arrow-downcheckdocdocxfbflowerjpgmailnoarticlesnoresultpdfsearchsoundtwvkxlsxlsxyoutubezipTelegram
Можно ли доказывать существование Б-га после Освенцима?
Автор:   Давид Апфельбаум
Художник:   Екатерина Зырянова

Известно выражение Теодора Адорно: «После Освенцима нельзя писать стихи». Но, продолжая мысль автора «Диалектики Просвещения», можно задаться риторическим вопросом: можно ли доказывать существование Б-га после Освенцима?

Почти всё время существования иудаизма, древнейшей формы монотеизма, вопрос о бытии Б-жием был за скобками. С Ним можно было разговаривать и даже спорить — по крайней мере, в пространстве ТаНаХа, Еврейской Библии. Он или приказывал, что делать, а что не делать, как на Синае, или прислушивался к молитвам пророков, или вообще скрывался, незримо присутствуя в сознании читателя книги Эстер.

Но нигде не было написано, что надо верить в Него. Да, у вод Красного моря «поверили они в Господа и Моисея, раба Его». Да, потом на Синае Он говорит: «Я Господь — Б-г твой». Но нигде — в дошедших до нас книгах ТаНаХа, по крайней мере — Он не говорит «верь в меня».

Действительно, среди 613 заповедей, формулировки которых рассеяны по Талмуду и собраны воедино Маймонидом в XII веке, нет заповеди — «верить». Да и сам Маймонид в «Законах основ Торы» решительно говорит: «Основа основ — знать, что существует Он». Именно «знать», но не «верить».

Но в чём же основание такого подхода, неясного «фаустовской душе» западного, христианского человека? Отчасти в том, что в библейской литературе (в каком-то смысле и в постбиблейской тоже: в апокрифах, в обоих Талмудах и мидрашах) Откровение становится расхожим явлением — Б-г всюду: Он говорит, спорит с вами, порой ругает вас… Верите ли вы, дорогой читатель, в существование вашего собеседника в повседневном разговоре? Наверное, нет, правда же? — он вот, перед вами, в прямом вашем доступе, дан с очевидностью, которая выносит вышеуказанный вопрос за скобки. Вопрос о вере появляется значительно позднее — у идеологов христианства, которые, на скорую руку готовя программу для многочисленных (как добровольных, так и обращённых против своей воли) неофитов, создавали целые системы «credo» и «πιστεύω»… Да, конечно, слово «вера» на иврите есть — эмуна. Однако оно, как и в русском, близко по корню и значению к слову «верный», «преданный» — нееман. Т.е. эмуна — скорее верность Б-гу, чем вера в Него.

Со времён написания Пятикнижия прошло уже три тысячи лет, а со времени завершения Талмудов и компендиума мидрашей — полторы тысячи. Никто из разумных людей уже давно не верит в Творение за буквально шесть дней, в то, что миру 5777 лет, или в то, что если стричь ногти на руках в том порядке, в котором идут пальцы, умрут родственники, как и во многое другое. Всё это убрано на пыльную музейную полку. Но живо ощущение бытия Б-га и верность идеям ТаНаХа: свободе воли человека, человеческому достоинству, неприятию любого угнетения. Почему? Возможно ли это без, как говорят христиане, «веры»?

Оказывается, возможно. Благодаря знанию, которому, однако, нужны доказательства. И простая очевидность присутствия Б-га доказательством в строгом смысле, разумеется, не является.

Около ста лет назад перед ассимилированным евреем из Германии, Мартином Бубером, встал похожий вопрос. Анализируя тексты древнееврейских молитв, он увидел характерное обращение к Б-гу: ата, т.е. Ты. Как и в большинстве старых языков Европы (в том числе и древнерусском), обращением ко второму лицу — кем бы оно ни было: от раба до царя — было именно «ты». И Б-г не был исключением. Откровение с Его стороны и молитва — с человеческой слагались в непринуждённую беседу со всей эмоциональной палитрой, описанной выше на библейских примерах. Человек и Б-г ведут диалог.

