arrow-downcheckdocdocxfbflowerjpgmailnoarticlesnoresultpdfsearchsoundtwvkxlsxlsxyoutubezipTelegram
Энциклопедия

Функционализм

В философии сознания функционализм — это теория, согласно которой то, что делает нечто ментальным состоянием определенного типа, зависит не от своего внутреннего устройства, а от того, как оно функционирует, какую роль играет в системе, частью которой является. Своими корнями она уходит в аристотелевскую концепцию души и имеет предпосылки в концепции Гоббса о разуме как «вычислительной машине», но полностью сформированной (и широко принимаемой) она стала лишь в последней трети XX-го века. И хотя термин «функционализм» используется для обозначения целого ряда позиций в ряде других дисциплин, включая психологию, социологию, экономику и архитектуру, данная статья фокусируется на функционализме как исключительно философском тезисе относительно природы ментальных состояний.

В следующих разделах будут прослежены интеллектуальные предпосылки современного функционализма, очерчены различные виды функционалистских теорий и обсуждены наиболее серьезные возражения против них.

 

1. Что такое функционализм?

2. Предшественники функционализма

2.1. Ранние предшественники

2.2. Мыслящие машины и «Тест Тьюринга»

2.3. Бихевиоризм

3. Виды функционализма

3.1. Функционализм машинного состояния

3.2. Психофункционализм

3.3. Аналитический функционализм

3.4. Ролевой функционализм и реализаторский функционализм

4. Создание правдоподобных функциональных теорий

4.1. Функциональные определения и предложения Рамсея

4.2. Определение экспериенциальных состояний

4.3. Определение интенциональных состояний

4.4. Определение данных системы на входе и на выходе

5. Возражения против функционализма

5.1. Функционализм и холизм

5.2. Функционализм и ментальная каузальность

5.3. Функционализм и интроспективное убеждение

5.4. Функционализм и нормы рассуждения

5.5. Функционализм и проблема квалиа

5.5.1. Инвертированные и отсутствующие квалиа

5.5.2. Функционализм, зомби и «провал в объяснении»

5.5.3. Функционализм и аргумент знания

6. Будущее функционализма

Библиография

 

1. Что такое функционализм?

Функционализм — это теория, согласно которой то, что делает нечто мыслью, желанием, болью (или каким-либо другим типом ментального состояния), зависит не от своего внутреннего устройства, но исключительно от своей функции или роли, которую оно играет в когнитивной системе, будучи ее частью. Точнее говоря, функционалистские теории считают, что природа ментального состояния должна определяться его каузальными отношениями с сенсорными стимуляциями, другими ментальными состояниями и поведением.

Например (сильно упрощая), функционалистская теория может охарактеризовать боль как состояние, которое обычно вызывается повреждением тела, производит убеждение, что с ним что-то не так, и желание выйти из этого состояния, ведет к беспокойству и при отсутствии каких-либо более сильных противоположных желаний вызывает гримасу боли и стоны. В соответствии с этой теорией, все и только те существа, которые обладают внутренними состояниями, удовлетворяющими этим условиям или исполняющими эти роли, способны испытывать боль.

Предположим, что у людей есть отличительный вид нейронной активности (например, раздражение С-волокон), который удовлетворяет этим условиям. Если так, то, в соответствии с этой функционалистской теорией, люди могут испытывать боль, подвергаясь стимулированию С-волокон. Но также эта теория допускает наличие ментальных состояний у существ с совершенно иным физическим устройством: если есть состояния гипотетических марсиан на основе кремния или неорганические состояния андроидов, которые удовлетворяют этим условиям, то эти существа тоже могут испытывать боль. Как часто выражаются функционалисты, боль может быть реализована различными типами физических состояний, или может быть множественно реализуемой (см. статью о множественной реализуемости (англ.)) Действительно, так как дескрипции, которые осуществляют прямую референцию к каузальным отношениям состояния с его внешними раздражителями, с поведением и друг с другом, представляют собой то, что стало известно как «тематически-нейтральное» [Smart 1959] — то есть как не налагающие никаких логических ограничений на природу предметов, которые удовлетворяют этим дескрипциям, — то для нефизических состояний также логически возможно играть соответствующие роли и, таким образом, тоже реализовывать ментальные состояния в некоторых системах. Поэтому функционализм совместим с такой разновидностью дуализма, которая считает, что ментальные состояния причиняют и причиняются физическими состояниями.

В то же время, хотя функционализм и занимает нейтральное положение между материализмом и дуализмом, он был особенно привлекателен для материалистов, так как многие материалисты убеждены (или доказывают; см. [Lewis 1966]), что чрезвычайно вероятно, что любые состояния, способные играть указанные роли, окажутся физическими состояниями. Если так, то функционализм может выступать в качестве материалистической альтернативы тезису психофизического тождества (предложенного в [Place 1956; Feigl 1958; Smart 1959] и совсем недавно защищаемого в [Hill 1991] и [Polger 2011]), который утверждает, что каждый тип ментального состояния тождественен определенному типу нейронного состояния. Из этого тезиса, кажется, следует, что никакие существа с мозгом, отличающимся от нашего, не могут разделять наши ощущения, убеждения и желания, независимо от того, насколько их поведение и внутренняя организация могут быть схожи с нашей. И, таким образом, функционализм с его утверждением, что ментальные состояния могут быть множественно реализуемыми, расценивался в качестве позиции, предоставляющей более открытую, менее «(видово-) шовинистическую» [Block 1980b] теорию сознания, которая совместима с материализмом. (Тем не менее в последнее время некоторые философы настаивают, что тезис тождества может быть более открытым, чем предполагают функционалисты; дальнейшую дискуссию см. в разделе 6.)

Однако в рамках такой широкой характеристики функционализма можно провести несколько различий. Одно в особенности важное — это различие между теориями, в которых функциональные определения ментальных состояний служат для того, чтобы обеспечить анализ значений терминов наших ментальных состояний (или иным образом ограничить себя априорной информацией), и теориями, которые позволяют функциональным определениям ментальных состояний обращаться к информации, получаемой из научного экспериментирования (или спекуляции). (Дальнейшее обсуждения и более четкие различия см. в [Shoemaker 1984c; Rey 1997].) Также есть и другие важные различия среди функционалистских теорий. Эти (иногда ортогональные) различия и их основания могут быть лучше всего оценены путем изучения истоков функционализма и прослеживания его эволюции в ответ как на прямую критику этого тезиса, так и на изменение взглядов относительно природы психологического объяснения.

 

2. Предшественники функционализма

Несмотря на то, что функционализм достиг наибольшей известности в качестве теории ментальных состояний в последней трети XX века, у него, так же как и у ранних теорий вычисления и искусственного интеллекта, были предшественники и в философии Нового времени, и в античной философии.

 

2.1. Ранние предшественники

Аристотелевская теория души является взглядом, который может считаться самым ранним предшественником функционализма (350 г. до н.э.). В отличие от платоновского утверждения, что душа может существовать отдельно от тела, Аристотель доказывал (см. его «О душе», кн. II, ч. 1), что (человеческая) душа является формой естественного, законченного тела — это совокупность сил или способностей, которые позволяют ей выразить свою «субстанциальную сущность», которая для Аристотеля является предметом выполнения функции или цели, определяющего ее как тот вид вещи, которым она является. Подобно тому, как форма топора является тем, что позволяет ему рубить, а форма глаза — тем, что позволяет ему видеть, (человеческая) душа должна быть отождествлена с теми или иными силами или способностями, которые позволяют естественному, законченному человеческому телу выполнять его определяющие функции, согласно Аристотелю, заключающиеся в том, чтобы выживать и преуспевать в качестве живого, действующего, воспринимающего и разумного существа. Поэтому, доказывает Аристотель, душа неотделима от тела и включает в себя те способности, которые необходимы телу для того, чтобы жить, воспринимать, мыслить и действовать.

Вторым относительно ранним предшественником современного функционализма является объяснение Гоббсом (1651) мышления как своего рода вычисления, которое осуществляется посредством механистических принципов, сопоставимых с правилами арифметики. Мышление, доказывал он, — это «не что иное, как подсчитывание (т. е. складывание и вычитание) связей общих имен с целью отметить и обозначить наши мысли» (см. «Левиафанан», гл.5). К тому же Гоббс предполагает, что мышление — наряду с воображением, ощущением и обдумыванием действия, каждое из которых осуществляется в соответствии с механистическими принципами, — может выполняться различными типами физических систем. Как он выражается в своем введении к «Левиафану», где он уподобляет государство отдельному человеку, «разве не можем мы сказать, что все автоматы (механизмы, движущиеся при помощи пружин и колес…) имеют искусственную жизнь? В самом деле, что такое сердце, как не пружина? Что такое нервы, как не такие же нити, а суставы — как не такие же колеса…» Тем не менее до середины XX века рассуждения о том, что мышление может быть именно правилосообразным вычислением, которое может выполняться существами разных физических типов, не были чем-то общепринятым.


2.2. Мыслящие машины и «Тест Тьюринга»

В основополагающей статье [Turing 1950] А.М. Тьюринг заявил, что вопрос «Могут ли машины мыслить?» может быть заменен вопросом «Является ли теоретически возможным для конечного (finite state) цифрового компьютера, снабженного большой, но конечной таблицей инструкций, или программой, предоставлять ответы на вопросы так, чтобы обхитрить ничего не ведающего спрашивающего и привести его к мысли, что он является человеческим существом?» Сейчас в честь его автора этот вопрос чаще всего выражается так: «Является ли теоретически возможным для конечного цифрового компьютера (запрограммированного соответствующим образом) пройти Тест Тьюринга?»

Доказывая, что этот вопрос является полноправной заменой исходного (и полагая, что ответ на него — «да»), Тьюринг отождествляет мысли с состояниями системы, определяемыми исключительно их ролью в продуцировании дальнейших внутренних состояний или вербальных данных на выходе. Это взгляд, который имеет много общего с современными функционалистскими теориями. Действительно, в первые этапы развития функционализма XX века на работу Тьюринга прямым образом ссылались многие теоретики, и она была общепризнанным источником для целого класса теорий — теорий «машинного состояния», сильнее всего ассоциируемых с именем Хилари Патнэма [Putnam 1960, 1967], который сыграл важную роль на ранней стадии развития этой доктрины.

 

2.3. Бихевиоризм

Другими важными современными предшественниками функционализма являются бихевиористские теории, которые появились в начале-середине XX века. Они включают как эмпирические психологические теории, связанные с Уотсоном и Скиннером, так и «логический» или «аналитический» бихевиоризм таких философов, как Малколм [Malcolm 1968] и Райл [Ryle 1949] (и, возможно, Витгенштейн [Wittgenstein 1953]). Несмотря на то, что функционализм существенно отличается от бихевиоризма тем, что последний пытается объяснить поведение без всякий отсылки к каким бы то ни было ментальным состояниям и процессам, развитие двух важных разновидностей функционализма, «психофункционализма» и «аналитического» функционализма, может плодотворно рассматриваться в качестве попыток устранить трудности соответственно эмпирического и логического бихевиоризма, сохраняя при этом ряд важных результатов этих теорий.

Бихевиоризм как эмпирическая психологическая теория утверждает, что поведение людей (и других животных) может быть объяснено исключительно обращением к поведенческим диспозициям, то есть к законообразным склонностям организмов вести себя определенным образом при определенных воздействиях среды. Поведенческие диспозиции в отличие от мыслей, чувств и других внутренних состояний, которые могут прямым образом наблюдаться только посредством интроспекции, объективно наблюдаемы и, бесспорно, являются частью естественного мира. Таким образом, казалось, что они должны быть подходящими сущностями для того, чтобы занять центральное место в нарождающейся психологической науке. Кроме того, бихевиористские теории обещали избежать потенциального регресса, который, по всей вероятности, угрожает психологическому объяснению, ссылающемуся на внутренние репрезентации, а именно: чтобы определить, как такие репрезентации продуцируют соответствующее поведение, необходимо обратиться к внутреннему рациональному агенту («гомункулусу»), который истолковывает репрезентации и чьи способности сами по себе должны быть объяснены.

Это обещание бихевиоризма заключается в убежденности, что может существовать наука о человеческом поведении столь же объективная и объяснительная, как и другие «высокоуровневые» науки, такие как химия и биология. В действительности у бихевиоризма были некоторые ранние успехи особенно в области обучения животных, и его принципы до сих пор используются — по меньшей мере в эвристических целях — в различных областях психологии. Но, как доказали многие психологи (и другие, например, Хомский [Chomsky 1959]), успехи бихевиоризма, похоже, зависят от неявного контроля экспериментаторами определенных переменных, который в явном выражении включает неэлиминируемую отсылку к другим ментальным состояниям организма. Например, крыс, как правило, помещают в экспериментальную ситуацию при определенном недоборе от нормального веса их тела — и, таким образом, можно предполагать, что они чувствуют голод и хотят вознаграждения едой в зависимости от определенного поведения. Точно так же предполагается, что в аналогичных экспериментальных ситуациях люди желают сотрудничать с экспериментатором, понимают и знают, как следовать инструкциям. Поэтому критикам бихевиоризма казалось, что теории, которые явно обращаются к убеждениям, желаниям и другим ментальным состояниям организма наряду с обращением к раздражениям и поведению, будут давать более полное и точное объяснение, почему организмы ведут себя так, как они себя ведут. Более того, они могли бы делать это, не ставя под угрозу объективность психологии при условии, что ментальные состояния, к которым обращаются эти теории, представляются в качестве состояний, которые совместно играют роль в продуцировании поведения, а не в качестве состояний, определяемых исключительно интроспекцией. Таким образом, началась работа созданию ряда «когнитивных» психологических теорий, в которых нашли отражение эти предположения, и важную разновидность современного функционализма, «психофункционализм» [Fodor 1968; Block and Fodor 1972], можно рассматривать как философскую поддержку этих новых когнитивных теорий сознания.

