приписывал его книге-оригиналу, то каузальные траектории двух физически идентичных объектов не разошлись бы указанным образом. Значит, знание или приписывание свойства “быть первым изданием” является каузально релевантным в этой истории. Нельзя “быть первым изданием”, если это свойство никем не приписано» [Кузнецов 2020, 128; курсив оригинала]. Кто же прав в этом разногласии? Посмотрим, как элиминирует библиотекаря Беседин.

Пытаясь исключить библиотекаря и сохранить работающий мысленный эксперимент, Беседин строит аналогичный, по его мнению, мир W, где он преобразует реляционное свойство «быть первым изданием», предполагающее наличие библиотекаря, в диспозициональное свойство, не предполагающее наличия библиотекаря. Согласно этой модификации мысленного эксперимента, в мире W, где не существует библиотекаря, книга А (первое издание) «обладает таким свойством: в случае, если она окажется у библиотекаря, если таковой существует, это станет причиной того, что он оставит ее себе» [Беседин 2019, 187]. Но такое диспозициональное свойство в мире W, где библиотекаря нет, не влияет на события, поэтому без библиотекаря каузальная траектория книг будет одинаковой. Что делает ситуацию отличной от предложенного мной мысленного эксперимента.

Однако диспозициональное свойство в мире W, предложенное Бесединым, содержит указание на контрфактическую ситуацию, на другой возможный мир — обозначим его W₁. В W₁ каузальные траектории книг были бы разными и высокоуровневое свойство «быть первым изданием» имело бы каузальное влияние. Это соответствует требованиям мысленного эксперимента. Но в этом возможном мире W₁ библиотекарь есть. И это контрабанда! То есть модификации эксперимента Бесединым не приводят к ожидаемому им результату. Библиотекарь необходим для реализации каузальных свойств, а значит, они реляционны и нелокальны относительно книги и не могут быть редуцированы к локальной физической базе.

Впрочем, с этим не согласен Е. Логинов. Насколько я понял, он считает, что свойство «быть первым изданием» может быть редуцировано к свойству «начать существовать в такой-то момент», например в 1807 г. Время, по его мнению, «отсылает к феномену, который имеет чисто физическую, низкоуровневую природу». То есть высокоуровневые свойства, согласно ему, могут быть полностью редуцированы и выражены, например, через параметры времени и существования. А если так, то у высокоуровнего свойства «быть первым изданием» нет каузальной эффективности [Логинов 2020, 335].

Оставлю за скобками дискуссию о природе времени и датировке. Возможно, эти понятия можно отнести к физическим характеристикам, а возможно, нет. Но, на мой взгляд, такая редукция не может быть осуществлена по другому основанию. Свойство «быть изданным в 1807 г.» может коррелировать со свойством «быть первым изданием», но это корреляция, а не тождество. Книга могла бы быть издана в 1808 г. или в 1890 г. и все равно «быть первым изданием». Когда нас интересуют причины, мы пытаемся обнаружить основание регулярности. И в данном случае регулярность (пополнение библиотеки вслед за поступлением книги) основана именно на свойстве «быть первым изданием». Таким образом, свойство «быть изданным в 1807 г.» каузально неэффективно, а свойство «быть первым изданием» каузально эффективно. Следовательно, одно не может быть редуцировано к другому.

Можно было бы с облегчением вздохнуть и счесть нелокальный физикализм защищенным. Однако Кузнецов, согласившись с тем, что обозначенное мной высокоуровневое свойство «быть первым изданием» является физическим и нелокальным, выдвигает другое критическое замечание. «По мнению автора аргумента, предлагаемое объяснение удовлетворяет критериям каузального взаимодействия: “регулярность, контрфактическая зависимость, временное и пространственное соседство” [Волков 2018, 120]. Но среди этих критериев упущен важный для данного случая критерий каузального взаимодействия — каузальная действенность причины обуславливается ее локальными свойствами. Если мы объясняем каузальный потенциал причины конкретного события через отсылку к свойствам, которыми эта причина не обладает, то она по определению не может быть причиной, т.к. ее собственные локальные свойства не являются каузально релевантными» [Кузнецов 2020, 128; курсив оригинала].

