Научный реализм
Впервые опубликовано 27 апреля 2011.
Дебаты вокруг научного реализма непосредственным образом связаны практически со всеми прочими проблемами философии науки, поскольку касаются самой природы научного знания. Научный реализм ― позитивное эпистемическое отношение к содержанию наших лучших теорий и моделей, побуждающее нас верить тому, что наука говорит как о наблюдаемых, так и о недоступных наблюдению аспектах реальности. У этого эпистемического отношения есть важные метафизические и семантические аспекты; эти разные предпосылки оспариваются в разных подходах к эпистемологии науки, представляющих собой различные формы научного реализма. В данной статье даётся объяснение того, что представляет собой научный реализм, излагаются основные его положения, рассматриваются главные доводы в поддержку данной точки зрения и против неё, а также проводится её сопоставление с наиболее важными формами антиреализма.
1.1. Эпистемические достижения versus эпистемические цели
1.2. Три аспекта программы реализма
1.3. Уточнения и вариации
2. Доводы в пользу научного реализма (и ответы на них)
2.1. Аргумент от чуда
2.2. Подкрепление
2.3. Избирательный оптимизм/скептицизм
3.1. Недостаточное подтверждение теории данными
3.2. Скептицизм в отношении вывода к наилучшему объяснению
3.3. Пессимистическая индукция
3.4. Скептицизм в отношении приблизительной истинности
4.1. Эмпиризм
4.2. Историзм
4.3. Социальный конструктивизм
4.4. Феминистские подходы
4.5. Прагматизм, квиетизм и неразрешимость спора
1. Что такое научный реализм?
1.1. Эпистемические достижения versus эпистемические цели
Пожалуй, не будет большим преувеличением сказать, что каждый, кто пишет о научном реализме, характеризует его по-своему, и это усложняет задачу тому, кто надеется разобраться, что же представляет собой данная точка зрения. К счастью, множество вариантов научного реализма и их уникальных особенностей объединены общим идейным ядром, характеризуемым эпистемически позитивным отношением к полученным в ходе научных исследований выводам как о наблюдаемых, так и о недоступных наблюдению проявлениях окружающего мира. В данном случае различие между доступным и недоступным наблюдению отражает возможности человеческого восприятия: то, что поддаётся наблюдению, можно ― при благоприятных условиях ― увидеть невооружённым взглядом (например, планеты и утконосов); то, что не поддаётся наблюдению (например, протеины и протоны), увидеть таким образом невозможно. Рассуждая о наблюдении, я говорю «увидеть» лишь из соображений удобства и отступаю от научного понятия «доступности наблюдению», относящегося также к объектам, существование которых можно зарегистрировать с помощью приборов [Shapere 1982]. Само это различение было проблематизировано [Maxwell 1962; Churchland 1985; Musgrave 1985; Dicken & Lipton 2006], но, если оно и является проблемой, то, по-видимому, прежде всего для некоторых направлений антиреализма, которые допускают эпистемически позитивное отношение лишь к доступным наблюдению явлениям, а не для научного реализма, который не проводит эпистемического различия между доступным и недоступным наблюдению per se.
Прежде чем подробно рассуждать о следствиях научного реализма, полезно провести различие между двумя видами его определений. Чаще всего эта позиция описывается в терминах эпистемических достижений, представленных научными теориями (и моделями ― это уточнение дальше будет подразумеваться), и описания эти различаются. Например, большинство исследователей определяет научный реализм, используя понятия «истинности» или «приблизительной истинности» научных теорий или определённых аспектов теорий. Некоторые определяют его как успешную референцию теоретических понятий к доступным и недоступным наблюдению вещам. (Пара слов о словоупотреблении: до 1980-х словосочетание «теоретическое понятие» (theoretical term), как правило, использовалось применительно к понятиям, описывающим недоступное наблюдению, но в данной статье оно обозначает просто «научное понятие», поскольку это привычнее современному читателю.) Есть те, кто определяет научный реализм не при помощи понятий «истина» или «референция», а как веру в онтологию научных теорий. Но сторонники всех этих подходов разделяют идею, согласно которой наши лучшие теории имеют определённый эпистемический статус: они позволяют получить знания об окружающем мире, включая и то, что недоступно наблюдению. (Формулировки, используемые сторонниками данных подходов, см. в [Smart 1963; Boyd 1983; Devitt 1991; Kukla 1998; Niiniluoto 1999; Psillos 1999; Chakravartty 2007a].)
Сторонники иной концепции научного реализма исходят из эпистемических целей научного исследования [van Fraassen 1980, 8; Lyons 2005]. То есть некоторые мыслители исходят из того, какие цели ставит перед собой наука: по мнению научного реалиста, наука стремится к истинному описанию окружающего мира (или к приблизительно истинному описанию, или к описанию, в котором используются понятия, состоящие в отношениях референции с явлениями окружающего мира, и т. п.). Из этого можно заключить, что, если наука стремится к истине, а научная практика хоть сколько-нибудь успешна, характеристика научного реализма в понятиях цели может повлечь за собой и его характеристику в понятиях достижения этой цели. Но это ― не неизбежное следствие, поскольку определение научного реализма с точки зрения стремления к истине, строго говоря, не предполагает, что научная практика будет в этом отношении успешной. Поэтому некоторые мыслители считают такое описание научного реализма неудовлетворительным [Kitcher 1993, 150; Devitt 2005, n. 10; Chakravartty 2007b, 197] ― оно совместимо с тем, что науки на деле никогда не достигнут декларируемой этим подходом цели, и даже с невозможностью достижения такой цели. Большинство научных реалистов вкладывают в понятие достижения нечто большее, и об этом пойдёт речь ниже.