Логический бихевиоризм в отличие от бихевиоризма как психологической теории — это тезис относительно значений терминов или понятий ментальных состояний. Согласно логическому бихевиоризму, все суждения о ментальных состояниях и процессах эквивалентны значению суждений о поведенческих диспозициях. Так, например (снова довольно упрощенно), суждение «Генри испытывает зубную боль» будет эквивалентно значению такого суждения, как «Генри предрасположен (при прочих равных условиях) вскрикивать или стонать и трогать свою челюсть». А суждение «Амелия испытывает жажду» будет эквивалентно такому суждению, как «Если Амелии предложить воды, то она будет предрасположена (при прочих равных условиях) выпить ее». Эти возможные варианты перевода, подобно всем бихевиористским суждениям, воздерживаются от референции к любым внутренним состояниям организма и, таким образом, не угрожают обозначением или, по-другому, не побуждают допускать свойства и процессы, (непосредственно) наблюдаемые только через интроспекцию. Кроме того, логические бихевиористы доказывали, что если бы суждения о ментальных состояниях были эквивалентны по значению суждениям о поведенческих диспозициях, то могло бы существовать непроблематичное объяснение того, как термины ментальных состояний могут быть применимы как к себе, так и к другим людям, как им можно обучаться и познавать.

Тем не менее, как отмечали многие философы [Chisholm 1957; Geach 1957], логический бихевиоризм давал неправдоподобное объяснение значений терминов наших ментальных состояний, так как «интуитивно» субъект может находиться в указанных ментальных состояниях без соответствующих поведенческих диспозиций, и наоборот. Например, Джин может верить, что собирается дождь, даже если он не предрасположен надеть плащ и взять зонт, покидая дом (или выполнить любую другую последовательность действий по избеганию дождя), если он не против промокнуть или даже получает от этого большое удовольствие. И субъекты при достаточной мотивации могут подавить свои склонности к болевому поведению даже в случае мучительной боли, в то время как опытные актеры могут в совершенстве овладевать законообразной предрасположенностью к продуцированию болевого поведения при определенных обстоятельствах, даже если они в действительности не испытывают боли [Putnam 1965]. Данная проблема, как доказывали эти философы, заключается в том, что никакое ментальное состояние само по себе не может по умолчанию вызывать какое-либо конкретное поведение, если также не предположить, что субъект обладает дополнительными ментальными состояниями различных типов. И поэтому казалось, что невозможно дать переводов суждений, ссылающихся на боли, убеждения и желания, в исключительно бихевиористских терминах с сохранением значения. Тем не менее идея, что понятия ментальных состояний в рамках здравого смысла раскрывают существенную связь между ментальными состояниями и их типичными поведенческими выражениями, сохраняется и разрабатывается в современных «аналитических» функционалистских теориях.

 

3. Виды функционализма

Учитывая эту историю, полезно думать о функционалистских теориях как принадлежащих к трем главным разновидностям — «машинный функционализм», «психофункционализм» и «аналитический функционализм» — и рассматривать их возникающими соответственно из ранних теорий ИИ, эмпирического и логического бихевиоризма. Однако важно признать, что в родословных этих различных разновидностей функционализма по меньшей мере имеется пересечение и что также есть функционалистские теории — как ранние, так и более современные — которые занимают какое-то промежуточное положение. Например, объяснение ментальных состояний Уилфридом Селларсом [Sellars 1956] как «теоретических сущностей» по праву считается одной из важных ранних версий функционализма, но оно ставит собственное определение мыслей и переживаний отчасти в зависимость от их роли в обеспечении научного объяснения, а отчасти — от того, что он называет «логикой» или априорными взаимосвязями соответствующих понятий. Тем не менее имеет смысл дать отдельное рассмотрение трех главных разновидностей этой доктрины с учетом данных оговорок.

 

3.1. Функционализм машинного состояния

Ранние функционалистские теории Патнэма [Putnam 1960, 1967] могут рассматриваться в качестве ответа на трудности, вставшие перед бихевиоризмом как научной психологической теорией, и в качестве поддержки (новых) вычислительных теорий сознания, которые становились для него все более и более значительными соперниками. (Но см. работу Патнэма [Putnam 1988] о последовавших сомнениях относительно машинного функционализма, а также ответ Чалмерса [Chalmers 1996b] и всестороннее исследование эволюции взглядов Патнэма на этот предмет в [Shagrir 2005])

В соответствии с функционализмом машинного состояния Патнэма, любое создание, наделенное сознанием, может рассматриваться в качестве машины Тьюринга (идеализированного конечного цифрового компьютера), чья работа может быть полностью определена совокупностью инструкций («машинной таблицей» или программой), каждая из которых имеет форму:

Если машина находится в состоянии Si и получает на вводе Ij, то она перейдет в состояние Sk и произведет вывод Oj (для конечного количества состояний, вводов и выводов).

Машинная таблица этого вида описывает работу детерминистического автомата, но большинство функционалистов машинного состояния (например, Патнэм [Putnam 1967]) считают, что правильной моделью сознания должна быть модель вероятностного автомата, в котором программа определяет для каждого состояния и совокупности входов вероятность, с которой машина перейдет в последующее состояние и произведет некоторый отдельный вывод.

Тем не менее, в соответствии с каждой из этих моделей, ментальные состояния некоторого существа отождествляются с такой «машинной таблицей состояний» (S1,…,Sn). Эти состояния не являются только лишь поведенческими диспозициями, так как они определяются не только в терминах их отношений к вводам и выводам, но также и к состоянию машины в данный момент времени. Например, если убежденность в том, что пойдет дождь, рассматривать как состояние машины, то оно не будет рассматриваться как предрасположенность человека взять зонт после просмотра прогноза погоды, но скорее как предрасположенность взять зонт, если он смотрит прогноз погоды и находится в состоянии желания остаться сухим. Поэтому функционализм машинного состояния может избежать того, что многие считали фатальной трудностью для бихевиоризма. К тому же машины такого типа предлагают по меньшей мере простую модель того, как внутренние состояния, влияния которых на выходные данные происходит при помощи механических процессов, могут рассматриваться в качестве репрезентаций (хотя вопрос о том, что конкретно они репрезентируют, являлся постоянной темой для дискуссии (см. разделы 4.4–5)). Наконец, машинная таблица состояний не связана с какой-либо физической (или другой) реализацией; ведь одна и та же программа может выполняться на различных видах компьютерного «железа».

Поэтому легко понять, почему машины Тьюринга предоставили плодотворную модель для ранних функционалистских теорий. Тем не менее, поскольку машинная таблица состояний представляет собой тотальные состояния системы, исходное функционалистское приравнивание ментальных состояний к машинной таблице состояний постепенно утрачивало былое значение для функционального определения комплекса различных внутренних состояний, которые могут одновременно реализовываться в человеческом (или другом) субъекте [Block and Fodor 1972; Putnam 1973]. Несмотря на это идея о том, что внутренние состояния могут быть полностью описаны в терминах их отношений с входящими и выходящими данными и друг с другом и могут участвовать в законообразных описаниях и предсказаниях вывода системы, была ценной и важной идеей, которая сохраняется и современными функционалистскими теориями. И многие функционалисты (например, [Rey 1997]) доказывают, что ментальные состояния лучше всего рассматривать как вычислительные (однако см. иную точку зрения в [Piccinini 2004]).

 

3.2. Психофункционализм

Вторая разновидность функционализма — психофункционализм — возникает из рефлексии над целями и методологией «когнитивных» психологических теорий. В отличие от бихевиористского настойчивого утверждения, что законы психологии отсылают только к поведенческим диспозициям, когнитивные психологи доказывают, что лучшие эмпирические теории поведения рассматривают его как результат комплекса ментальных состояний и процессов, представляемых и индивидуализируемых в терминах ролей, играемых ими в продуцировании поведения, которое необходимо объяснить. Например (а этот пример приводит Фодор в 3-й главе работы [Fodor 1968]), психолог может начать строить теорию памяти, постулируя существование угасания «следа памяти» — процесса, чье наличие или отсутствие ответственно за такие эффекты, как потеря памяти или ретенция, и который вызывается стрессом или эмоцией разными определенными способами.

Согласно теории такого рода, то, что делает некоторый нейронный процесс частным случаем угасания следа памяти, является предметом того, как он функционирует, или роли, которую он играет в когнитивной системе; его нейронные или химические свойства релевантны лишь в той степени, в какой они позволяют этому процессу делать то, что гипотетически должно делать угасание следа. И точно так же — со всеми ментальными процессами и состояниями, фигурирующими в когнитивных психологических теориях. То есть когнитивная психология, по замыслу ее сторонников, является «высокоуровневой» наукой наподобие биологии и, таким образом, обладает автономией от низкоуровневых наук, таких как нейрофизиология: так же, как и в биологии, все физически разнородные сущности могут быть сердцами в той степени, в какой их функционирование осуществляет циркуляцию крови в живом организме, и все физически разнородные сущности могут быть глазами в той степени, в какой они позволяют организму видеть; разнородные физические структуры или процессы могут представлять собой частные случаи угасания следа памяти — или более знакомых феноменов, таких как мысли, ощущения или желания — в той мере, в какой они играют роли, описываемые соответствующей когнитивной теорией.

Психофункционализм, следовательно, может рассматриваться как прямое принятие методологии когнитивной психологии в плане определения ментальных состояний и процессов как сущностей, определяемых их ролью в когнитивной психологической теории. В то же время все версии функционализма могут рассматриваться как определение ментальных состояний в терминах их ролей в той или иной психологической теории. (Более формальное объяснение этому будет дано в разделе 4.1 ниже.) Что является характерным в отношении психофункционализма, так это его утверждение, что ментальными состояниями и процессами являются только те сущности и только с теми свойствами, которые постулируются лучшим научным объяснением человеческого поведения. В первую очередь это значит, что форма этой теории может отличаться от особенностей «машинной таблицы» функционализма машинного состояния. Это также значит, что информация, используемая в функциональном определении ментальных состояний и процессов, не должна ограничиваться тем, что считается общим местом или здравым смыслом, а может включать информацию, доступную только путем тщательного лабораторного наблюдения и экспериментирования. Например, психофункциональная теория может быть в состоянии отличать такие феномены, как депрессия, от уныния и безразличия даже несмотря на то, что отличительные причины и действия этих синдромов трудно отделить друг от друга исключительно принятием во внимание интуиций или обращением к здравому смыслу. Также психологические теории не будут включать определения ментальных состояний, для которых нет научных доказательств, таких как синдром раскаяния покупателя или истерия, даже если существование и действенность таких состояний подтверждается здравым смыслом.

Это может показаться явным преимуществом, так как психофункциональные теории могут предоставить себе в пользование все инструменты исследования, доступные научной психологии, и, вероятно, проведут все и только те различия, которые являются научно обоснованными. Однако эта методология оставляет психофункционализм открытым для обвинения в том, что он, как и тезис психофизического тождества, может быть излишне «шовинистическим» [Block 1980b], так как создания, чьи внутренние состояния разделяют приблизительно, но не в точности одинаковые с нашими каузальные паттерны, нельзя будет считать разделяющими наши ментальные состояния. Многие психофункционалисты могут не рассматривать это как неблагополучное следствие и доказывать, что вполне правомерно принимать во внимание только те создания, которые психологически подобны нам как обладающие точно такими же ментальными состояниями. Но имеется более серьезный повод для беспокойства относительно этого тезиса, а именно: если законы лучших эмпирических психологических теорий расходятся даже с самыми широкими контурами нашей «народной психологии» — то есть убеждений здравого смысла о каузальных ролях наших мыслей, ощущений и восприятий — нелегко будет утверждать, что психофункционалистские теории обеспечивают объяснение наших ментальных состояний, а не просто изменения субъекта [Loar 1981; Stich 1983; Greenwood 1991]. Тем не менее многие теоретики [Horgan and Woodward 1985] утверждают, что, вероятно, будущие психологические теории будут заметно сближены с «народной психологией», хотя этот вопрос является предметом дискуссий [Churchland 1981].

Но есть и другая важная разновидность функционализма — «аналитический» функционализм, который считает, что есть основание ограничить определяемую теорию не только обобщениями, достаточно близкими к тем, что «народ» берется проводить между ментальными состояниями, внешними раздражителями и поведением, а скорее априорной информацией об этих отношениях (см. [Smart 1959; Armstrong 1968; Shoemaker 1984a,b,c; Lewis 1972; Braddon-Mitchell and Jackson 1996/2007]). Для аналитических функционалистов это связано с тем, что есть не менее важные задачи, которые требуют строго априорных определений ментальных состояниях.

 

3.3. Аналитический функционализм

Как и у логического бихевиоризма, из которого он возник, задача аналитического функционализма заключается в том, чтобы обеспечить «тематически-нейтральный» перевод или анализ наших терминов или понятий повседневных ментальных состояний. Конечно, аналитический функционализм располагает более богатыми ресурсами для такого перевода, чем логический бихевиоризм, так как он позволяет делать отсылку к каузальным отношениям, в которых находится ментальное состояние с внешними раздражителями, поведением и другими ментальными состояниями. Таким образом, высказывание «Бланка желает кофе» нет необходимости переводить, как этого требует логический бихевиоризм, в такие термины, как «Бланка предрасположена заказать кофе, когда оно предлагается», — его, скорее, лучше переводить как «Бланка предрасположена заказать кофе, когда оно предлагается, если она не имеет более сильного желания отказаться от кофе». Но это требует от любой функционалистской «теории», принимаемой аналитическими функционалистами, включать только те обобщения, которые касаются ментальных состояний, внешних причин и их совместных влияний на поведение, которые в достаточной мере широко известны и «банальны», чтобы считаться анализирующими наши обыденные понятия рассматриваемых ментальных состояний.

Хороший способ понять, почему аналитические функционалисты настаивают на том, что функциональные определения обеспечивают анализ значения, заключается в том, чтобы пересмотреть дискуссию, которая происходила на раннем этапе развития теории психофизического тождества, о том, что каждый тип ментального состояния может быть отождествлен с некоторым типом состояния в мозге или с нейронной активностью. Например, ранние теоретики тождества [Smart 1959] доказывали, что совершенно логично отождествлять (и, вполне возможно, истинно) боль с возбуждением C-волокон. Термины «боль» и «возбуждение С-волокон», признавали они, обладают не одним и тем же смыслом, но тем не менее они могут обозначать одно и то же состояние; тот факт, что утверждение тождества не является априорным, доказывали они, не значит, что оно не является истинным. И из того, что мне не нужно сверяться с некоторого рода сканнером мозга при сообщении, что я испытываю боль, не следует, что боль, о которой я сообщаю, не является нейронным состоянием, которое сканнер мозга может (в принципе) обнаружить.