Это важное замечание. Но оно требует скорее разъяснения, нежели отказа от позиции. Да, как мы выяснили, некоторые предметы могут обладать нелокальными высокоуровневыми свойствами. Так, свойство «быть первым изданием» является нелокальным свойством книги. И если бы предполагалось, что сама книга является причиной некоторого события, то обращение к ее нелокальным свойствам могло бы вызвать затруднение. Однако я, как и большинство других философов, предполагаю, что релятами причинного отношения являются не сами предметы, но события, в которых эти предметы и их свойства участвуют. На странице, которую цитирует Кузнецов, я рассматриваю каузальное отношение между такими событиями, как «поступление первого издания философской книги» и «пополнение библиотеки». Свойство «быть первым изданием» является конституирующим элементом события, которое в данном случае является причиной. Будучи нелокальным свойством книги, оно, очевидно, является «локальным» по отношению к причине, которую оно отчасти составляет. И при этом оно является каузально эффективным: оно нередуцируемо к каким-либо иным, низкопорядковым свойствам, а его исключение из события-причины — как в случае, если бы в библиотеку поступила книга, физически неотличимая от оригинала, но не обладающая свойством быть первым изданием, — привело бы к тому, что событие-действие (пополнение библиотеки) не наступило бы. Таким образом, я не нарушаю критерий, на который обращает внимание Кузнецов, но, кажется, подрываю основания его дальнейших замечаний [Кузнецов 2020, 128–131].

В завершении я бы хотел обратить внимание на еще одно замечание Е. Логинова. Оно относится не к предложенному мысленному эксперименту как таковому, а к отношению между ним и другой частью монографии. Логинов считает, что «аргумент плохо сочетается с пердурантизмом, тезисом о существовании актуально неявленных временных частей объектов, который Волков отстаивает далее в книге» [Логинов 2020, 334]. Пердурантизм я действительно представляю как решение для проблемы тождества личности. Мне кажется, что эта теория предоставляет преимущества. Но действительно ли предурантизм находится в противоречии с решением проблемы ментальной каузальности?

Во-первых, я нигде не указывал, что считаю все объекты пердурантными. Точка зрения, согласно которой только некоторые объекты имеют временные части, называется «смешанным пердурнатизмом» (mixed view). Возможно, процессы и события имеют пердурантную сущность, а неизменные объекты — эндурантную. Возможно, что личности и живые организмы имеют временные части, а неживые объекты — нет. Таким образом, из того, что я предполагаю, что личности могут быть пердурантными сущностями, не следует, что первые издания книг также должны быть пердурантными сущностями.

Во-вторых, даже если бы книги были пердурантными сущностями, мысленный эксперимент мог бы сработать. Он работает, если демонстрирует каузальную эффективность нелокальных реляционных высокоуровневых свойств. И это условие мы можем обеспечить даже в условиях пердурантизма. Предположим, в какой-то момент перед библиотекарем возникают две книги, актуальные темпоральные части которых не отличаются между собой физически. Библиотекарь способен идентифицировать их темпоральные части, соответственно, он может с точностью определить, которая из них принадлежит первому изданию, а какая — подделке. Что является причиной данного события? Отношение между 4-мерной книгой-червем и состоянием памяти библиотекаря, обладающего пердурантным суперзрением. Так реализовано свойство «быть первым изданием». Оно нелокально, является высокоуровневым и каузально эффективно. Что и требовалось показать.

Примечания

[1.] Связь некоторых из этих проблем обнаруживалась и раньше, как отмечает, например, Е. Логинов в статье «Является ли тождество личности условием моральной ответственности» [Логинов 2020]. Но в современных дискуссиях этой связи уделяется гораздо меньшее внимание, чем проблеме сочетания каузального детерминизма и свободы.