1.2. Три аспекта программы реализма
Характеристика научного реализма как позитивного эпистемического отношения к теориям, включая те их разделы, которые, предположительно, касаются недоступных наблюдению явлений, ― это своего рода упрощённая версия более конкретных подходов [Kukla 1998, ch. 1; Niiniluoto 1999, ch. 1; Psillos 1999, Introduction; Chakravartty 2007a, ch. 1]. Обычно реализм ассоциируется с любой позицией, в которой принимается реальность чего-либо. Поэтому можно быть реалистом в отношении восприятия столов и стульев (реализм в отношении чувственных данных), или в отношении самих столов и стульев (реализм в отношении внешнего мира), или в отношении таких математических понятий, как числа и множества (математический реализм) и т. д. Научный реализм ― это реализм в отношении любых явлений, описываемых нашими лучшими теориями (далее под «реализмом» подразумевается научный реализм). Но о чём же конкретно идёт речь? Чтобы ясно сказать, что означает реализм в контексте естественных наук, и провести различие между ним и важными антиреалистскими альтернативами, полезно разобраться в трёх его аспектах: метафизическом (или онтологическом), семантическом и эпистемическом.
С точки зрения метафизики реализм считает достоверным независимое от нашего сознания существование мира, исследуемого естественными науками. Яснее всего эта идея становится при её сопоставлении с отрицающими ее концепциями. Например, ее отрицает любая позиция, традиционно описываемая как «идеалистическая», включая некоторые версии феноменологии, согласно которым не существует внешнего, независимого от нашего сознания мира. Однако несмотря на его историческое значение, такого рода идеализм редко встречается в современной философии науки. Чаще можно столкнуться с отрицающими независимое существование мира системами мысли, восходящими к неокантианским представлениям о природе научного знания, согласно которым мир нашего опыта не существует независимо от нашего сознания, даже если (в некоторых случаях) сторонники этих позиций соглашаются с тем, что сам по себе мир не зависит от существования сознания. Предметом спора здесь является утверждение, будто исследуемый наукой мир ― в отличие от «мира-в-себе» (если такое различение можно непротиворечиво осуществить) ― в некотором смысле зависит от предварительных мнений, привносимых в научное исследование, в число которых, к примеру, могут входить теоретические допущения и привычки восприятия; эта идея подробнее рассматривается в разделе 4. В связи со сказанным важно отметить, что договорённости, достигаемые людьми в отношении научной таксономии, совместимы с концепцией независимости существования мира. Например, хотя Псиллос [Psillos 1999, Xix] связывает реализм с тем, «что мир структурирован по естественным видам, независимым от нашего сознания», Чакраватти [Chakravartty 2007a, ch. 6] утверждает, что независящие от сознания свойства часто разделяются по видам условно (см. также [Boyd 1991] и [Humphreys 2004, 22–25, 35–36]).
Семантически реализм связан с буквальной интерпретацией научных утверждений относительно мира. Обычно реалисты принимают теоретические утверждения за чистую монету. Согласно реализму, утверждения о научных сущностях, процессах, свойствах и отношениях (доступных или недоступных наблюдению) следует истолковывать буквально как имеющие истинностное значение: т. е. как истинные или ложные. Прежде всего эта семантическая программа противоречит так называемой инструменталистской эпистемологии науки, интерпретирующей описания недоступных наблюдению явлений просто как инструменты, служащие для предсказания доступных наблюдению явлений или систематизации отчётов о наблюдениях. Традиционно инструментализм предполагает, что заявления о недоступных наблюдению предметах лишены буквального смысла (хотя в контексте некоторых современных антиреалистских позиций само понятие инструментализма часто используется в менее строгом смысле). Некоторые антиреалисты настаивают, что заявления относительно недоступных наблюдению явлений следует интерпретировать не буквально, а как способ краткого описания доступных наблюдению явлений. Эти концепции более подробно рассматриваются в разделе 4.
Эпистемологически реализм связан с идеей, что знание о мире основано на теоретических утверждениях (интерпретируемых буквально как описания существующей независимо от сознания реальности). Он входит в противоречие со взглядами скептиков, которые, даже принимая метафизическую и семантическую версии реализма, выражают сомнение в том, что научное исследование обладает достаточной эпистемической силой для получения такого знания, или (как это происходит в случае некоторых антиреалистических позиций) настаивают, что его эпистемической силы хватает лишь на получение знаний о доступных наблюдению явлениях. Хотя существование этого эпистемологического измерения реализма в целом признаётся всеми реалистами, иногда его более подробные описания противоречат друг другу. Например, хотя многие реалисты согласны с истинностью (или приблизительной истинностью) теорий, понимаемой как вариант корреспондентской концепции истины (в том виде, в котором она была сформулирована Файном в 1986 году [Fine 1986] и оспорена Эллисом в 1988 году [Ellis 1988]), некоторые предпочитают дефляционные описания истины (см. в том числе [Giere 1988, 82; Devitt 2005; Leeds 2007]). Хотя большинство реалистов дополняют свою позицию требованием относительно успешной референции теоретических понятий, включая понятия, отсылающие к недоступным наблюдению явлениям, процессам, свойствам и взаимоотношениям [Boyd 1983; Laudan 1981], некоторые из них отрицают, что это необходимо [Cruse & Papineau 2002; Papineau 2010]. Но, несмотря на эти различия, широко распространено общее определение реализма: наши лучшие научные теории дают истинные или приблизительно истинные описания доступных и недоступных наблюдению сторон мира, существующего независимо от нашего сознания.