Против этого аргумента можно, однако, выдвинуть важное возражение — оно было выдвинуто еще Максом Блэком (упоминается в [Smart 1959]) и сохраняет свое значение. Блэк доказывал вслед за Фреге [Frege 1892], что термины с различными смыслами могут обозначать одно и то же состояние только одним образом — выражая разные свойства или «модусы презентации» данного состояния. Но это подразумевает, доказывал он, что такие термины, как «боль», «мысль» и «желание», по значению не эквивалентны никаким физикалистским дескрипциям: они могут обозначать физические состояния, только выражая свои нередуцируемые ментальные свойства. Таким образом, даже если «боль» и «возбуждение С-волокон» выделяют один тип нейронного состояния, это состояние обязано обладать двумя типами свойств, физическими и ментальными, посредством которых может производиться отождествление. Этот аргумент стал известен как «аргумент отличительного свойства» и используется его пропонентами, чтобы подорвать радикальную материалистическую теорию сознания (недавние версии этого аргумента см. в [White 1986, 2002, 2007], ответ см. в [Block 2007]).

Следовательно, привлекательность сохраняющих значение функциональных определений состоит в том, что, предоставляя тематически-нейтральные эквивалентны терминам и понятиям наших ментальных состояний, они снижали антиматериалистическую силу аргумента отличительного свойства. Аналитические функционалисты могут признать вполне верным, что такие термины, как «боль», «мысль» и «желание», не эквивалентны каким-либо дескрипциям, выражаемым на языке физики, химии или нейрофизиологии. Но если есть функциональные дескрипции, которые сохраняют значение этих терминов, тогда ментальные состояния некоторого существа могут быть идентифицированы просто путем определения того, какие внутренние состояния и процессы этого существа играют соответствующие функциональные роли (см. [Lewis 1966]). И так как способность исполнять эти роли является лишь вопросом наличия определенных каузальных отношений с внешними раздражителями, поведением и друг с другом, то обладание этими свойствами совместимо с материалистической теорией сознания.

Конечно, главный вопрос заключается в том, может ли теория, которая ограничивает себя априорной информацией о каузальных отношениях между внешними раздражителями, ментальными состояниями и поведением, проводить различия между ментальными состояниями. Этот вопрос будет рассматриваться в разделе 4 далее.

 

3.4. Ролевой функционализм и реализаторский функционализм

Существует еще одно различие между видами функциональных теорий — то, что пересекается с уже описанными различиями, — которое важно упомянуть. Это — различие между тем, что стало известно как «ролевой» функционализм и «реализаторский» («заполняющий») функционализм [McLaughlin 2006]. Чтобы понять разницу между этими типами теории, рассмотрим — еще раз — (сильно упрощенный) пример функциональной теории боли, представленный в первом разделе.

Боль — это состояние, которое обычно вызывается телесным повреждением, производит убеждение, что что-то не так с телом, и желание выйти из этого состояния, ведет к беспокойству и при отсутствии каких-либо более сильных противоположных желаний вызывает гримасу боли и стоны.

Как было отмечено ранее, если у людей эта функциональная роль исполняется раздражением С-волокон, тогда, в соответствии с этой функционалистской теорией, люди могут испытывать боль просто при стимуляции С-волокон. Но есть следующий вопрос, на который необходимо ответить, а именно: чем является свойство боли само по себе? Это высокоуровневое свойство быть в том или ином состоянии, которое исполняет «роль боли» в теории, или это возбуждение С-волокон, которое в действительности исполняет эту роль?

Ролевые функционалисты отождествляют боль с этим высокоуровневым реляционным свойством. Но реализаторские функционалисты используют функционалистскую теорию лишь для того, чтобы предоставить определенные дескрипции каких бы то ни было низкоуровневых свойств, которые удовлетворяют функциональным определениями. Согласно этим взглядам (также называемым теориями «функциональных спецификаций»), если свойство, которое обладает каузальной ролью боли в человеческих существах — это возбуждение С-волокон, то боль (или, во всяком случае, человеческая боль) будет возбуждением С-волокон, а не высокоуровневым свойством нахождения в некотором низкоуровневом состоянии, которое играет соответствующую роль. (Это не подразумевает, что есть разница по виду между высокоуровневыми «ролевыми» свойствами и низкоуровневыми «реализациями» этих ролей, так как, возможно, даже по отношению к низкоуровневым дескрипциям сами эти реализации могут быть охарактеризованы как функциональные состояния [Lycan 1987]).

Некоторые самые ранние версии аналитического функционализма ([Lewis 1966; Armstrong 1968] — но см. внесенные Льюисом изменения в [Lewis 1980]) были представлены как функциональная спецификация теорий, как тематически-нейтральный «перевод» терминов ментальных состояний, который мог бы проложить путь для теории психофизического тождества, обезвреживая аргумент отличительного свойства (см. раздел 3.3). Тем не менее, если имеются различия в физических состояниях, которые удовлетворяют функциональным определениям у разных (действительных и гипотетических) созданий, то такие теории — как и большинство версий теории тождества — будут нарушать главную мотивацию функционализма, а именно, что создания с состояниями, которые играют одну и ту же роль в продуцировании других ментальных состояний и поведения, обладают буквально теми же самыми ментальными состояниями.

Может быть, есть некоторые важные более общие физические сходства между нейронными состояниями вроде бы различных существ, которые удовлетворяют данному функциональному определению (см. [Bechtel and Mundale 1999] и [Churchland 2005], но см. также возражения в [Aizawa 2009]; эта проблема будет обсуждаться в разделе 6 далее). Однако даже если это так, маловероятно, что эти сходства выполняются для всех существ, включая марсиан и других гипотетических существ, которые могли бы разделять нашу функциональную организацию, и, таким образом, наша теория ментальных состояний будет оставаться, в терминах Блока [Block 1980], чрезмерно «шовинистической». Конечно, можно было бы противостоять обвинению в шовинизме, предполагая, что все существа с низкоуровневыми состояниями, которые удовлетворяют данному функциональному определению, обладают общим (низкоуровневым) дизъюнктивным состоянием или свойством. Или можно было бы предположить, что даже если создания, обладающие состояниями, которые исполняют (например) роль боли, не находятся буквально в одном и том же состоянии, они, тем не менее, разделяют родственное высокоуровневое свойство (назовем его вслед за Льюисом [Lewis 1966, note 6] «атрибутом обладания боли»). Но для многих функционалистов ни одна из альтернатив не может в достаточной мере сохранить базовую функционалистскую интуицию, что функциональная схожесть превосходит физическое многообразие в определении того, могут ли существа обладать одинаковыми ментальными состояниями. Таким образом, многие функционалисты — как априорные, так и эмпирические — защищают ролевой функционализм, который, помимо избегания шовинизма, позволяет терминам ментальных состояний быть жесткими десигнаторами [Kripke 1972], обозначающими одни и те же предметы — те самые высокоуровневые «ролевые» свойства — во всех возможных мирах.

С другой стороны, некоторые функционалисты — здесь тоже как априорные, так и эмпирические — считают, что реализаторский функционализм находится в лучшей позиции, чем ролевой функционализм, в плане объяснения каузальной действенности ментального. Если я ударю палец ноги и поморщусь, то мы будем убеждены, что воздействие на палец причиняет мою боль, которая в свою очередь причиняет мою гримасу. Но некоторые философы доказывали [Malcolm 1968; Kim 1989, 1998], что если боль реализуется во мне некоторым типом нейронного события, то постольку, поскольку существуют чисто физические законообразные обобщения, связывающие события этого типа с гримасой, можно дать исчерпывающее каузальное объяснение моей гримасы, ссылаясь на наличие этого нейронного события (и свойств, в силу которых оно фигурирует в этих законах). И, таким образом, кажется, что высокоуровневые ролевые свойства этого события не являются каузально релевантными. Это известно как «проблема каузального исключения», которая, как утверждается, встает не только перед ролевыми функциональными свойствами, но и перед диспозициональными свойствами в целом [Prior, Pargetter, and Jackson 1982] — и в действительности перед любым видом ментальных состояний и свойств, которые не тождественны по типу тем, что упоминаются в физических законах. Эта проблема будет обсуждаться в разделе 5.2 далее.

 

4. Создание правдоподобных функциональных теорий

До сих пор обсуждение того, как обеспечить функциональные определения отдельных ментальных состояний, было нечетким, а примеры были явно упрощенными. Возможно ли это сделать лучше, и если да, то какая версия функционализма может иметь наибольший успех? Эти вопросы будут в центре внимания в этом разделе, и отдельное место будет отведено экспериенциальным состояниям, таким как восприятия и телесные ощущения, которые имеют отличительный квалитативный характер, или «чувствуются», и интенциональным состояниям, таким как мысли, убеждения и желания, которые нужны, чтобы репрезентировать мир различными способами (хотя есть возрастающий консенсус по поводу того, что экспериенциальные состояния обладают репрезентативным контентом, а интенциональные состояния имеют квалитативный характер, и, таким образом, эти две группы могут быть не взаимоисключающими).

Но в первую очередь важно понимать более отчетливо, как в точности должны работать функциональные определения. Это можно сделать, сосредоточившись на общем методе построения функциональных определений, введенном Дэвидом Льюисом ([Lewis 1972]; основывающемся на идее Фрэнка Рамсея), который стал стандартной практикой для функционалистов всех видов. Артикуляция этого метода поможет в оценке сильных и слабых сторон различных видов функционализма — в то же самое время отражая некоторые дальнейшие трудности для них всех.

 

4.1. Функциональные определения и предложения Рамсея

Ключевая особенность этого уже канонического метода — это отношение к ментальным состояниям и процессам как к неявно определяемым предложением Рамсея той или иной психологической теории — здравого смысла, научной или какой-то промежуточной. (Аналогичные шаги могут быть проделаны для введения предложения Рамсея в любую теорию, психологическую или нет). Например (все еще упрощенно), рассмотрим тот вид обобщений относительно боли, что был представлен до этого: боль, как правило, вызывается телесным повреждением; как правило, она продуцирует убеждение, что что-то не так с телом, и желание выйти из этого состояния; как правило, она ведет к встревоженности; и, как правило, она вызывает гримасу боли и стоны.

Чтобы составить предложение Рамсея этой «теории», первый шаг — это связать все эти обобщения, затем заменить все имена разных типов ментальных состояний разными переменными; и потом — провести экзистенциальную квантификацию этих переменных следующим образом:

xyzw (x, как правило, вызывается телесным повреждением & x, как правило, продуцирует состояния yz, и w & x, как правило, вызывает гримасу боли и стоны).

Такое определение свободно от любых терминов ментальных состояний. Оно включает только квантификаторы, которые пробегают по ментальным состояниям, терминам, которые обозначают внешние раздражители и поведение, и терминам, которые специфицируют различные каузальные отношения между ними. Таким образом, его можно рассматривать как обеспечивающее неявные определения терминов ментальных состояний конкретной теории. Индивид будет иметь эти ментальные состояния только в том случае, когда он обладает семейством состояний первого порядка, которые взаимодействуют теми способами, которые определены данной теорией. (Хотя, конечно, функционалисты признают, что состояния первого порядка, которые удовлетворяют функциональным определениям, могут варьироваться от вида к виду — или даже от индивида к индивиду — они отдельно указывают, что для каждого индивида функциональные дефиниции удовлетворяются единственным способом.)

Полезный способ мыслить предложение Рамсея психологической теории — это рассматривать его в качестве определяющего «все сразу» ментальные состояния системы как состояния, которые различными способами взаимодействуют с внешними раздражителями для производства поведения (см. [Lewis 1972]; также более техническую разработку метода Льюиса и объяснение некоторых ключевых различий между этим видом определения и тем, что изначально предлагался Льюисом, см. в [Field 1980]). Это ясно дает понять, что в классических формулировках функциональных теорий ментальные состояния, как правило, характеризуются в терминах их отношений к внешним раздражениям, поведению и ко всем другим состояниям, которые могут допустимо использоваться в указанной теории, и, таким образом, определенные функциональные теории могут иметь больше ресурсов для индивидуации ментальных состояний, чем предполагалось грубыми определениями, использованными в качестве примеров. В следующих трех разделах будет обсуждаться потенциал различных видов функционалистской теории в предложении адекватных определений экспериенциальных и интенциональных состояний — а также в спецификации данных системы на входе и на выходе.

 

4.2. Определение экспериенциальных состояний

Общая стратегия в наиболее успешных способах обращения с перцептивными переживаниями ([Shoemaker 1984a; Clark 1993]; общие контуры намечены в [Sellars 1956]) заключается в том, чтобы индивидуализировать переживания различных общих типов (цветовые переживания, переживания звуков, ощущения температуры) отчасти обращением к их позициям в «квалитативных пространствах», связанных с модальностями в соответствующем смысле — то есть с (возможно, многомерными) матрицами, определяемыми суждениями о соответствующих сходствах и различиях между указанными переживаниями. Так, например, переживание яркого красно-оранжевого может (частично) определяться как состояние, производимое рассматриванием цветного полотна в пределах некоторого определенного диапазона, которое, как правило, продуцирует суждение, что только что пережитое состояние больше похоже на переживание красного, чем оранжевого. (Аналогичные определения, конечно, должны будут быть даны другим цветовым переживаниям.) Указанные суждения или убеждения сами будут (отчасти) характеризоваться в терминах их склонностей производить сортировку или категоризацию поведения определенных установленных видов.

Эта стратегия может показаться фатальной для аналитического функционализма, который ограничивает себя использованием априорной информации для проведения различий между ментальными состояниями, так как неясно, будет ли необходимая информация для установления различий между переживаниями, такими как цветовые восприятия, являться результатом концептуального анализа наших терминов или понятий ментальных состояний. Тем не менее эта проблема может быть не столь губительной, как кажется. Например, если ощущения и перцептивные переживания характеризуются с точки зрения их расположений в «квалитативном пространстве», определяемых дотеоретическими суждениями отдельного человека о сходстве и несходстве (и, возможно, с точки зрения их склонностей к производству различных эмоциональных эффектов), тогда эти характеризации могут квалифицироваться как априорные, даже несмотря на то, что они должны были бы извлекаться посредством некоторого вида «Сократического вопрошания».