Но как же быть с постбиблейским пространством, где формам откровений и пророчеств не осталось места? Какой же может быть диалог, когда одна из сторон не отвечает, манкирует собеседника?

Это один из главных метафизических вопросов постхрамового иудаизма, который ещё называют раввинистическим ввиду того, что именно учителя Торы (раббаним  на иврите) стали интеллектуальным и духовным ядром еврейской религии после разрушения Иерусалимского Храма около 70 г. н.э. Эти интеллектуалы, повидавшие на своём веку поражение в Иудейской войне, а потом и в Великом восстании, испытавшие гонения Тита и Адриана, задавались тем же вопросом, что и узники упомянутого в начале статьи Освенцима: как мог Б-г, если Он благ, такое допустить? Но раввины — не священники и не пророки, они не разговаривают, как Моисей, с горними через нечто, именуемое аспаклярия меора, или, как царь Давид, через ещё более непонятное нечто под названием урим ве-тумим [1.]. Им, как и нам, тем, кто живёт после Освенцима, остаётся вопрошать Текст. Именно с Текстом остаётся вести диалог. Но как разговаривать с Текстом, раз и навсегда данным и зафиксированным, где каждая буква закреплена намертво? И тем не менее. Это — второй вопрос после «как Творец допустил Аушвиц?», который задаёт испуганный парадоксом разум.

Но начнём издалека. Была ли у вас когда-нибудь любимая книга? Настолько любимая, что хотелось (или хочется до сих пор) перечитать её бесконечное количество раз. Не приходилось ли вам ловить себя на мысли, что у вас готов куда лучший финал для этой книги, чем написал автор? Или вы своих героев провели бы по жизни чуток по-иному? Текст вашей любимой книги начинает жить своей собственной жизнью — в вашем сознании, а иногда вопреки ему, являясь в новом, неожиданном повороте событий в сновидении или в виде странной, внезапно возникшей из глубин вашего Я идеи.

Такая книга была и у мудрецов Талмуда. Именно она помогла им выдержать терзания римского орла подобно тому, как спустя две тысячи лет терзания нацистского орла перенесли их потомки. И эта книга — ТаНаХ. Однако писатели и составители этого Текста, с одной стороны, и создатели Талмуда и мидрашей, с другой, — люди разных формаций, порой различным образом этот Текст читающие. Если пророки, авторы различных книг Еврейской Библии, работали в агрессивных условиях какофонии голосов архаического язычества, то те интеллектуалы, чьи суждения приведены в талмудической литературе, были одной из скрипок симфонии эллинистической мысли, пытаясь перманентно стать первой скрипкой в этом оркестре (что, на взгляд автора сих строк, им удалось). Первые работали в телеграфном стиле: ясные, чёткие, на вес золота формулировки; вторые же — в стиле русских литературных критиков XIX века: литература — лишь повод для разговора.

И этот разговор с Текстом стал для каждого из постхрамовых интеллектуалов диалогом с Б-гом.

Автор этих строк не может назвать точное количество раз, сколько он читал ТаНаХ или отрывки из него. Но каждый раз это — иной Текст. Текст вечно обновляющийся и готовый для диалога — диалога в любое время и на любую тему. Смыслы рождаются в нём, как вселенные в пространственно-временной пене. А значит, Текст до сих пор пишется. И разум приходит к выводу: если Автор Текста его до сих пор пишет, значит, Автор существует.

И даже после Освенцима Он пишет стихи.

Примечания:

[1.] Аспаклярия меора — букв.: светящееся зеркало, через которое Моисей якобы разговаривал с Б-гом. Перевод же урим ве-тумим  толком неизвестен, в Синодальном переводе так и оставляют: «урим и тумим». Некоторые считают, что это — нагрудник первосвященника с драгоценными камнями; камни эти, как утверждается, загорались в определённой последовательности, подсказывая тем самым ответ на тот или иной вопрос.

Рассылка статей
Не пропускайте свежие обновления
Социальные сети
Вступайте в наши группы
YOUTUBE ×