1.3. Уточнения и вариации
Только что сформулированное общее определение реализма до известной степени верно, но, однако, не так точно, как формулировки, даваемые большинством реалистов. Две основные причины его неточности заключены в самом общем определении реализма, отсылающем к «нашим лучшим научным теориям» и понятию «приблизительной истинности». Пожалуй, можно понять причину использования таких уточнений. Если мы хотим доказать правомерность позитивного эпистемического отношения к научным теориям, разумно будет делать это не просто в отношении любой теории (особенно учитывая тот факт, что на протяжении долгой истории науки и вплоть до сегодняшнего дня некоторые теории не были ― и не являются ― особенно успешными), но, прежде всего, в отношении теорий, которые достойны такой защиты, то есть наших лучших теорий. Общепризнано (в частности, реалистами), что даже лучшие наши научные теории, строго говоря, могут быть неверны: отсюда важность идеи, что теории могут быть «близки» к истине (то есть приблизительно истинны) даже если они неверны. Однако проблема уточнения этих определений сложна и породила много споров.
Задумаемся для начала о том, как распознать те теории, в отношении которых реалисты должны быть реалистами. Здесь нужно сделать общее предупреждение: реалисты обычно являются фаллибилистами и считают, что реализм уместен в отношении наших лучших теорий (несмотря даже на то, что их, скорее всего, невозможно окончательно доказать); вероятно, некоторые из наших лучших теорий могут оказаться в значительной степени ошибочными, но реалисты придерживаются мнения, что даже эта вероятность не делает реализм безосновательным. Его основания поддерживаются ограничением числа подходящих для программы реалистов теорий наиболее зрелыми и не созданными ad hoc [Worrall 1989, 153–154; Psillos 1999, 105–108]. Зрелость здесь определяется высокой степенью разработанности области знания, к которой относится теория, тем, как долго теория остается неопровергнутой, или тем, смогла ли она выдержать серьёзную проверку. Условие, согласно которому теория не должна создаваться ad hoc, призвано отмести теории, «сочинённые» (постулированные) лишь для того, чтобы в отсутствие строгой проверки объяснить какие-то результаты наблюдений. Однако в такой интерпретации понятия зрелости и неслучайности оказываются довольно размытыми. Один из способов добиться здесь большей точности ― приписать эти свойства теориям, с успехом предсказывающим новые явления. По общему согласию, такая способность теории делает её подлинно успешной эмпирически, то есть такой, которой реалисты более склонны доверять [Musgrave 1988; Lipton 1990; Leplin 1997; White 2003; Hitchcock & Sober 2004; Barnes 2008] (противоположное мнение см. в [Harker 2008]).
Идея, согласно которой с развитием науки теории стремятся («двигаются в направлении», «приближаются») к истине ― общая тема для реалистов, обсуждающих изменение теорий (например, [Hardin & Rosenberg 1982] и [Putnam 1982]). В этой связи часто вспоминают о приблизительной истинности, что породило большое количество зачастую весьма специализированных работ, где приблизительная истинность понимается как нечто доступное измерению, так что суждения о сравнительно большей близости одного утверждения или теории к истине (в сравнении с другим утверждением или теорией) могут быть формализованы и точно определены. Эта работа даёт один возможный подход к осмыслению утверждения сторонников теории конвергенции, что теории можно рассматривать как с течением времени всё больше приближающиеся к истине; эта возможность будет рассмотрена в параграфе 3.4.
Последнее и наиболее важное уточнение данного выше общего определения реализма имеет разнообразные формы. Эти разновидности реализма можно разделить на три семьи или вида: реализм объяснений, реализм объектов и структурный реализм. Здесь есть общий принцип видообразования, поскольку все три подхода являются попытками более точно выделить наиболее достойные эпистемического доверия составные части научных теорий. Реализм объяснений отстаивает реалистический подход к тем частям наших лучших теорий, касающихся (недоступных наблюдению) сущносте, процессов, законов и т. д., которые в некотором смысле необходимы или же важны для объяснения их эмпирического успеха: это, например, элементы теорий, без которых невозможно успешно предсказывать новые явления. Реализм объектов ― представление, согласно которому в условиях, когда исследователь может продемонстрировать впечатляющие каузальные знания о предполагаемом (недоступном наблюдению) объекте (например, знание, которое облегчает манипулирование этим объектом и его использование применительно к другим объектам), у него есть надёжные основания быть реалистом в отношении этого объекта. Структурный реализм ― представление, согласно которому следует быть реалистом не в отношении описаний природы вещей (например, недоступных наблюдению объектов или процессов), содержащихся в наших лучших теориях, а в отношении их структуры. Все три эти позиции используют стратегию избирательности, которая (как и сами позиции) станет предметом обсуждения ниже, в параграфе 2.3.
2. Доводы в пользу научного реализма (и ответы на них)
2.1. Аргумент от чуда
Самой убедительной из подкрепляющих реализм интуиций является старая идея, на которую в дискуссиях последнего времени (после того, как Патнэм [Putnam 1975, 73] заявил, что реализм ― «это единственная философия, не превращающая успех науки в чудо») ссылаются как на «аргумент от чуда» или «аргумент, отрицающий чудеса». Он основан на разделяемой всеми посылке, что наши лучшие теории необыкновенно успешны: они помогают нам делать эмпирические предсказания, дедуктивные умозаключения и разъяснения касательно объектов научного исследования, причём зачастую добиваясь поразительной точности и изощрённо манипулируя интересующими нас явлениями. В чём причина этого успеха? Предпочитаемое реалистами объяснение заключается в том, что наши лучшие теории ― истинны (или приблизительно истинны, или правильно описывают существующий независимо от нашего сознания мир явлений, свойств, законов, структур и т. д.). И в самом деле, ― продолжают сторонники этой идеи, ― будь наши теории далеки от истины, их успех был бы чудом. А, выбирая между простым и отсылающим к чуду объяснением успеха, очевидно, следует предпочесть первое, т. е. что наши лучшие теории являются приблизительно истинными (и т. д.). (Более детальное изложение и развитие аргумента от чуда см. в [Brown 1982; Boyd 1989; Lipton 1994; Psillos 1999, ch. 4; Barnes 2002; Lyons 2003; Busch 2008; Frost-Arnold 2010].)