Однако у этой стратегии есть пределы (см. раздел 5.5.1 относительно проблемы «инвертированного спектра»), которые, кажется, оставляют две опции для аналитических функционалистов: бороться — то есть отрицать когерентность допущения о существовании различий, которые предполагаются критиками, или переключиться — то есть принять другую версию функционализма, в которой эти определения ментальных состояний, хотя и не концептуальные истины, могут предоставить достаточно богатую информацию, чтобы индивидуализировать указанные состояния. Однако переключиться означало бы отказаться от выгод (если таковые имеются) теории, которая предлагает переводы с сохранением значений терминов наших ментальных состояний.

В то же время имелся значительный скептицизм в отношении того, может ли любая функционалистская теория — аналитическая или научная — охватить то, что является внутренними характеристиками экспериенциальных состояний, таких как цветовые восприятия, боли и другие телесные ощущения; эти вопросы будут рассмотрены в разделе 5.5 ниже.

 

4.3. Определение интенциональных состояний

С другой стороны, часто считается, что интенциональные состояния — такие как убеждения, мысли и желания (иногда называемые «пропозициональными установками») — проще определить в функциональных терминах (но не всегда: см. [Searle 1992; G. Strawson 1994; Horgan and Tienson 2002; Kriegel 2003; Pitt 2008], где предполагается, что интенциональные состояния также обладают квалитативным характером). Нетрудно понять, с чего начать: убеждения являются (среди прочего) состояниями, которые производятся определенными способами чувственными восприятиями или выводом из других убеждений и которые, как правило, взаимодействуют с определенными желаниями для продуцирования поведения; желания — это состояния с определенными каузальными и контрфактическими отношениями к целям и потребностям системы, которые, как правило, взаимодействуют с определенными убеждениями для продуцирования поведения. Но еще необходимо сказать о том, что делает состояние конкретным убеждением или желанием, например, убеждением — или желанием — что завтра пойдет снег. Большинство функциональных теорий описывают такие состояния как различные отношения (или «установки») к тому же самому положению дел или пропозиции (и описывают убеждение, что завтра пойдет снег, и убеждение, что завтра пойдет дождь, как одну и ту же установку по отношению к разным пропозициям). Это позволяет различиям и сходствам в интенциональных состояниях истолковываться в качестве различий и сходств в пропозициях, с которыми эти состояния соотносятся. Но что делает ментальное состояние отношением или установкой к некоторой пропозиции Р? И могут ли эти отношения охватываться исключительно обращением к функциональным ролям указанных состояний?

Развитие концептуальной ролевой семантики может, кажется, предоставить ответ на эти вопросы: для Джулиан верить, что Р, — значит находиться в состоянии, которое обладает каузальными и контрфактическими связями с другими убеждениями и желаниями, которые отражают определенные выводимые, подтверждаемые и практические (направленные на действие) отношения между пропозициями с этими формальными структурами [Field 1980; Loar 1981; Block 1986]. Это предложение поднимает ряд важных вопросов. Один из них: можно ли (и необходимо ли) истолковывать состояния, которые могут вступать в такие взаимоотношения, как содержащие или включающие элементы «языка мышления»? [Fodor 1975; Harman 1973; Field 1980; Loar 1981] Другой — способствуют ли различиям в интенциональных состояниях (или их несопоставимостям) специфические особенности в выводимых или практических наклонностях разных индивидов? (Этот вопрос вытекает из более общего беспокойства относительно холизма функциональной спецификации, которое будет обсуждаться в более общем виде в разделе 5.1.)

Еще одной проблемой для функционализма являются широко распространенные интуиции, которые поддерживают «экстернализм», — тезис, что то, что репрезентируют ментальные состояния, или то, к чему они относятся, не может быть определено без обращения к определенным свойствам окружения, в которое включены эти индивиды. Таким образом, если окружение одного индивида отличается от другого, можно считать их обладающими разными интенциональными состояниями, несмотря даже на то, что они рассуждают одинаковыми способами и имеют в точности одинаковое «схватывание» этих окружений со своих точек зрения.

Сценарии «двойника Земли», предложенные Патнэмом [Putnam 1975], часто привлекаются для поддержки экстерналистской индивидуации убеждений о естественных видах, таких как вода, золото или тигры. Двойник Земли, как представляет его Патнэм, — это (гипотетическая) планета, на которой вещи выглядят, пахнут, чувствуются на вкус и ощущаются точно так же, как и на Земле, но которые обладают другой базовой микроскопической структурой; например, вещество, которое наполняет реки и течет из кранов хотя и выглядит как вода и на вкус как вода, имеет молекулярную структуру XYZ, а не H2O. Многие теоретики считают интуитивным думать, что таким образом под нашим термином «вода» мы подразумеваем нечто отличное от того, что подразумевают наши копии на двойнике Земли под их термином «вода», и значит, что убеждения, которые мы описываем как убеждения относительно воды, отличаются от тех, что наши копии на двойнике Земли будут описывать точно таким же способом. Они настаивают, что схожие заключения могут быть получены для всех случаев убеждения (или других интенциональных состояний) в отношении естественных видов.

Более того, та же проблема, по-видимому, возникает также для других видов убеждений. Тайлер Бердж [Burge 1975] представляет случаи, в которых интуитивно кажется, что человек, Оскар, и его функционально эквивалентный двойник обладают разными убеждениями о расстройствах (таких как артрит) и артефактах (таких как диваны), потому что различается употребление этих терминов их языковыми сообществами. Например, в сообществе Оскара термин «артрит» употребляется так, как это делаем мы, в то время как в сообществе двойника он обозначает воспаление суставов, а также различные заболевания берцовой кости. Утверждение Берджа состоит в том, что даже если и Оскар, и его двойник жалуются на артрит в их берцовых костях и делают одни и те же выводы, связанные с «артритом», то под своими терминами они имеют в виду разные вещи и должны рассматриваться как обладающие разными убеждениями. Если эти случаи являются убедительными, тогда есть различия между типами интенциональных состояний, которые могут быть схвачены только определениями этих состояний, отсылающими к практике языкового сообщества индивида. Эти случаи наряду с двойником Земли предполагают, что если функционалистские теории не могут отсылать к окружению индивида, тогда фиксация репрезентативного контента (по меньшей мере некоторых) интенциональных состояний выходит за рамки функционализма. (Дальнейшее обсуждение см. в разделе 4.4; см. также близкие аргументы против «компьютенционалистских» теорий интенциональных состояний в [Searle 1980].)

С другой стороны, экстерналистская индивидуация интенциональных состояний может не схватывать некоторые важные психологические сходства между нами и нашими двойниками, которые релевантны для объяснения поведения. Если и я, и моя копия с двойника Земли вернулись с продолжительной прогулки, заявляем, что испытываем жажду, говорим «Я хочу воды», — и направляемся на кухню, то кажется, что наше поведение может быть объяснено упоминанием общего желания и убеждения. Поэтому некоторые теоретики предположили, что функциональные теории должны пытаться ухватить лишь то, что было названо «узким контентом» убеждений и желаний — то есть любые репрезентациональные свойства, которые индивиды разделяют с различными копиями с двойника Земли. Тем не менее нет консенсуса относительно того, как именно функционалистские теории должны обращаться с этими «узкими» репрезентациональными свойствами [Block 1986; Loar 1987], и некоторые философы выразили скептицизм в отношении того, должны ли вообще такие свойства пониматься как репрезентации ([Fodor 1994]; также см. статью об узком содержании (англ.)). Даже если может быть получено по большей части приемлемое объяснение узкого репрезентационального контента, тем не менее, если интуиции, вызванные сценарием двойника Земли, остаются устойчивыми, необходимо заключить, что полное объяснение узкого репрезентационального контента интенциональных состояний (и квалитативных состояний, если у них тоже есть репрезентациональный контент) не может охватываться только лишь «узкими» функциональными определениями.

 

4.4. Определение данных системы на входе и на выходе

Рассуждения о том, являются ли определенные виды убеждений экстернально индивидуализируемыми, поднимают связанный с этим вопрос о том, как лучше всего охарактеризовать внешние раздражители и поведенческие акты, которые служат в качестве данных на входе и на выходе по отношению к системе. Должны ли они пониматься как события, включающие объекты окружения системы (такие как пожарные машины, вода и лимоны), или скорее как события в моторных и сенсорных системах общей системы. Теории первого типа часто называются функциональными теориями «длинной руки» [Block 1990], так как они характеризуют данные на входе и выходе — и, соответственно, состояния, которые их производят и которые они производят, — обращаясь к миру. Принятие теории «длинной руки» не позволит нашим копиям с двойника Земли разделять наши убеждения и желания, и, таким образом, возможно, будет соответствовать интуициям, которые поддерживают экстерналистскую индивидуацию интенциональных состояний (но могут остаться дальнейшие вопросы относительно того, что Куайн называл «непрозрачностью референции»; см. [Putnam 1988]).

Однако если функциональные определения интенциональных состояний предназначены для того, чтобы схватывать их «узкие содержания», то данные системы на входе и на выходе должны определяться тем способом, который позволяет индивидам в разных окружениях находится в одном и том же интенциональном состоянии. Согласно этому взгляду, данные на входе и на выходе, возможно, лучше характеризовать как активность в специальных сенсорных рецепторах и моторных нейронах. Но эта опция («короткой руки») также ограничивает круг индивидов, которые могут разделять наши убеждения и желания, так как созданиям с иными нейронными структурами будет невозможно разделять наши ментальные состояния, даже если они разделяют все наши поведенческие и выводимые диспозиции. (Кроме того, эта опция не будет доступной для аналитических функционалистских теорий, так как обобщения, которые связывают ментальные состояния с нейронно определенными данными на входе и на выходе, по-видимому, не будут иметь статуса концептуальных истин.)

Возможно, есть способ определить сенсорные стимуляции, которые в достаточной степени отвлекаются от особенностей человеческой нейронной структуры, чтобы включать любое возможное создание, которое интуитивно кажется разделяющим наши ментальные состояния, но достаточно конкретны, чтобы исключать сущности, которые с очевидностью не являются когнитивными системами (например, экономику Боливии, см. [Block 1980b]). Однако если такой формулировки не существует, тогда функционалистам придется либо развеять интуиции о том, что определенные системы не могут иметь убеждений или желаний, либо признать, что их теории, возможно, являются более «шовинистическими», чем изначально надеялись.

Очевидно, что поднятые здесь проблемы отражают вопросы, касающиеся индивидуации интенциональных состояний, рассмотренных в предыдущем разделе. Необходимо проделать дополнительную работу, чтобы развить альтернативы «длинной руки» и «короткой руки» и оценить достоинства и недостатки обеих.

 

5. Возражения против функционализма

Предыдущие разделы в общем и целом были посвящены представлению различных форм функционализма и оценке их сравнительно слабых и сильных сторон. В то же время было выдвинуто множество возражений против функционализма, которые применяются ко всем версиям этой теории. Некоторые из них уже были представлены в рассуждениях ранее, но они и многие другие будут рассмотрены здесь более подробно.

 

5.1. Функционализм и холизм

Одна из трудностей для любой версии этой теории заключается в том, что функциональные определения являются холистическими. Функционалисты считают, что ментальные состояния должны определяться в терминах их ролей в психологической теории — будь то здравого смысла, научной или какой-то промежуточной — но все такие теории включают информацию о большом количестве и разнообразии ментальных состояний. Таким образом, если боль взаимоопределяется некоторыми крепко сцепленными убеждениями и желаниями, тогда животные, у которых нет внутренних состояний, которые играют роли наших сцепленных убеждений и желаний, не могут разделять наши боли, а люди без способности чувствовать боль не могут разделять определенные (или, возможно, любые) наши убеждения и желания. Кроме того, различия в способах рассуждения людей, способах закрепления их убеждений, или в способах, какими их желания воздействуют на убеждения, — в силу либо культурных, либо индивидуальных особенностей — могут сделать невозможным для них разделять одинаковые ментальные состояния. Все это рассматривается в качестве серьезных затруднений для всех версий функционализма (см. [Stich 1983; Putnam 1988]).

Тем не менее некоторые функционалисты (например, Шумейкер [Shoemaker 1984c]) предположили, что если существо обладает состояниями, которые приблизительно реализуют наши функциональные теории или реализуют более специально определяемое подмножество теории, в особенности то, которое соответствует спецификации этих состояний, тогда они могут квалифицироваться как ментальные состояния тех же самых типов, что и наши собственные. Конечно, проблема заключается в том, чтобы указать более точно, чем должна являться приблизительная реализация теории или что конкретно «определяемое» подмножество теории должно включать, и эти вопросы не являются простыми. (Более того, у них есть особое соприкосновение с аналитическими функционалистскими теориями, так как установление того, что лежит внутри, а что — снаружи «определяемого» подмножества функционального определения, поднимает вопрос, какие свойства ментального состояния являются концептуально важными, а какие — лишь второстепенными, и, таким образом, встают серьезные вопросы относительно обоснованности (чего-то вроде) различения аналитического и синтетического [Quine 1953; Rey 1997].

 

5.2. Функционализм и ментальная каузальность

Другой трудностью для функционализма является «проблема каузального исключения», представленная в разделе 3.4: затруднение в отношении того, может ли ролевой функционализм объяснить, что мы принимаем за каузальную действенность наших ментальных состояний [Malcolm 1968; Kim 1989, 1998]. Например, если боль реализуется во мне некоторым нейронным типом состояния, тогда в той мере, в какой существуют исключительно физические законообразные обобщения, связывающие состояния этого типа с болевым поведением, можно дать полное каузальное объяснение моего поведения ссылкой на наличие этого нейронного состояния (и свойств, в силу которых оно участвует в этих законах). И, таким образом, доказывали некоторые, высокоуровневые ролевые свойства этого состояния — испытывать боль — не являются каузально релевантными.