[2.] Я говорю об этом в начале Введения: «есть специфические реакции, которые применяются только к определенному роду событий — ответственным человеческим действиям. Этими специфическими реакциями является негодование, осуждение, благодарность и т.п.» (стр. 18). И далее я развиваю такое представление: «Под ответственностью можно понимать отношение между агентом и его действием (или последствиями этого действия), которое оправданно вызывает ответные реакции. <...> Этими реакциями в том числе служат негодование, осуждение, похвала, благодарность» (стр. 130–131).

[3.] Все ссылки на страницы без указания источника даются по [Волков 2018].

[4.] Я бы мог назвать его еще «нелокальным физикализмом» — в противоположность локальному интеракционизму.

Библиография

1. Besedin 2019 — A.P. Besedin “Dmitry Volkov’s Free Will. A Review of ‘Free Will. Illusion or Opportunity’ by D.Volkov”, Date Palm Compote, 2019, No. 14, pp. 183–189. (In Russian.)

2. Kuznetsov 2020 — A.V. Kuznetsov “Criticism of D.B. Volkov’s Teleofunctional Solution to the Problem of Mental Causation”, Russian Journal of Philosophical Sciences, 2020, No. 63(1), pp. 116–135. (In Russian.)

3. Loginov 2019 — Ye. V. Loginov. “Dmitriy Volkov’s ‘Bonhoefferian Physicalism’: Reflections on ‘Free Will: An Illusion or Opportunity?’”, Philosophy. Journal of the Higher School of Economics, Vol. III (3), pp. 329–340. (In Russian).

4. Loginov 2020 — E.V. Loginov “Is Personal Identity a Condition of Moral Responsibility?”, Filosofskii Zhurnal (Philosophy Journal), 2020, Vol. 13, No. 2, pp. 173–184. (In Russian.)

5. Sekatskaya 2018 — M.A. Sekatskaya “A Compatibilist Refutation of the 'Four Case' Manipulation Argument”, Voprosy Filosofii, 2018, No. 12, pp. 185–196. (In Russian.)

6. Vasilyev 2014 — V.V. Vasilyev. Consciousness and Things. Moscow: Librokom Publ., 2014 (in Russian).

7. Vasilyev 2017 — V.V. Vasilyev. In Defense of Classical Compatibilism: an Essay on Free Will. Moscow: LENAND Publ., 2017. (In Russian.)

8. Volkov 2018 — D.B. Volkov. Free Will. An Illusion or an Opportunity. Moscow: Kar’yera Press Publ., 2018. (In Russian.)

9. Васильев 2014 — В.В. Васильев. Сознание и вещи: Очерк феноменалистической онтологии. М.: Книжный дом Либроком, 2014.

10. Васильев 2017 — В.В. Васильев. В защиту классического компатибилизма: Эссе о свободе воли. М.: Ленанд, 2017.

11. Беседин 2019 — А.П. Беседин “Свобода воли Дмитрий Волкова. Рецензия на книгу Дмитрия Волкова «Свобода воли: иллюзия или возможность»”, Финиковый Компот, 2019, No. 14, с. 183–189.

12. Волков 2018 — Д.Б. Волков. Свобода воли. Иллюзия или возможность. М.: Карьера Пресс, 2018.

13. Кузнецов 2020 — А.В. Кузнецов “Критика телеофункционалистского решения проблемы ментальной каузальности Д.Б. Волкова”, Философские науки, 2020, Т. 63, No. 1, c. 116–135.

14. Логинов 2019 — Е.В. Логинов “«Бонхёфферовский физикализм» Дмитрия Волкова: размышления о книге «Свобода воли: иллюзия или возможность?»”, Философия. Журнал Высшей школы экономики. 2019, Т. III, No. 3, c. 329–340.

15. Логинов 2020 — Е.В. Логинов “Является ли тождество личности условием моральной ответственности?” Философский журнал, 2020, Т. 13, No. 2, c. 173–184.

16. Секацкая 2018 — М.А. Секацкая “Компатибилистское опровержение аргумента манипуляции”, Вопросы философии, 2018, No. 12, c. 185‒196.