Хотя интуитивно аргумент от чуда кажется сильным, есть несколько способов его оспорить. Например, скептик может спросить, действительно ли нам так уж необходимо объяснять успехи науки. Возьмём ван Фраассена ([van Fraassen 1980, 40]; см. также [Wray 2007, 2010]), который предполагает, что с успешными теориями дело обстоит так же, как с хорошо адаптированными организмами: поскольку выживают лишь успешные теории (и организмы), неудивительно, что наши теории успешны, а потому нам и не нужно объяснять причины их успеха. Однако не вполне ясно, достаточно ли аналогии с эволюцией, чтобы отмести интуицию, на которой основан аргумент от чуда. К примеру, можно поинтересоваться, почему конкретная теория оказалась успешной (а не почему теории в целом успешны), и искомое объяснение может касаться особых свойств самой этой теории, включая то, как она описывает недоступное наблюдению. Тем не менее вопрос о том, должны ли такие объяснения соответствовать истине, остаётся дискуссионным. Хотя большинство теорий объяснения требуют истинности эксплананса, прагматические теории объяснения такого требования не содержат [van Fraassen 1980, ch. 5]. В целом, любой вариант эпистемологии науки, отрицающий как минимум один тезис реализма (допущение существования мира, не зависящего от нашего сознания, буквальную семантику и возможность познания недоступного непосредственному наблюдению), уже позволяет возразить на аргумент от чуда; эти взгляды рассматриваются в разделе 4.
Некоторые авторы утверждают, что сам аргумент от чуда представляет собой пример ошибочного рассуждения, называемого «ошибка базового процента» [Howson 2000, ch. 3; Lipton 2004, 196–198; Magnus & Calendar 2004]). Рассмотрим следующий пример. Некий медицинский анализ даёт отрицательную ошибку (отрицательный результат в случае наличия у человека заболевания) с нулевой вероятностью, а положительную ошибку (положительный результат в случае отсутствия у человека искомого заболевания) с вероятностью 1/10 (то есть заболевание будет диагностировано у 10 % здоровых людей). Если анализ дал положительный результат, то какова вероятность, что пациент действительно болен? Мы будем неправы, если, основываясь на проценте положительных ошибок, скажем, что таковая вероятность равна 90 %, поскольку подлинная вероятность зависит ещё и от другой информации, имеющей первостепенное значение: от распространения болезни в популяции (т. е. того, какой процент людей болен). Чем реже встречается заболевание, тем ниже вероятность того, что положительный результат анализа действительно сообщает о наличии заболевания. И, по аналогии, использование успешности научной теории в качестве показателя её приблизительной истинности (при условии низкой вероятности положительной ошибки, т. е. случаев, когда далёкие от истины теории оказываются, тем не менее, успешными) можно счесть примером ошибки базового процента. Сам по себе успех теории не означает, что она окажется приблизительно истинной, и, поскольку мы не можем независимо установить базовый процент приблизительно истинных теорий, невозможно оценить и вероятность, с которой теория может оказаться приблизительно истинной. Уоррелл [Worrall 2009] настаивает, что эти возражения не могут поколебать аргумент от чуда, поскольку они основываются на вводящей в заблуждение формализации этого аргумента с помощью понятий теории вероятности.
2.2. Подкрепление
Одна из причин придерживаться реализма в отношении по крайней мере некоторых недоступных наблюдению объектов, описываемых научными теориями, связана с «подкреплением». Если недоступный наблюдению объект или свойство предположительно можно выявить с помощью научного оборудования или эксперимента, может показаться, что это даёт определённые основания для принятия реализма в отношении этого объекта или свойства. Если, однако, тот же самый объект (или свойство) предположительно можно выявить не одним, а двумя или более различными методами (т. е. методами, в процессе такого выявления задействующими разное оборудование и описывающими разные причинно-следственные механизмы и процессы), это может стать основанием для существенно более сильного аргумента в пользу реализма. Хакинг [Hacking 1983, 201; Hacking 1985, 146–147]) приводит в пример красные кровяные тельца, которые можно обнаружить с помощью различных форм микроскопии. Разные подходы к их выявлению (с использованием оптического или трансмиссионного электронного микроскопа) задействуют очень разные физические процессы, и, соответственно, теоретические описания проводимых операций включают разные каузальные механизмы. (Сходные примеры см. в [Salmon 1984, 217–219] и [Franklin 1986, 166–168; 1990, 103–115].)
Итак, «аргумент от подкрепления» звучит следующим образом. Тот факт, что одна и та же вещь, по-видимому, выявляется различными методами, предполагает, что было бы удивительным совпадением, если бы то, что таким образом выявляется, на самом деле не существовало. Можно сказать, что этот аргумент опирается на ту же интуицию, что и аргумент от чуда: реализм, основанный на предполагаемом выявлении, нельзя назвать особо убедительным, но если другие, теоретически независимые методы выявления приводят к тому же самому результату, предполагающему существование одного и того же недоступного наблюдению объекта, то реализм даёт убедительное объяснение совпадению данных, полученных в ходе исследований, в отличие от, по-видимому, невероятного положения дел, при котором теоретически независимые методы приводят к одному и тому же результату в отсутствие общего объекта. Однако идея, будто инструменты (предполагаемого) выявления часто конструируются и калибруются как раз в соответствии с намерением воспроизвести данные, полученные другими исследователями, может стать возражением на аргумент от подкрепления. К тому же, ван Фраассен [van Fraassen 1985, 297–298] утверждает, что научные объяснения совпадения данных можно принять без того, чтобы сами объяснения были сочтены истинными, что снова ставит вопрос о природе научного объяснения.