Было предложено множество разных ответов на эту проблему. Некоторые (например, [Loewer 2002, 2007; Antony and Levine 1997; Burge 1997; Baker 1997] предполагают, что она возникает из чрезмерно ограниченного объяснения причинности, согласно которому причина должна «генерировать» или «производить» свое действие — взгляд, который также будет считать макроскопические свойства других специальных наук каузально нерелевантными. Вместо этого, доказывают некоторые, причинность должна рассматриваться в качестве специального вида контрфактической зависимости между состояниями определенных типов [Loewer 2002, 2007; Fodor 1990; Block 1997] или в качестве специального вида регулярности, которая выполняется между ними [Melnyk 2003]. Если это верно, тогда функциональные ролевые свойства (наряду с другими макроскопическими свойствами специальных наук) могут считаться каузально действенными (иную точку зрения см. в [Ney 2012]). Однако правдоподобность этих объяснений причинности зависит от того, позволят ли они отличить настоящие причинные отношения от тех, которые очевидно являются эпифеноменальными, и некоторые выразили скептицизм в отношении того, могут ли они проделать эту работу — см., в частности, [Crane 1995; Kim 2007; Jackson 1995; Ludwig 1998; McLaughlin 2006, forthcoming]. (С другой стороны, см. аргумент о том, что если функциональные свойства не являются каузально действенными, то это можно рассматривать в качестве преимущества теории, в [Lyons 2006].)

Однако другие философы доказывают, что причинность лучше всего рассматривать как отношение между типами событий, которые должны использоваться для обеспечения достаточно общих объяснений поведения [Antony and Levine 1997; Burge 1997; Baker 1997]. Хотя многие, кто движим проблемой исключения (например, Ким, Джексон), утверждают, что есть разница между обобщениями, которые является по-настоящему каузальными, и теми, которые некоторым другим образом (лишь эпистемическим) способствуют нашему постижению мира, теоретики, которые отстаивают этот ответ на проблему, выдвигают обвинение, что это возражение, опять же, зависит от ограниченного взгляда на причинность, который будет исключать слишком многое.

Другая проблема со взглядами, подобными обрисованному выше, как доказывают некоторые [Kim 1989, 1998], заключается в том, что ментальные и физические причины — так как каждая из них будет каузально достаточна для продуцирования действий — будут, таким образом, сверхдетерминировать эти действия. И несмотря на то, что некоторые теоретики доказывают, что сверхдетерминация широко распространена и не является проблематичной (см. [Loewer 2002], а также [Shaffer 2003] и более общее обсуждение сверхдетерминации в [Sider 2003]), другие настаивают, что между ролью и реализатором существует специальное отношение, которое обеспечивает интуитивное объяснение того, как оба они могут быть каузально действенными, не считаясь сверхдетерминирующими причинами. Например, Ябло [Yablo 1992] предполагает, что ментальные и физические свойства находятся в отношении определяемого и определяющего (в том же, в каком отношении красный находится к пурпурному), и доказывает, что наше убеждение, что причина должна быть соизмерима с ее действиями, позволяет нам принимать определяемое за каузально действенное в психологическом объяснении (также см. близкие взгляды в [Macdonald and Macdonald 1995; Bennett 2003]).

В последнее время была проделана значительная работа по проблеме каузального исключения, которая, как уже отмечалось ранее, возникает для любой нередуктивной теории ментальных состояний (см. дальнейшее обсуждение и обширную библиографию в статье Ментальная каузальность, а также в [Bennett 2007] и в [Funkhouser 2007]). Но стоит обсудить родственную трудность, которая возникает исключительно для ролевого функционализма (и других диспозициональных теорий), а именно: «метафизически необходимые действия» [Rupert 2006; Bennett 2007]. Если боль определяется (или априорной, или эмпирической теорией) как состояние пребывания в некотором низкоуровневом состоянии, которое при определенных обстоятельствах причиняет гримасу боли, то кажется, что обобщение, что боль причиняет гримасу боли (в этих обстоятельствах), является в лучшем случае неинформативным, так как указанное состояние не было бы болью, если бы оно не причиняло гримасу боли. И, согласно юмовскому взгляду на причинность как контингентное отношение, это каузальное утверждение будет ложным. В свое время Дэвидсон [Davidson 1980b] отвечал на схожий аргумент, отмечая, что даже если ментальное событие М определяется в терминах продуцирования им действия А, оно часто может быть переописано в других терминах Р, таких что «Р причинило А» не является логической истиной. Но неясно, являются ли доступными любые такие переописания для ролевых (в отличие от реализаторских) функционалистов.

Некоторые теоретики (например, [Antony and Levine 1997]) ответили предположением, что, хотя ментальные состояния могут определяться в терминах некоторых своих действий, у них есть другие действия, которые не следуют из этих определений и которые могут фигурировать в каузальных обобщениях, являющихся контингентными, информативными и истинными. Например, даже если из функционального определения следует, что боль причиняет гримасу боли (и, таким образом, отношение между болью и гримасой боли не может быть по-настоящему каузальным), психологи могут выяснить, скажем, что боль продуцирует стрессоустойчивость (или покорное поведение) в человеческих существах. Тем не менее можно испытывать беспокойство, что функциональные определения угрожают оставить вне царства контингентного и, таким образом, вне каузального объяснения слишком много повсеместно упоминаемых обобщений: несомненно, мы можем думать, что желаем подтвердить такие утверждения, как «боль причиняет гримасу боли». В то же время такие утверждения можно подтвердить, если (что, по всей видимости, и имеет место) наиболее правдоподобные функциональные теории определяют ощущения, такие как боль, в терминах малого подмножества своих отличительных психологических, а не поведенческих действий (см. раздел 4.2).

Другая линия ответа на это затруднение [Shoemaker 1984d, 2001] заключается в том, чтобы в целом отрицать юмовское объяснение причинности и настаивать, что каузальные отношения сами по себе являются метафизически необходимыми, но это остается взглядом меньшинства.

 

5.3. Функционализм и интроспективное убеждение

Другой важный вопрос касается убеждений, которые мы имеем о наших собственных «протекающих» (в отличие от диспозициональных) ментальных состояниях, таких как мысли, ощущения и восприятия. Кажется, у нас есть непосредственно доступные, ни из чего не вытекающие убеждения об этих состояниях, и вопрос состоит в том, как это должно объясняться, если ментальные состояния тождественны функциональным свойствам.

Ответ зависит от того, что считать включенным в эти интроспективные убеждения. Грубо говоря, есть два доминирующих взгляда на этот предмет (но дальнейшие альтернативы см. в [Peacocke 1999, Ch. 5]). Одно из популярных объяснений интроспекции — модель «внутреннего чувства», согласно которой интроспекция считается видом «внутреннего сканирования» содержаний сознания [Armstrong 1968], — считалось неблагоприятным для функционализма по тем причинам, что трудно понять, как объекты такого сканирования могут быть второпорядковыми реляционными свойствами нейронных состояний [Goldman 1993]. Однако некоторые теоретики утверждали, что функционализм может охватывать особые свойства интроспективных убеждений в соответствии с моделью «внутреннего чувства», так как она будет только одной из областей, где правдоподобно думать, что мы имеем непосредственное, ни из чего не выводимое знание каузальных или диспозициональных свойств [Armstrong 1993; Kobes 1993; Sterelney 1993]. Полноценное обсуждение этих вопросов выходит за пределы данной статьи, а упомянутые только что работы являются лишь тремя среди множества полезных частей «Открытых экспертных комментариев», следующих за статьей Голдмана [Goldman 1993], которые обеспечивают хорошее введение в дискуссию по этому вопросу.

Другое объяснение интроспекции, наиболее тесно связываемое с Шумейкером [Shoemaker 1996a,b,c,d], заключается в том, что непосредственность интроспективного убеждения следует из того факта, что протекающие ментальные состояния и наши интроспективные убеждения о них функционально взаимоопределяются. Например, человек удовлетворяет определению пребывания в состоянии боли, только если он находится в состоянии, которое, как правило, вызывает (в существах, обладающих надлежащими понятиями и принимающих во внимание этот вопрос) убеждение, что он испытывает боль, и он верит, что он испытывает боль, только если находится в состоянии, которое играет роль этого убеждения, которое непосредственно вызывается самой болью. Согласно этому объяснению интроспекции, непосредственная и невыводимая природа интроспективного убеждения не только совместима с функционализмом, но и требует его.

Но есть возражение, которое совсем недавно выразил Джордж Билер ([Bealer 1997]; см. также [Hill 1993]), согласно которому в этой модели интроспективное убеждение может определяться только одним из двух неудовлетворительных способов: либо как убеждение, производимое (второпорядковым) функциональным состоянием, определяемым (частично) склонностью этого состояния производить именно этот тип убеждения, что было бы кругом в определении; либо как убеждение о первопорядковой реализации функционального состояния, а не о самом этом состоянии. Однако функционалисты предположили [Shoemaker 2001; McCullagh 2000; Tooley 2001], что есть способ понимания условий, при которых убеждения могут вызываться и, таким образом, быть о второпорядковых функциональных состояниях, который позволяет ментальным состояниям и интроспективным убеждениям о них не быть определяемыми по кругу (однако см. скептический ответ на это в [Bealer 2001]). Полное рассмотрение этого возражения включает более общий вопрос, могут ли второпорядковые свойства обладать каузальной действенностью, и, таким образом, находится за пределами данной дискуссии (см. раздел 5.2 и статью Ментальная каузальность). Но даже если это возражение может быть в конечном счете отклонено, оно предполагает, что специальное внимание должно быть уделено функциональным определениям «самоопределяемых» ментальных состояний.

 

5.4. Функционализм и нормы рассуждения

Еще одно возражение против функционализма поднимает вопрос, может ли любая «теория» сознания, которая включает убеждения, желания и другие интенциональные состояния, когда-либо или даже приблизительно стать эмпирической теорией. Тогда как даже аналитические функционалисты считают, что ментальные состояния неявным образом определяются в терминах их (каузальных или вероятностных) ролей в продуцировании поведения, эти критики рассматривают ментальные состояния, или по меньшей мере интенциональные состояния, в качестве неявным образом определяемых в терминах их ролей в рационализации или в придании смысла поведению. Они утверждают, что это — другое дело, так как рационализация в отличие от каузального объяснения требует демонстрации того, как убеждения, желания и поведение индивида соответствуют или по крайней мере приближаются к определенным априорным нормам или идеалам теоретического или практического рассуждения — предписаниям относительно того, как мы должны рассуждать или что, учитывая наши убеждения и желания, мы должны делать [Davidson 1980c; Dennett 1978; McDowell 1985]. Таким образом, нельзя ожидать, что определяющие («конститутивные») нормативные и рациональные отношения между интенциональными состояниями, выражаемые этими принципами, будут соответствовать эмпирическим отношениям между нашими внутренними состояниями, сенсорными стимуляциями и поведением, так как они предполагают тот вид объяснения, источники доказательства и стандарты корректности которого отличаются от таковых в эмпирических теориях [Davidson 1980c]. Другими словами, никто не может извлечь факты из ценностей.

Таким образом, несмотря на то, что приписывания ментальных состояний в некотором смысле объясняют поведение, позволяя наблюдателю «интерпретировать» его как осмысленное, не следует ожидать, что они обозначают сущности, которые участвуют в эмпирических законах. (Это не означает, что эти теоретики настаивают на том, что нет никаких причин или эмпирических законов поведения. Однако они будут выражаться через словари нейронаук или других низкоуровневых наук, но не как отношения между убеждениями, желаниями и поведением.)

Функционалисты отвечали на эти затруднения различными способами. Многие просто отрицают интуицию, скрывающуюся за этим возражением, и утверждают, что даже самый строгий концептуальный анализ наших интенциональных терминов и понятий нацелен на то, чтобы определять их в терминах их подлинных каузальных ролей, и что любые нормы, которые они отражают, являются объяснительными, а не предписывающими. То есть они доказывают, что если эти обобщения являются идеализациями, они являются идеализациями того вида, который появляется в любой научной теории: так же, как закон Бойля описывает отношения между температурой, давлением и объемом газа при определенных идеальных условиях эксперимента, наша априорная теория сознания состоит из дескрипций того, что будут делать нормальные человеческие существа при (физически специфицируемых) идеальных условиях, а не в предписаниях относительного того, что они должны делать, или того, что рационально необходимо сделать.

Другие функционалисты соглашаются, что мы можем принимать во внимание нормы вывода и действия для приписывания убеждений и желаний другим, но отрицают, что в принципе есть несовместимость между нормативным и эмпирическим объяснениями. Они доказывают, что, если между убеждениями, желаниями и поведением есть каузальные отношения, которые хотя бы приблизительно отражают нормы рациональности, тогда приписывания интенциональных состояний могут эмпирически подтверждаться [Fodor 1990; Rey 1997]. Кроме того, многие, кто придерживается этого взгляда, предполагают, что принципы рациональности, которым должны соответствовать ментальные состояния, являются весьма скромными и самое большее включают набор ограничений контуров нашей теории сознания, таких как то, что люди не могут, как правило, придерживаться (очевидно) противоречивых убеждений или действовать против своих (прямо признаваемых) самых сильных желаний [Loar 1981]. Тем не менее другие полагают, что интуиция, что мы приписываем убеждения и желания другим в соответствии с рациональными нормами, основана на фундаментальной ошибке; эти состояния приписываются не на основании того, рационализируют ли они указанное поведение, а на основании того, могут ли эти субъекты рассматриваться в качестве использующих принципы вывода и действия в достаточной степени подобно нашим собственным — будь они рациональными, как modus ponens, или иррациональными, как ложный вывод Монте-Карло (см. [Stich 1981] и комментарии в [Levin 1988]).

Но, хотя многие функционалисты доказывают, что рассуждения, рассмотренные выше, демонстрируют, что в принципе нет никаких преград для функционалистской теории, которая обладает эмпирической силой, эти опасения относительно нормативности интенционального приписывания продолжают питать скептицизм в отношении функционализма (и даже, можно сказать, любой научной теории сознания, которая использует интенциональные понятия). Недавнюю дискуссию по этому вопросу см. в [Rey 2007] и [Wedgwood 2007].

В дополнение к этим общим опасениям в отношении функционализма есть отдельные вопросы, которые встают перед перспективами предоставления функциональных определений квалитативных состояний. Они будут рассматриваться в следующем разделе.

 

5.5. Функционализм и проблема квалиа

Даже для тех, кто симпатизирует функционализму, есть одна категория ментальных состояний, которая, как кажется, особенно сопротивляется функциональному определению. Функционалистские теории всех видов — аналитические или эмпирические, теории тождества функционального состояния (FSIT) или теории функциональной спецификации — пытаются охарактеризовать ментальные состояния исключительно в реляционных, точнее говоря, в каузальных терминах. Однако общее и устойчивое возражение заключается в том, что нет таких определений, которые могут схватить квалитативный характер, или «квалиа», экспериенциальных состояний, таких как восприятия, эмоции или телесные ощущения, так как они упускают некоторые их существенные свойства, а именно — «каково это» [Nagel 1974] обладать ими. В следующих трех разделах будут представлены наиболее серьезные трудности относительно способности функциональных теорий давать адекватные определения этим состояниям. (Эти трудности, конечно, будут распространяться и на интенциональные состояния, если, как доказывали некоторые философы [Searle 1992; G. Strawson 1986; Kriegel 2003; Pitt 2008], свойство «каково это» обладать ими также принадлежит числу их существенных свойств. См. также статью о ментальной репрезентации (англ.).)

5.5.1. Инвертированные и отсутствующие квалиа

Первыми будут рассматриваться возражения «инвертированных» и «отсутствующих» квалиа, наиболее тесно связываемые с Недом Блоком ([Block 1980b]; см. также [Block and Fodor 1972]). Возражение «инвертированного спектра» против функционализма утверждает, что может существовать человек, который (например) удовлетворяет функциональному определению нашего переживания красного, но вместо этого переживает зеленый. Оно наследует утверждению, обсуждавшемуся философами от Локка до Витгенштейна, что может существовать человек с «инвертированным спектром», который поведенчески неотличим от человека с нормальным цветовым зрением; оба возражения полагаются на тезис, что исключительно реляционные определения не могут проводить различий между разными переживаниями с изоморфными каузальными паттернами. (Даже если инвертированные квалиа не являются реальной возможностью для человеческих существ, учитывая определенную асимметрию в цветовом «квалитативном пространстве» и различия в отношениях между цветовыми переживаниями с другими ментальными состояниями, такими как эмоции [Hardin 1988], представляется возможным существование существ с совершенно симметричными цветовыми квалитативными пространствами, для которых исключительно функциональное определение цветового переживания не будет выполняться.)

Родственное возражение, возражение «отсутствующих квалиа», утверждает, что могут существовать создания, функционально эквивалентные нормальным человеческим существам, чьи состояния вообще не имеют квалитативного характера. В своем известном мысленном эксперименте «Китайская нация» Нед Блок [Block 1980b] представляет, что население Китая (выбранное потому, что его размер сопоставим с количеством нейронов в типичном человеческом мозге) привлекается для того, чтобы дуплицировать функциональную организацию мозга в течение какого-то периода времени, получая на входе эквивалентные сенсорным сигналы от искусственного тела и передавая сообщения туда-сюда через спутник. Блок доказывает, что такая «возглавляемая гомункулусами» система — или «Голова Блока», как ее стали называть, — не будет обладать ментальными состояниями с каким-либо квалитативным характером (кроме тех квалиа, которыми обладают сами китайцы), и, таким образом, состояниям функционально эквивалентным ощущениям или восприятиям, будет не хватать их характерных «чувствований». И наоборот, доказывалось также, что функциональная роль не является необходимой для квалитативного характера: например, говорится в аргументе, люди могут иметь не беспокоящие, но различимые приступы боли, у которых нет типичных причин или характерных действий.

Все эти возражения были нацелены на описание существа с обычной для человеческих существ функциональной организацией, но не имеющего каких-либо или соответствующего рода квалиа (или наоборот), и, таким образом, на создание контрпримера для функциональных теорий квалиа. В ответ некоторые теоретики [Dennett 1978; Levin 1985; Van Gulick 1989] доказывают, что эти описания создают явные контрпримеры только для грубых функциональных теорий и что внимание к тонкостям более тщательно разработанных описаний подорвет интуицию, что наши функциональные дубликаты, у которых отсутствуют или инвертированы квалиа, возможны (или, наоборот, что есть квалитативные состояния без отличительных функциональных ролей). Однако правдоподобность этой линии защиты часто ставится под сомнение, так как есть некий конфликт между целью повышения сложности (и, таким образом, возможностей индивидуации) функциональных определений и целью (для аналитических функционалистов) удержания этих определений в априорных рамках (хотя см. раздел 4.2) и целью (для психофункционалистов) оставлять эти определения достаточно широкими, чтобы они были инстанциируемыми в других, не только человеческих существах. Другой ответ на возражение «отсутствующих квалиа» заключается в предположении, что интуиция, что у таких созданий, как «Голова Блока», отсутствуют ментальные состояния с квалитативным характером, основывается на предубеждении против созданий с незнакомыми формами и увеличенным временем реакции [Dennett 1978] или против созданий с сильно удаленными в пространстве частями (см. комментарии в [Schwitzgebel 2013]).

Еще одна линия ответа, первоначально выдвинутая Сидни Шумейкером [Shoemaker 1994b], приписывает другой сорт непоследовательности сценариям «отсутствующих квалиа». Шумейкер доказывает, что, несмотря на то, что наши функциональные дубликаты с инвертированными квалиа могут быть возможны, дубликаты с отсутствующими квалиа — нет, так как их возможность ведет к неприемлемому скептицизму в отношении квалитативного характера наших собственных ментальных состояний. Этот аргумент был оспорен Блоком [Block 1980b] (см. также ответ Шумейкера [Shoemaker 1994d] и [Balog 1999]), однако, успешен он или нет, он поднимает вопросы о природе интроспекции и условиях, при которых, если функционализм верен, мы можем иметь знание о своих собственных ментальных состояниях. Эти вопросы подробнее обсуждаются в разделе 5.3.

5.5.2. Функционализм, зомби и «провал в объяснении»

Изначально возражения «инвертированных» и «отсутствующих» квалиа были представлены как возражения против функционалистских теорий — как концептуальных, так и эмпирических — а не как возражения вообще против физикалистских теорий экспериенциальных состояний. Главное затруднение заключалось в том, что чисто реляционные способы функционального описания были неспособны ухватить внутренний квалитативный характер состояний, таких как чувство боли или видение красного. (Действительно, Блок предполагает, что квалитативные состояния лучше всего понимать как «составное состояние[-я], чьи компоненты представляют собой квале и [функциональное состояние]» [Block 1980b, 291], и добавляет в сноске (примечание 22), что квале «может быть отождествлено с физико-химическим состоянием».) Но эти возражения теперь обычно рассматриваются как частные случаи «аргумента представимости» против физикализма, выдвинутого (среди прочих) Крипке [Kripke 1972] и Чалмерсом [Chalmers 1996a], который происходит из известного аргумента Декарта в Шестом размышлении (1641), согласно которому, так как он может ясно и отчетливо представить самого себя существующим отдельно от своего тела (и наоборот) и так как способность ясно и отчетливо представлять вещи существующими раздельно гарантирует, что они и в правду различны, то он в действительности является чем-то отличным от своего тела.

Придуманный Чалмерсом вариант этого аргумента [Chalmers 1996a, 2002], известный как «Аргумент зомби», стал особенно влиятельным. Первая посылка этого аргумента говорит, что в специальном сильном, «позитивном» смысле представимы наши точные двойники — молекула-к-молекуле — не обладающие какими-либо квалиа (следуя Чалмерсу [Chalmers 1996a], назовем их «зомби»). Вторая посылка заключается в том, что сценарии, «позитивно» представимые в это смысле, выступают в качестве реальных метафизических возможностей. Таким образом, заключает он, зомби возможны, а функционализм — или, в более широком отношении, физикализм — ложен. Сила аргумента зомби в значительной степени обязана тому способу, посредством которого Чалмерс защищает его первые две посылки; он предоставляет подробное объяснение, что требуется для того, чтобы зомби были представимы, а также аргумент, почему из представимости зомби следует их возможность (см. также [Chalmers 2002, 2006, 2010, Ch. 6] и [Chalmers and Jackson 2002]). Это объяснение, основанное на более широкой теории о том, как мы можем иметь знание или обоснованное мнение о возможности и необходимости, известной как «двумерная семантика», отражает возрастающую популярность такого способа мышления об этих предметах, но остается дискуссионным. (Альтернативные способы объяснения представимости см. в [Kripke 1986; Hart 1988]; критику аргумента от двумерной семантики см. в [Yablo 2000, 2002; Bealer 2002; Stalnaker 2002; Soames 2004; Byrne and Prior 2006]; но также см. [Chalmers 2006].)

В рамках близкого по смыслу рассуждения Джозеф Левин [Levine 1983, 1993, 2001] доказывает, что даже если из представимости зомби не следует, что функционализм (или, в более широком плане, физикализм) ложен, она обнажает «провал в объяснении», не возникающий в других случаях интертеоретической редукции, так как квалитативный характер опыта не может быть дедуцирован из какой-либо его физической или функциональной дескрипции. Таким образом, такие попытки поднимают по меньшей мере уникальную для функционалистской (или физикалистской) редукции квалитативных состояний эпистемологическую проблему.

В ответ на эти возражения аналитические функционалисты настаивают, как они это делали с возражениями от инвертированных и отсутствующих квалиа, что достаточное внимание к тому, что необходимо существу, чтобы повторять нашу функциональную организацию, покажет, что зомби не являются реально представимыми, и, таким образом, нет никакой угрозы для функционализма и никакого провала в объяснении. Родственное этому предложение заключается в том, что, хотя сейчас зомби могут казаться представимыми, в конечном счете мы будем считать их непредставимыми, учитывая рост эмпирического знания, точно так же, как сейчас мы считаем непредставимым, что может быть H2O без воды [Yablo 1999]. С другой стороны, некоторые считают, что непредставимость зомби ждет развития новых понятий, которые смогут обеспечить связь между нашими текущими феноменальными и физическими понятиями [Nagel 1975, 2000], в то время как другие [McGinn 1989] согласны с этим, но отрицают, что люди способны сформировать такие понятия.

Однако все более и более популярная стратегия защиты функционализма (и физикализма) от этих возражений заключается в том, чтобы признать, что не может быть никакого концептуального анализа квалитативных понятий (таких как «каково это видеть красный цвет» или «каково это чувствовать боль») в чисто функциональных терминах, и вместо этого сконцентрироваться на разработке аргументов, чтобы показать, что представимость зомби и не имплицирует того, что такие создания возможны, и не обнажает провала в объяснении.

Одна линия аргументации [Block and Stalnaker 1999; Yablo 2000] утверждает, что представимость (предполагаемых) контрпримеров положениям психофизического и психофункционального тождества, таким как зомби, имеет аналоги в других случаях успешной интертеоретической редукции, в которых отсутствие концептуального анализа редуцируемых терминов делает представимым, хотя и не возможным, что эти тождества являются ложными. Однако, продолжает аргумент, если такие случаи регулярно возникают в рамках того, что обычно в науках рассматривается в качестве успешных редукций, тогда разумно сделать вывод, что из представимости некоторой ситуации не следует ее возможность.

Другая линия аргументации [Horgan 1994; Loar 1990; Lycan 1990; Hill 1997; Hill and McLaughlin 1999; Balog 1999] утверждает, что, в то время как из представимости некоторого сценария следует его возможность, сценарии, включающие зомби, выступают в качестве важных исключений. Разница заключается в том, что квалитативные или «каково это…» понятия, использующиеся для описания свойств опыта, который мы считаем отсутствующим у зомби, значительно отличающихся от дискурсивных понятий от третьего лица наших здравого смысла и научных теорий, таких как «масса», «сила» или «заряд»; квалитативные понятия составляют особый класс недискурсивных репрезентаций этих свойств из перспективы первого лица. В то время как концептуально независимые понятия от третьего лица х и у можно достаточно обоснованно использовать для выражения метафизически независимых свойств или модусов презентации, никакие подобные метафизические заключения не могут быть получены, когда одно из рассматриваемых понятий — от третьего лица, а другое — квалитативное, так как эти понятия попросту могут обозначать одни и те же свойства разными способами. Таким образом, представимость зомби, и так зависящая от нашего употребления квалитативных понятий, не предоставляет никаких доказательств их метафизической возможности.

Ключом к этой линии защиты является утверждение, что эти особые квалитативные понятия могут обозначать функциональные (или физические) свойства без постулирования некоторых нередуцируемых квалитативных модусов своих презентаций, так как в противном случае нельзя было бы считать, что эти понятия в действительности применимы к нашим функциональным (или физическим) двойникам, даже несмотря на представимость того, что они не применимы. Неудивительно, что это было оспорено (см. [White 2002; Chalmers 1999], но также см. и ответы [Loar 1999; Hill and McLaughlin 1999]; см. также гибридную позицию в [Levin 2002, 2008]), и в настоящее время в литературе ведется широкая дискуссия относительно правдоподобности этого утверждения. Тем не менее, если эта линия защиты успешна, то она в состоянии предоставить ответ на «Аргумент отличительного свойства», рассмотренный в разделе 3.3.

5.5.3. Функционализм и аргумент знания

В рамках другого близкого возражения функционализму (и, в более общем смысле, физикализму) Томас Нагель [Nagel 1974] и Фрэнк Джексон [Jackson 1982] доказывают, что личность может знать все физические и функциональные факты об определенном виде опыта, но все еще не «знать, каково это» иметь его. Это возражение известно как «аргумент знания», и его вывод состоит в том, что есть определенные свойства опыта — «каково это» видеть красное, чувствовать боль или ощущать мир при помощи эхолокации — которые не могут быть отождествлены с функциональными (или физическими) свойствами. Хотя в настоящее время ни Нагель [Nagel 2000], ни Джексон [Jackson 1998] не поддерживают этот аргумент, многие философы настаивают на том, что он создает особые проблемы для любой физикалистской точки зрения (см. [Alter 2007] и ответ [Jackson 2007]).