2.3. Избирательный оптимизм/скептицизм
В параграфе 1.3. понятие избирательности было введено для описания общей стратегии максимизации достоверности реализма (в особенности в отношении недоступных наблюдению объектов научных исследований). Эта стратегия принимается отчасти для того, чтобы согласовать реализм с широко распространённым мнением, что большинство даже самых лучших наших теорий (если не все они), строго говоря, ложны. Если тем не менее в некоторых отношениях эти теории истинны (или приближаются к истине), и мы способны определить, в каких именно отношениях они истинны, то можно с уверенностью придерживаться реализма, понимаемого как эпистемически позитивное отношение к тем аспектам теорий, которые более прочих достойны эпистемического доверия. Наиболее важными разновидностями реализма, позволяющими воплотить эту стратегию в жизнь, являются реализм объяснений, реализм объектов и структурный реализм. (Работы, авторы которых придерживаются более общего подхода к избирательности: [Miller 1987, chs. 8–10; Fine 1990; Jones 1991; Musgrave 1992].)
Сторонники реализма объяснений полагают, что реалистическое отношение может быть оправдано в отношении недоступных наблюдению объектов, описанных нашими лучшими теориями, ровно тогда, когда апелляция к таким недоступным наблюдению объектам необходима или просто важна для объяснения того, почему эти теории успешны. Например, если принять успешное оригинальное предсказание за признак теории, стоящей реалистического доверия в целом, то реализм объяснений предполагает, что именно те аспекты теории, которые необходимы для предсказания новых явлений, являются наиболее достойными реалистического доверия частями теории. Китчер [Kitcher 1993, 140–149] вводит сходную по духу дистинкцию между «допускаемыми постулатами» или «бездействующими элементами» теорий и их «рабочими постулатами», которым реалисты должны доверять. Псиллос [Psillos 1999, chs. 5–6] утверждает, что можно было бы защитить реализм, продемонстрировав, что успех теорий прошлого не зависел от их ложных элементов: «Достаточно показать, что теоретические законы и механизмы, которым теории прошлого обязаны своим успехом, остаются частью современной научной картины мира» [Psillos 1999, 108]. Непосредственным вызовом реализму объяснений стала бы разработка метода, который позволял бы точно определять аспекты теорий, необходимые для их успеха, причём метода достаточно объективного или обоснованного, чтобы противостоять обвинению, будто реалисты всего лишь постфактум предлагают рационализацию, отождествляя необходимые для объяснений части предшествующих теорий с элементами, сохранёнными нашими лучшими современными теориями. (Дискуссии на эту тему см. в [Chang 2003; Stanford 2003a, 2003b; Elsamahi 2005; McLeish 2005, 2006; Saatsi 2005a; Lyons 2006; Harker 2010].)
Другой версией реализма, признающей стратегию избирательности, является реализм объектов. Здесь реалистическая предпосылка основана на предполагаемой способности каузально манипулировать недоступными наблюдению объектами (такими, как электроны или последовательности генов): например, так, чтобы можно было вмешиваться в определённые явления, вызывая определённые последствия. Чем лучше мы способны использовать наши предполагаемые знания о причинах явлений и, таким образом, влиять на них (зачастую весьма прицельно), тем более обоснованно наше убеждение [Hacking 1982, 1983; Cartwright 1983, ch. 5; Giere 1989, ch. 5]. Описанное таким образом убеждение в существовании недоступных наблюдению предметов научного исследования сочетается здесь с определённым скептицизмом в отношении научных теорий в целом: в результате встаёт вопрос, является ли логически непротиворечивой и в принципе возможной убежденность в существовании какого-либо объекта, сопряжённая с отсутствием убежденности в описывающих этот объект теориях [Morrison 1990; Elsamahi 1994; Resnik 1994; Chakravartty 1998; Clarke 2001; Massimi 2004]. Реализм объектов весьма естественным образом сочетается с каузальной теорией референции (и поддерживается ею), ассоциируемой с именами Крипке [Kripke 1980] и Патнэма [Putnam 1985/1975, ch. 12], в соответствии с которой можно с успехом ссылаться на некий объект, несмотря на значительные и даже радикальные изменения в теоретических описаниях его свойств; это позволяет сохранить неизменными эпистемические убеждения при изменении теорий с течением времени. Однако вопрос о том, можно ли с успехом применять в этом контексте каузальную теорию референции, остаётся открытым (см. [Hardin & Rosenberg 1983; Laudan 1984; Psillos 1999, ch. 12; Chakravartty 2007a, 52–56]).
Структурный реализм ― ещё один подход, использующий избирательность, но в этом случае сомнение вызывает природа недоступных наблюдению объектов, а реализм относится к структуре области недоступного наблюдению, представленной определёнными отношениями, описываемыми нашими лучшими теориями. Все многочисленные варианты этой позиции делятся на две группы: первые акцентируют эпистемическое различие между понятиями структуры и природы, другие ― онтологический тезис. Согласно эпистемическому подходу, наши лучшие теории, скорее всего, определяют природу недоступных наблюдению объектов неправильно, но зато успешно описывают конкретные отношения между ними. Онтический подход предполагает, что причина, по которой реалисты должны стремиться лишь к знанию о структуре, состоит в том, что само понятие объектов, находящихся в отношениях друг с другом, проблематично в метафизическом плане: на самом деле подобных объектов не существует, а если бы они существовали, то в некотором смысле были бы эмерджентными или зависели бы от отношений, в которых состоят. Одна из проблем, с которыми сталкивается эпистемический подход, ― формулировка понятия «структуры», которое делало бы знание о структуре реально отличным от знания о природе объектов. Проблема онтологического подхода ― в необходимости прояснить важные понятия эмерджентности и/или зависимости. (Об эпистемическом структурном реализме см. [Worrall 1989; Psillos 1995, 2006; Votsis 2003; Morganti 2004]; об онтическом ― [French 1998, 2006; Ladyman 1998; Psillos 2001, 2006; Ladyman & Ross 2007; Chakravartty 2007a, ch. 3].)