Первая линия защиты против этих аргументов, поддерживаемая в первую очередь, но не исключительно, априорными функционалистами, известна как «гипотеза способности» [Nemirow 1990, 2007; Lewis 1990; Levin 1986]. Теоретики «способности» полагают, что знание того, каково это видеть красное или чувствовать боль, является лишь видом практического знания, «знания как» (представлять, помнить, заново идентифицировать определенный тип опыта), а не знания пропозиций или фактов. (Обзор плюсов и минусов этой позиции см. [Tye 2000]). Альтернативный и в настоящее время более распространенный среди современных функционалистов взгляд заключается в том, что познание того, каково это видеть красное или чувствовать боль, в действительности обнаруживает пропозициональное знание, предоставляемое исключительно опытом, находящее свое выражение в терминах понятий этих переживаний от первого лица. Но, продолжает аргумент, это не представляет никакой проблемы для функционализма (или физикализма), так как эти особые понятия от первого лица не обязаны обозначать или вводить в качестве «модусов презентации» какие-либо нередуцируемые квалитативные свойства. Конечно, этот взгляд разделяет сильные и слабые стороны аналогичного ответа на аргумент представимости, рассмотренный выше. Более детальное обсуждение см. в статьях в [Ludlow, Nagasawa, and Stoljar 2004].

Есть еще одна, последняя стратегия защиты функционалистского объяснения квалитативных состояний от всех этих возражений, а именно: элиминативизм [Dennett 1988; Rey 1997]. То есть можно отрицать существование чего-то подобного нередуцируемым квалиа и утверждать, что убежденность в том, что такие вещи существуют или, возможно, даже могут существовать, возникает в результате иллюзии или путаницы.

 

6. Будущее функционализма

В конце XX века функционализм выступал в качестве доминирующей теории ментальных состояний. Как и бихевиоризм, функционализм рассматривает ментальные состояния вне сферы «приватного» или субъективного и придает им статус сущностей, доступных для научного исследования. Но в отличие от бихевиоризма, функционализм описывает ментальные состояния в терминах их ролей в продуцировании поведения, что наделяет их каузальной действенностью, которая есть у них с точки зрения здравого смысла. А допуская множественную реализуемость ментальных состояний, функционализм, кажется, предлагает объяснение ментальных состояний, совместимое с материализмом, не ограничивая класс существ, обладающих сознанием, только теми, у кого есть мозги, подобные нашим.

Однако в последнее время наблюдается возрождение интереса к психофизическому тезису (типового) тождества, отчасти подкрепляемое утверждением, что в реальной практике нейронауки нейронные состояния индивидуализируются по типу менее детально, чем предполагали ранние теоретики тождества Плейс, Смарт и Фейгл. Если это так, то вполне может быть, что создания, которые отличаются от нас своим детально определенным нейрофизиологическим устройством, тем не менее могут разделять наши ментальные состояния, и, таким образом, тезис психофизического тождества может претендовать на некоторую область, которая когда-то считалась принадлежащей только функционализму. Правдоподобность этого тезиса зависит в первую очередь от того, будут ли в действительности такие создания нашими функциональными эквивалентами, и если так, будут ли подразумеваемые сходства являться (грубо определяемыми) нейронными сходствами, а не (детально определяемыми) психофункциональными сходствами. (См. [Bechtel 2012; Bickle 2012; McCauley 2012; Shapiro and Polger 2012]; дальнейшее рассмотрение см. в статьях в [DeJoong and Shouten 2012]; также см. статью о множественной реализуемости (англ.).) Даже в таком случае, кажется, могут существовать создания как биологические, так и небиологические, которые функционально эквивалентны нам, но не обладают нашими даже грубо определяемыми нейронными свойствами. Если так и если эти существа можно правдоподобно рассматривать как разделяющие наши ментальные состояния — разумеется, это спорный тезис — тогда, даже если ментальные состояния могут индивидуализироваться менее тщательно, функционализм сохранит свое притязание на большую универсальность, чем тезис тождества.

Остаются другие, появившиеся в недавнем времени вопросы к функционализму, среди которых: могут ли иметься функциональные определения таких нестандартных перцептивных переживаний, как синестезия (формулировки таких вопросов см. в [Gray et al. 2002], а ответы — в [Gray 2004]), и могут ли функциональные теории принимать нестандартные взгляды относительно местонахождения ментальных состояний, такие как гипотеза расширенного мышления, которая утверждает, что определенные ментальные состояния, такие как воспоминания, — а не только их репрезентациональные содержания — могут находиться за пределами головы? (См. дальнейшее обсуждение в [Clark and Chalmers 2002; Adams and Aizawa 2008; Rupert 2009; Sprevack 2009].)

В целом сложность устройства функционалистских теорий возросла с момента их появления, как и сложность возражений функционализму, особенно функционалистским объяснениям ментальной каузальности (раздел 5.2), интроспективного знания (раздел 5.3) и квалитативного характера экспериенциальных состояний (раздел 5.5). Однако для тех, кто не убежден в правдоподобности дуализма и не желает ограничивать ментальные состояния существами, физически подобными нам, сохраняются исходные привлекательные черты функционализма. Поэтому основной задачей будущих функционалистов будет ответ на эти возражения их доктрине — либо формулировкой функционалистской теории во все более и более убедительных деталях, либо демонстрацией того, как можно отделаться от интуиций, питающих эти возражения.

 