3. Доводы против научного реализма (и ответы на них)
3.1. Недостаточное подтверждение теории данными
Перечисленные в разделе 2 доводы в поддержку реализма оспариваются некоторыми важными антиреалистическими аргументами, которые заставили реалистов либо искать контраргументы, либо видоизменять собственные представления. Одна из таких проблем, недостаточное подтверждение теории данными, заняла заметное место в истории философии XX века в целом и часто возводится к трудам Дюгема [Duhem 1954/1906, ch. 6]. В заметках о подтверждении научных гипотез (в физике, которую он противопоставлял химии и физиологии) Дюгем отметил, что взятая сама по себе гипотеза не может использоваться для выведения поддающихся опытной проверке предсказаний; для этого необходимы также такие «вспомогательные» посылки, как базовые теории, гипотезы относительно инструментов и методов и т. д. Если в ходе дальнейших наблюдений и экспериментов получены данные, противоречащие предсказаниям, проверяемая гипотеза, казалось бы, не выдерживает испытания; однако Дюгем указывал, что, принимая во внимание все посылки, необходимые для того, чтобы делать предсказания, не так-то легко определить, куда именно закралась ошибка. Различные коррективы, вносимые в наш набор мнений относительно гипотез и теорий, будут совместимы с имеющимися данными. Сходный результат часто ассоциируется с более поздним «холизмом подтверждения» Куайна [Quine 1953], согласно которому опыт (включая, конечно, и тот, который связан с научным анализом) подтверждает и опровергает не конкретные убеждения, а, скорее, всю систему убеждений в целом. Поэтому тезис о недостаточном подтверждении часто называют «тезисом Дюгема-Куайна» (об истории вопроса см. [Ben-Menahem 2006]).
Как это соотносится с вопросом о реализме? «Аргумент от недостаточного подтверждения» звучит следующим образом: назовем важные, всеобъемлющие системы научных убеждений «теориями»; разные, противоречащие друг другу теории соответствуют имеющимся данным; данные составляют единственно возможные основания убеждений; поэтому опыт не даёт оснований верить одной из этих теорий в противоположность другой. Учитывая, что теории различаются именно в том, что они говорят о недоступном наблюдению (доступное наблюдению ― данные ― используется всеми теориями), возникает проблема: имеющиеся данные не позволяют однозначно выбрать одну из теорий. В современных дискуссиях проблему формулируют чуть иначе: у каждой теории есть эмпирически эквивалентные соперницы (то есть другие теории, согласные с ней в том, что касается доступного наблюдению, но описывающие недоступное наблюдению иначе). Это утверждение даёт основания для скептицизма в отношении истинности любой конкретной теории, которую реалист захочет поддержать. Поэтому различные формы антиреализма предполагают, что гипотезы и теории, затрагивающие недоступное наблюдению, принимаются на основании не только данных, которые могут быть важны для доказательства их истинности, но также на основании других факторов, которые не являются признаками истинности как таковой (см. параграфы 3.2. и 4.2.–4.4.). (Современные изложения см. в [van Fraassen 1980, ch. 3; Earman 1993; Kukla 1998, chs. 5–6; Stanford 2001].)
Существует несколько возражений на аргумент от недостаточного подтверждения. Например, можно провести различие между недостаточным подтверждением на практике (или в конкретный момент времени) и в принципе. В первом случае недостаточное подтверждение имеет место только потому, что данные, которые подтвердили бы одну теорию или гипотезу, опровергая другую, станут доступны лишь в будущем в результате прогнозируемого развития экспериментальной техники или инструментов. Вероятно, здесь реализм совпадает с подходом, рекомендующим: «Подожди и увидишь», ― хотя, если перспективы получения данных в будущем туманны, то принятие реализма относительно будущего может быть поставлено под вопрос. В любом случае, большинство поборников аргумента от недостаточного подтверждения настаивают, что подтверждения в принципе недостаточно ― вне зависимости от появления любых новых данных всегда существуют правдоподобные эмпирически эквивалентные теории-соперницы. Некоторые отвечают на это, что сомнение в принципиальной недостаточности подтверждения невозможно обосновать, поскольку то, что понимается как данность, подвержено изменениям с течением времени: с развитием новых методов и инструментов и изменением базовой научной картины мира, которое влечёт за собой изменение вспомогательных посылок, необходимых для выведения подтверждаемых наблюдениями предсказаний [Laudan & Leplin 1991]. Однако такие доводы основаны на представлении о данных, отличающемся от взглядов множества антиреалистов (и определённом выше через человеческую способность восприятия). (О других возражениях см. [Okasha 2002; van Dyck 2007; Busch 2009]. Предложение Стэнфорда [Stanford 2006] рассматривать аргумент от недостаточного подтверждения в историческом контексте обсуждается в работах [Chakravartty 2008] и [Godfrey-Smith 2008].)
3.2. Скептицизм в отношении вывода к наилучшему объяснению
Реакция на критику аргумента от недостаточного подтверждения теории данными приводит к ещё одному важнейшему доводу против реализма. Эта критика заключается в отказе от одной из ключевых посылок аргумента от недостаточного подтверждения, а именно ― той, согласно которой свидетельства, на которых основана наша убеждённость в теории, сводятся к эмпирическим данным. Многие реалисты утверждают, что другие соображения (в первую очередь соображения объяснения) играют в научных умозаключениях роль доказательств. Если это так, то, даже если мы согласимся, что для всех теорий существуют эмпирически эквивалентные теории-соперницы, это не повлечёт за собой недостаточности подтверждения, поскольку наш выбор может быть основан на том, что одна из них обладает большей объяснительной способностью [Laudan 1990; Day & Botterill 2008]. Это ― конкретный пример формы рассуждения, позволяющей нам «делать вывод, который ― если он окажется истинным ― даст наилучшее объяснение имеющимся данным» [Lipton 2004/1991, 1]. Если переформулировать это в духе реализма, то «отталкиваясь от посылки, что из всех гипотез одна даёт «наилучшее» объяснение имеющимся данным, мы можем заключить, что именно эта гипотеза является истинной» [Harman 1965, 89]. Вывод к наилучшему объяснению (как в формулировке Липтона) кажется повсеместно распространённым в научной практике. Однако остаётся открытым вопрос, можно ли ждать, что он даст такое знание, к которому стремятся реалисты (как в формулировке Хэрмена).
Немедленно становятся очевидными две проблемы, связанные со стремлением реалистов обнаружить истину (приблизительную истину, реальное существование объектов и т. д.) на основании гипотез и теорий, которые считаются наилучшими из-за их объяснительной силы. Первая связана с самой объяснительной силой. Чтобы решить, что одна теория лучше объясняет некий феномен, чем другая, следует применить критерий или критерии, на основании которых такое решение можно вынести. Исследователи предлагали множество таких критериев: простоту (шла ли речь о математическом описании или о числе и природе объектов, свойств или отношений, которые теория постулировала), последовательность и логичность (как внутреннюю, так и внешнюю, т. е. в отношении других теорий и фоновых знаний), широту охвата и единообразие (в отношении области, к которой принадлежит объясняемое явление) и т. п. Здесь возникает ряд вопросов: Можно ли определить эти критерии достаточно точно для того, чтобы ранжировать теории в зависимости от их объяснительной силы? Что делать с многозначностью некоторых из критериев (например, идёт ли речь о математической или онтологической простоте)? Не получится ли так, что при совокупном применении всех этих критериев ни одна теория не окажется наилучшей? И, наконец, следует ли считать эти критерии фактологическими или эпистемическими, а не просто прагматическими? Какие, к примеру, у нас есть основания считать простоту критерием истины? Таким образом, можно усомниться, способны ли мы ранжировать теории по степени вероятности, с которой они могут оказаться истинными.
Вторая проблема вывода к наилучшему объяснению касается ряда теорий, в отношении которых выносятся суждения о сравнительной объяснительной эффективности. Даже если учёные и способны ранжировать теории в зависимости от степени их истинности, это не даст нам оснований верить, что какая-то теория (о некой области), является истинной, если не окажется, что эта теория действительно рассматривалась среди них. В противном случае, как отмечает ван Фраассен [van Fraassen 1989, 143], мы можем всего лишь получить «лучшую из худших теорий». Учитывая широко распространённое даже среди реалистов мнение, что многие и, возможно, даже большинство наших лучших теорий, строго говоря, ложны, это может спровоцировать серьёзные опасения. Однако точно так же, как реалистическая стратегия избирательности (см. параграф 2.3.) может предложить ответы на вопрос о том, что для теории значит быть близкой к истине, не будучи в строгом смысле слова истинной, та же самая стратегия может намекнуть на ответ и здесь. Другими словами, лучшая из худших теорий может, тем не менее, описывать недоступные наблюдению аспекты мира таким образом, чтобы соответствовать стандартам разных видов реализма, включая реализм объяснений, реализм объектов и структурный реализм. (Монография, посвященная выводу, предлагающему наилучшее объяснение: [Lipton 2004/1991]; доводы в его пользу см. в [Lipton 1993; Day & Kincaid 1994; Psillos 1996, 2009, part III]; возражения см. в [van Fraassen 1989, chs. 6–7; Ladyman, Douven, Horsten & van Fraassen 1997; Wray 2008].)
3.3. Пессимистическая индукция
Сомнения относительно недостаточного подтверждения и вывода к наилучшему объяснению относятся к сфере понятий, но так называемая пессимистическая индукция (или «пессимистическая мета-индукция», поскольку она касается «базового уровня» индуктивных заключений, из которых выводятся научные теории и законы) задумывалась как довод, исходящий из эмпирических предпосылок. Рассматривая историю теорий в любой области науки, мы обычно обнаруживаем, что с развитием научного знания более старые теории уступают место новым. С точки зрения настоящего, большинство теорий прошлого следует считать ложными; на самом деле, то же самое верно для большинства исторических периодов. Поэтому по перечисляющей индукции (т. е., обобщая эти случаи) существующие в любой конкретный момент времени теории будут, в конечном счёте, замещены и где-то в будущем сочтены ложными. Следовательно, современные теории тоже ложны. Общая идея пессимистической индукции имеет множество предшественниц. Хотя никто не выдвигает именно этот аргумент, Пуанкаре [Poincaré 1952/1905, 160], например, описывает кажущееся «банкротство науки», связанное с очевидно «эфемерной природой» научных теорий, которые «одна за другой отбрасываются», а Патнэм [Putnam 1978, 22–25] описывает проблему с точки зрения невозможности референции понятий, отсылающих к недоступным наблюдению объектам, которая приводит к тому, что теории, использующие эти понятия, нельзя назвать истинными.