Библиография

    • Adams, F. and K. Aizawa, 2008. The Bounds of Cognition, Oxford: Wiley-Blackwell.
    • Aizawa, K., 2008. “Neuroscience and Multiple realization: A Reply to Bechtel and Mundale”, Synthese, 167: 495–510.
    • Alter, T., 2007. “Does Representationalism Undermine the Knowledge Argument?”, in Alter and Walter (2007), 65–76.
    • Alter, T. and S. Walter, 2007. Phenomenal Concepts and Phenomenal Knowledge, New York: Oxford University Press.
    • Antony, L. and J. Levine, 1997. “Reduction With Autonomy”, Philosophical Perspectives, 2: 83–105.
    • Armstrong, D., 1968. A Materialistic Theory of the Mind, London: RKP.
    • –––, 1981. The Nature of Mind, Brisbane: University of Queensland Press.
    • –––, 1993. “Causes are perceived and introspected”, in Behavioral and Brain Sciences, 16(1): 29–29.
    • Baker, L. R., 1995. “Metaphysics and mental Causation”, in Heil and Mele 1995, 75–96.
    • Balog, K., 1999. “Conceivability, Possibility, and the Mind-Body Problem”, Philosophical Review, 108(4): 497–528.
    • Bealer, G., 1997. “Self-Consciousness”, Philosophical Review, 106: 69–117.
    • –––, 2001. “The self-consciousness argument: Why Tooley's criticisms fail”, Philosophical Studies, 105(3): 281–307.
    • –––, 2002. “Modal Epistemology and the Rationalist Renaissance”, in Gendler, T.and Hawthorne, J. (eds.), Conceivability and Possibility, Oxford: Oxford University Press, 71–126.
    • Bechtel, W., 2012. “Identity, reduction, and conserved mechanisms: perspectives from circadian rhythm research”, in Gozzano and Hill 2012, 88–110.
    • Bennett, K., 2003. “Why the Exclusion Problem Seems Intractable, and How, Just Maybe, to Tract It”, Noûs, 37(3): 471–497.
    • –––, 2007. “Mental Causation”, Philosophy Compass, 2(2): 316–337.
    • Bickle, J., 2012. “A brief history of neuroscience's actual influences on mind-brain reductionalism”, in Gozzano and Hill 2012, 43–65.
    • Block, N., 1980a. Readings in the Philosophy of Psychology, Volumes 1 and 2, Cambridge, MA: Harvard University Press.
    • –––, 1980b. “Troubles With Functionalism”, in Block 1980a, 268–305.
    • –––, 1980c. “Are Absent Qualia Impossible?”, Philosophical Review, 89: 257–274.
    • –––, 1986. “Advertisement for a Semantics for Psychology”, in French, Euling, and Wettstein (eds.), Midwest Studies in Philosophy, 10: 615–678.
    • –––, 1990. “Inverted Earth”, in J. Tomberlin (ed.), Philosophical Perspectives, 4, Atascadero, CA: Ridgeview Press, 52–79.
    • –––, 1997. “Anti-Reductionism Slaps Back”, Philosophical Perspectives, 11, Atascadero, CA: Ridgeview Press, 107–132.
    • Block, N., and O. Flanagan and G. Guzeldere (eds.), 1997. The Nature of Consciousness, Cambridge, MA: MIT Press.
    • Block, N. and J. Fodor,, 1972. “What Psychological States Are Not”, Philosophical Review, 81: 159–181.
    • Block, N. and R. Stalnaker, 1999. “Conceptual Analysis, Dualism, and the Explanatory Gap”, Philosophical Review, 108(1): 1–46.
    • Braddon-Mitchell, D. and F. Jackson, 1996/2007. Philosophy of Mind and Cognition, Malden, MA: Blackwell Publishing.
    • Burge, T., 1979. “Individualism and the Mental”, Midwest Studies in Philosophy, 4: 73–121.
    • –––, 1995. “Mind-Body Causation and Explanatory Practice”, in Heil and Mele 1995, 97–120.
    • Byrne, A. and J. Prior, 2006. “Bad Intensions”, in Garcia-Carpintiero, M. and Macia, J. (eds.) Two-Dimensional Semantics, Oxford: Oxford University Press, 38–54.
    • Chalmers, D., 1996a. The Conscious Mind, Oxford: Oxford University Press.
    • –––, 1996b. “Does a Rock Implement Every Finite State Automaton?”, Synthese, 108: 309–333.
    • –––, 1999. “Materialism and the Metaphysics of Modality”, in Philosophy and Phenomenological Research, 59(2): 473–496.
    • –––, 2002. “Does Conceivability Entail Possibility?”, in Gendler and Hawthorne 2002, 145–200.
    • –––, 2006. “The Foundation of Two-Dimensional Semantics”, in M. Garcia-Carpintiero, M. and J. Macia (eds.), Two-Dimensional Semantics, Oxford: Oxford University Press, 55–140.
    • –––, 2010. The Character of Consciousness, New York: Oxford University Press.
    • Chisholm, R., 1957. Perceiving, Ithaca: Cornell University Press.
    • Chomsky, N., 1959. “Review of Skinner's Verbal Behavior”, Language, 35: 26–58; reprinted in Block 1980, 48–63.
    • Churchland, P., 1981. “Eliminative Materialism and Propositional Attitudes”, Journal of Philosophy, 78: 67–90.
    • –––, 2005. “Functionalism at Forty: A Critical Retrospective”, Journal of Philosophy, 102: 33–50.
    • Clark, A. and Chalmers, D., 2002. “The Extended Mind”, in Chalmers, D. (2002). Philosophy of Mind, New York: Oxford University Press, 643–651.
    • Crane, T., 1995. “The Mental Causation Debate”, Proceedings of the Aristotelian Society, 69 (Supplement): 211–236.
    • Davidson, D., 1980a. Essays on Actions and Events, New York: Oxford University Press.
    • –––, 1980b. “Actions, Reasons, and Causes”, in Davidson 1980a.
    • –––, 1980c. “Mental Events”, in Davidson 1980a.
    • De Joong, H.L. and M. Shouten (eds.), 2012. Rethinking Reduction, Oxford: Blackwell Publishers.
    • Dennett, D., 1978a. “Intentional Systems”, in Dennett 1978c, 3–22.
    • –––, 1978b. “Towards a Cognitive Theory of Consciousness”, in Dennett 1978c, 149–173.
    • –––, 1978c. Brainstorms, Montgomery, VT: Bradford Books.
    • –––, 1988. “Quining Qualia”, in A. Marcel and E. Bisiach (eds.), Consciousness in Contemporary Science, New York: Oxford University Press, 43–77.
    • Feigl, H., 1958.“The ‘Mental’ and the ‘Physical’”, in Feigl, H., Scriven, M. and Maxwell, G., Minnesota Studies in the Philosophy of Science: Concepts, Theories, and the Mind-Body Problem, Minneapolis: Minnesota University Press, 370–409.
    • Field, H., 1980, “Mental Representation”, in Block 1980, 78–114.
    • Fodor, J., 1968. Psychological Explanation, New York: Random House.
    • –––, 1975. The Language of Thought, New York: Crowell.
    • –––, 1990a. “Fodor's Guide to Mental Representation”, in J. Fodor, A Theory of Content and Other Essays, Cambridge, MA: MIT Press, 3–29.
    • –––, 1990b. “Making Mind Matter More”, in J. Fodor, A Theory of Content and Other Essays, Cambridge, MA: MIT Press, 137–159.
    • –––, 1994. The Elm and the Expert, Cambridge, MA: MIT Press.
    • Frege, G., 1892/1952. “On Sense and Reference”, in P. Geach and M. Black (eds.), Translations from the Work of Gottlob Frege, Oxford: Blackwell.
    • Funkhouser, E., 2007. “Multiple Realizability”, Philosophy Compass, 2(2): 303–315.
    • Geach, P., 1957. Mental Acts, London: RKP.
    • Gendler, T. and J. Hawthorne (eds.), 2002. Conceivability and Possibility, Oxford: Oxford University Press.
    • Goldman, A., 1993. “The psychology of folk psychology”, in Behavioral and Brain Sciences, 16(1): 15–28.
    • Gozzano, S. and C. Hill, 2012. New Perspectives on Type Identity, New York: Cambridge University Press.
    • Gray, J.A., and S. Chopping, J. Nunn, D. Parslow, L. Gregory, S. Williams, M.J. Brammer, and S. Baron-Cohen, 2002. “Implications of Synaesthesia for Functionalism”, Journal of Consciousness Studies, 9(12): 5–31.
    • Hardin, C.L., 1988. Color for Philosophers: Unweaving the Rainbow, Indianapolis: Hackett.
    • Harman, G., 1973. Thought, Princeton, NJ: Princeton University Press.
    • Hart, W., 1988. The Engines of the Soul, Cambridge: Cambridge University Press.
    • Hill, C., 1991. Sensations, Cambridge: Cambridge University Press.
    • –––, 1993. “Qualitative characteristics, type materialism, and the circularity of analytic functionalism”, in Behavioral and Brain Sciences, 16(1): 50–51.
    • –––, 1997. “Imaginability, Conceivability, Possibility and the Mind-Body Problem”, Philosophical Studies, 87: 61–85.
    • Hill, C. and B. McLaughlin, 1999. “There are Fewer Things in Reality than Dreamt of in Chalmers' Philosophy”, in Philosophy and Phenomenological Research, 59(2): 445–454.
    • Horgan, T., 1984. “Jackson on Physical Information and Qualia”, Philosophical Quarterly, 34: 147–183.
    • Horgan, T. and J. Tienson, 2002. “The Intentionality of Phenomenology and the Phenomenology of Intentionality”, in Chalmers, D. (ed.) (2002). Philosophy of Mind, New York. Oxford University Press, 520–533.
    • Horgan, T. and J. Woodward, 1985. “Folk Psychology is Here to Stay”, Philosophical Review, 94: 197–226.
    • Jackson, F., 1982. “Epiphenomenal Qualia”, Philosophical Quarterly, 32: 127–136.
    • –––, 1996. “Mental Causation”, Mind, 105(419): 377–413.
    • –––, 1998. “Postscript on Qualia”, in F. Jackson, Mind, Method, and Conditionals: Selected Essays, London: Routledge, 76–79.
    • –––, 2007. “The Knowledge Argument, Diaphanousness, Representationalism”, in Alter and Walter 2007, 52–64.
    • Kim, J., 1989. “Mechanism, Purpose, and Explanatory Exclusion”, in J. Kim, Supervenience and Mind, Cambridge, Cambridge University Press.
    • –––, 1998. Mind in a Physical World, Cambridge, MA: Bradford.
    • –––, 2007. “Causation and Mental Causation”, in McLaughlin and Cohen 2007, 227–242.
    • Kobes, B., 1993. “Self-attributions help constitute mental types”, in Behavioral and Brain Sciences, 16(1): 54–56.
    • Kriegel, U., 2003. “Is intentionality dependent on consciousness?”, Philosophical Studies, 116(3): 271–307.
    • Kripke, S., 1980. Naming and Necessity, Cambridge, MA: Harvard University Press.
    • Levin, J., 1985. “Functionalism and the Argument from Conceivability”, Canadian Journal of Philosophy, 11 (Supplement): 85–104.
    • –––, 1986. “Could Love be Like a Heatwave?”, Philosophical Studies, 49: 245–261.
    • –––, 1998. “Must Reasons be Rational?”, in Philosophy of Science, 55: 199–217.
    • –––, 2002. “Is Conceptual Analysis Needed for the Reduction of Qualitative States?”, Philosophy and Phenomenological Research, 64(3): 571–591.
    • –––, 2008. “Taking Type-B Materialism Seriously”, Mind and Language, 23(4): 402–425.
    • Levine, J., 1983. “Materialism and Qualia: The Explanatory Gap”, Pacific Philosophical Quarterly, 64: 354–361.
    • –––, 1993. “On Leaving Out What it's Like”, in M. Davies and G. Humphries (eds.), Consciousness, Oxford: Blackwell Publishers, 121–136.
    • –––, 2001. Purple Haze, New York: Oxford University Press.
    • Lewis, D., 1966. “An Argument for the Identity Theory”, Journal of Philosophy, 63: 17–25.
    • –––, 1972. “Psychophysical and Theoretical Identifications”, in Block 1980, 207–215.
    • –––, 1980. “Mad Pain and Martian Pain”, in Block 1980, 216–222.
    • –––, 1990. “What Experience Teaches”, in Lycan 1990, 499–519.
    • Loar, B., 1981. Mind and Meaning, Cambridge: Cambridge University Press.
    • –––, 1987. “Social Content and Psychological Content”, in P. Grimm and D. Merrill (eds.), Contents of Thought, Tucson: University of Arizona Press, 99–110.
    • –––, 1997. “Phenomenal States” (revised version), in Block, et al., 1997, 597–616.
    • –––, 1999. “David Chalmers's The Conscious Mind”, in Philosophy and Phenomenological Research, 59(2): 439–444.
    • Loewer, B., 2002. “Comments on Jaegwon Kim's Mind and the Physical World”, Philosophy and Phenomenological Research, 65(3): 555–662.
    • –––, 2007. “Mental Causation, or Something Near Enough”, in McLaughlin and Cohen 2007, 243–264.
    • Ludlow, P. and Y. Nagasawa and D. Stoljar, 2004. There's Something About Mary: Essays on Phenomenal Knowledge and Frank Jackson's Knowledge Argument, Cambridge, MA: MIT Press.
    • Ludwig, K., 1998. “Functionalism, Causation, and Causal Relevance”, Psyche, 4(3) (March).
    • Lycan, W., 1987. Consciousness, Cambridge MA: MIT Press.
    • –––, 1990a. Mind and Cognition, Oxford: Blackwell Publishers.
    • –––, 1990b. “The Continuity of Levels of Nature”, in Lycan 1990, 77–96.
    • Lyons, J., 2006. “In Defense of Epiphenomenalism”, Philosophical Psychology, 19(6): 767–749.
    • Macdonald, C. and G. Macdonald, 1995. “How to be Psychologically Relevant”, in C. Macdonald and G. Macdonald (eds.), Philosophy of Psychology: Debates on Psychological Explanation (Volume 1), Oxford: Blackwell, 60–77.
    • Malcolm, N., 1968. “The Conceivability of Mechanism”, Philosophical Review, 77: 45–72.
    • McCauley, R., 2012. “About face: philosophical naturalism, the heuristic identity theory, and recent findings about prosopagnosia”, in Gozzano and Hill 2012, 186–206.
    • McCullagh, M., 2000. “Functionalism and Self-Consciousness”, Mind and Language, 15(5): 481–499.
    • McDowell, J., 1985. “Functionalism and Anomalous Monism”, in E. LePore and B. McLaughlin (eds.), Actions and Events: Perspectives on the Philosophy of Donald Davidson, Oxford: Blackwell Publishers, 387–398.
    • McGinn, C., 1989. “Can We Solve the Mind-Body Problem?”, Mind, 98: 349–66.
    • McLaughlin, B., 2006. “Is Role-Functionalism Committed to Epiphenomenaliam?”, Consciousness Studies, 13 (1–2): 39–66.
    • –––, forthcoming. “Does Mental Causation Require Psychophysical Identities?”, in T. Horgan, M. Sabates, and D. Sosa (eds.), Qualia and Causation in a Physical World: Themes From the Work of Jaegwon Kim, Cambridge: Cambrdge University Press.
    • McLaughlin, B. and J. Cohen, 2007. Contemporary Debates in the Philosophy of Mind, Malden, MA: Blackwell Publishing.
    • Melnyk, A., 2003. A Physicalist Manifesto: Thoroughly Modern Materialism, Cambridge: Cambridge University Press.
    • Mumford, S., 1998. Dispositions, Oxford: Oxford University Press.
    • Nagel, T., 1974. “What Is It Like To Be a Bat?”, Philosophical Review, 83: 435–450.
    • –––, 2000. “The Psycho-physical Nexus”, in P. Boghossian and C. Peacocke (eds.). New Essays on the A Priori, New York: Oxford University Press, 434–471.
    • Nemirow, L., 1990. “Physicalism and the Cognitive Role of Acquaintance”, in Lycan 1990a, 490–498.
    • –––, 2007. “So This is What It's Like: A Defense of the Ability Hypothesis”, in Alter and Walter 2007, 32–51.
    • Ney, A., 2012. “The causal contribution of mental events”, in Gozzano and Hill 2012, 230–250.
    • Peacocke, C., 1999. Being Known, Oxford: Oxford University Press.
    • Piccinini, G., 2004. “Functionalism, computationalism, and mental states”, Stud. Hist. Phil. Sci., 35: 811–833.
    • Pitt, D., 2004. “The phenomenology of cognition, or, what is it like to think that P?”, Philosophy and Phenomenological Research, 69(1): 1–36.
    • Place, U.T., 1956. “Is Consciousness a Brain Process?” British Journal of Psychology, 47: 44–50.
    • Polger, T., 2011. “Are Sensations Still Brain Processes?”, Philosophical Psychology, 24(1): 1–21.
    • Prior, E., and R. Pargetter and F. Jackson, 1982. “Three Theses About Dispositions”, American Philosophical Quarterly, 19(3): 251–257.
    • Putnam, H., 1960. “Minds and Machines”, reprinted in Putnam 1975b, 362–385.
    • –––, 1963. “Brains and Behavior”, reprinted in Putnam 1975b, 325–341.
    • –––, 1967. “The Nature of Mental States”, reprinted in Putnam 1975b, 429–440.
    • –––, 1973. “Philosophy and our Mental Life”, reprinted in Putnam 1975b, 291–303.
    • –––, 1975a. “The Meaning of ‘Meaning’ ”, reprinted in Putnam 1975b, 215–271.
    • –––, 1975b. Mind, Language, and Reality, Cambridge: Cambridge University Press.
    • –––, 1988. Representation and Reality, Cambridge, MA: MIT Press.
    • Quine, W.V., 1953. “Two Dogmas of Empiricism”, in W. V. Quine, From a Logical Point of View, New York: Harper and Row.
    • Rey, G., 1997. Contemporary Philosophy of Mind, Cambridge, MA: Blackwell.
    • –––, 2007. “Resisting Normativism in Psychology”, in McLaughlin and Cohen 2007, 69–84.
    • Rupert, R., 2006. “Functionalism, Mental Causation, and the Problem of Metaphysically Necessitated Effects”, Noûs, 40: 256–283.
    • –––, 2009. Cognitive Systems and the Extended Mind, New York: Oxford University Press.
    • Ryle, G., 1949. The Concept of Mind, London: Hutcheson.
    • Schaffer, J., 2003. “Overdetermining Causes”, Philosophical Studies, 114: 23–45.
    • Searle, J., 1980. “Minds, Brains and Programs”, Behavioral and Brain Sciences, 3: 417–457.
    • –––, 1992. The Rediscovery of Mind, Cambridge, MA: MIT Press.
    • Sellars, W., 1956. “Empiricism and the Philosophy of Mind”, in M. Scriven, P. Feyerabend and G. Maxwell (eds.), Minnesota Studies in the Philosophy of Science, Volume 1. Minneapolis: U.of Minnesota Press.
    • Shagrir, O., 2005. “The Rise and Fall of Computational Functionalism”, in Y. Ben-Menahem (ed.), Hilary Putnam, Cambridge: Cambridge University Press, 220–250.
    • Shapiro, L. and T. Polger, 2012. “Identity, variability, and multiple realization in the special sciences”, in Gozzano and Hill 2002, 264–287.
    • Shoemaker, S., 1984. Identity, Cause, and Mind, Cambridge: Cambridge University Press.
    • –––, 1984a. “Phenomenal similarity”, in Shoemaker 1984, 159–183.
    • –––, 1984b. “Functionalism and qualia”, in Shoemaker 1984, 184–205.
    • –––, 1984c. “Some varieties of functionalism”, in Shoemaker 1984, 261–286.
    • –––, 1996. The first-person perspective and other essays, Cambridge: Cambridge University Press.
    • –––, 1996a. “Introspection and the self”, in Shoemaker 1996, 3–24.
    • –––, 1996b. “On knowing one's own mind”, in Shoemaker 1996, 25–49.
    • –––, 1996c. “First-person access”, in Shoemaker 1996, 50–73.
    • –––, 1996d. “Self-knowledge and ‘inner sense’: Lecture I”, in Shoemaker 1996, 201–223.
    • –––, 2001. “Realization and Mental Causation”, in C. Gillet and B. Loewer, Physicalism and Its Discontents, Cambridge: Cambridge University Press, 74–98.
    • Sider, T., 2003. “What's so Bad About Overdetermination?”, Philosophy and Phenomenological Research, 67: 716–726.
    • Smart, J.J.C., 1959. “Sensations and Brain Processes”, Philosophical Review, 68: 141–156.
    • Soames, S., 2004. Reference and Description, Princeton, NJ: Princeton University Press.
    • Sprevak, M., 2009. “Extended cognition and functionalism”, Journal of Philosophy, 106(9): 503–527.
    • Stalnaker, R., 2002. “What is it Like to Be a Zombie?”, in Gendler and Hawthorne 2002, 385–400.
    • Sterelny, K., 1993. “Categories, categorisation and development: Introspective knowledge is no threat to functionalism”, in Behavioral and Brain Sciences, 16(1): 81–83.
    • Stich, S., 1981. “Dennett on Intentional Systems”, Philosophical Topics, 12: 39–62.
    • –––, 1983. From Folk Psychology to Cognitive Science, Cambridge, MA: MIT Press.
    • Strawson, G., 1994. Mental Reality, Cambridge, MA: MIT Press.
    • Tooley, M., 2001. “Functional concepts, referentially opaque contexts, causal relations, and the definition of theoretical terms”, Philosophical Studies, 105(3): 251–279.
    • Tye, M., 2000. Consciousness, Color, and Content, Cambridge, MA: MIT Press.
    • Van Gulick, R., 1989. “What Difference Does Consciousness Make?” Philosophical Topics, 17: 211–230.
    • Wedgwood, R., 2007. “Normativism Defended”, in McLaughlin and Cohen 2007, 85–101.
    • White, S., 1986. “Curse of the Qualia”, Synthese, 68: 333–368.
    • White, S., 2007. “Property Dualism, Phenomenal Concepts, and the Semantic Premise”, in Alter and Walter 2007, 210–248.
    • Wittgenstein, L., 1953. Philosophical Investigations, New York: Macmillan.
    • Yablo, S., 1992. “Mental Causation”, Philosophical Review, 101: 245–280.
    • –––, 2000. “Textbook Kripkeanism and the Open Texture of Concepts”, Pacific Philosophical Quarterly, 81(1): 98–122.
    • –––, 2002. “Coulda, Shoulds, Woulda”, in Gendler and Hawthorne 2002, 441–492.

       

      Перевод А.В. Кузнецова

       

      Как цитировать эту статью

      Левин, Жанет. Функционализм // Стэнфордская философская энциклопедия: переводы избранных статей / под ред. Д.Б. Волкова, В.В. Васильева, М.О. Кедровой. URL = <http://philosophy.ru/functionalism/>.

      Оригинал: Levin, Janet, "Functionalism", The Stanford Encyclopedia of Philosophy (Fall 2013 Edition), Edward N. Zalta (ed.), URL = <https://plato.stanford.edu/archives/fall2013/entries/functionalism/>.

       

      Нашли ошибку на странице?
      Выделите её и нажмите Ctrl + Enter