Современная дискуссия зачастую разворачивается вокруг аргумента Лаудана [Laudan 1981], заключающемся в том, что история науки даёт множество примеров эмпирически успешных теорий, которые впоследствии были отвергнуты; на последующих этапах развития науки понятия, с помощью которых эти теории описывали недоступное наблюдению, как выяснилось, не имели референции, а сами теории поэтому оказалось невозможно рассматривать как истинные или приблизительно истинные. (Если мы предпочитаем определять реализм в терминах онтологии, подразумеваемой научными теориями, а не референции и истины, проблема состоит в том, что с точки зрения последующих периодов истории науки онтология, подразумеваемая теориями прошлого, оказывается ошибочной) ответы на этот аргумент обычно принимают одну из двух форм: первая восходит к уточнениям реализма, описанным в параграфе 1.3., а вторая ― к формам реалистической избирательности, перечисленным в параграфе 2.3. Оба этих ответа можно проинтерпретировать как попытки ограничить индуктивную базу аргумента таким образом, чтобы пессимистический вывод оказался невозможным. Например, можно заявить, что, если мы рассматриваем только достаточно зрелые и не ad hoc теории, то число тех, чьи центральные понятия не отсылают к реальности и/или не могут рассматриваться как приблизительно истинные, существенно снижается (см. литературу к параграфу 1.3.). Или реалист может согласиться, что история науки полна примеров значительных изменений того, к чему отсылают понятия, но тем не менее утверждать, что понятия зачастую продолжают отсылать к тому же самому, как, собственно говоря, и утверждается сторонниками реализма объяснений, реализма объектов и структурного реализма (см. литературу к параграфу 2.3.). (Другие ответы см. в [Leplin 1981; McAllister 1993; Chakravartty 2007, ch. 2; Doppelt 2007; Nola 2008]; в работах [Hardin & Rosenberg 1982; Cruse & Papineau 2002; Papineau 2010] исследуется идея, что референция неважна для приблизительной истинности.)
Подобно тому, как некоторые авторы полагают, что аргумент от чуда является примером ошибки в рассуждении ― ошибки базового процента (см. параграф 2.1.), ― другие считают, что то же самое можно сказать о пессимистической индукции [Lewis 2001; Lange 2002; Magnus & Callender 2004]. Возражение построено по аналогии: на основании того факта, что успешные теории прошлого, вероятно, не имеют референции или не являются приблизительно истинными, нельзя сделать вывод относительно того, какова вероятность, что лучшие современные теории не отсылают к недоступному наблюдению, или не являются приблизительно истинными, если только мы не знаем базовый процент нереферентных или не приблизительно истинных теорий в оцениваемых множествах. А поскольку мы не можем знать этого независимо, пессимистическая индукция необоснованна. И опять, по аналогии, можно заявить, что, формализовав аргумент и изложив его в терминах вероятности (как необходимо сделать, чтобы сослаться на ошибку базового процента), мы упускаем из виду суть пессимистической индукции [Saatsi 2005b]. Можно понять этот аргумент просто как отрицание предполагаемой связи между эмпирическим успехом научной теории и успешной референцией или приблизительной истиной (в противоположность тому, что говорит перечисляющая индукция per se). Если даже несколько примеров из истории науки демонстрируют, что теории могут быть эмпирически успешными и при том, однако, не отсылать к центральным недоступным наблюдению объектам, которые они описывают, или оказываться не тем, что реалисты назвали бы приблизительно истинной теорией, то уже это, на первый взгляд, ставит под вопрос представление, будто только реализм может объяснить успех науки.
3.4. Скептицизм в отношении приблизительной истинности
То, что реалисты постоянно прибегают к понятию приблизительной истины, имеет несколько причин. Повсеместное использование абстракции (т. е. включение некоторых, но не всех, важных параметров в научное описание) и идеализации (искажение природы некоторых параметров) предполагает, что даже многие наши лучшие теории и модели не являются абсолютно правильными. Распространённое реалистическое утверждение, согласно которому теории постепенно приближаются к истине по мере прогресса в области научных исследований, предполагает, что такой прогресс можно хотя бы в принципе как-то оценить или измерить. И даже тем реалистам, которые сами по себе не являются сторонниками конвергентной теории истины, очень важно разъяснить метафору приближения теорий к истине в споре с антиреалистами, утверждающими, что она лишена смысла. Необходимость наполнить метафору содержанием и дать аккуратное объяснение понятию приблизительной истины ― это одно из требований скептиков к реалистам. Этого добиваются, используя две основные стратегии: можно попытаться измерить степень приблизительности истины, формализировав это понятие, а также связанное с ним понятие сравнительной близости к истине, или дать неформализованное объяснение.
Первым, кто пошел путём формализации, стал Поппер [Popper 1972, 231–236], определивший сравнительные степени «правдоподобия» теорий, возникающих в конкретной области науки за определённый период времени, сравнив истинность и ложность того, что из них следует. Однако Миллер [Miller 1974] и Тихий [Tichý 1974] показали наличие здесь технической проблемы из-за следствия, согласно которому, чтобы теория А была правдоподобнее теории В, А должна быть в строгом смысле слова истинной, что ставит реалистов перед необходимостью объяснить, как безусловно ложные теории могут отличаться по степени близости к истине (см. также [Oddie 1986a]). Другой метод формализации (также называемый методом сходства) предлагает обращение к концепции возможных миров. Согласно этому методу условия, при которых теория истинна, отождествляются с рядом возможных миров, в которых она истинна, и «правдоподобие» вычисляется как функция, измеряющая среднюю (или иную) математическую дистанцию между реальным миром и мирами этого ряда, тем самым облегчая ранжирование теорий по их правдоподобию [Tichý 1976, 1978; Oddie 1986b; Niiniluoto 1987, 1998] (критику см. в [Miller 1976; Aronson 1990]). Одной из последних попыток формализовать приблизительную истину является метод иерархии классов, анализирующий правдоподобие в понятиях отношений сходства между вершинами древовидных графов классов и подклассов, представляющих, с одной стороны, научные понятия, а с другой ― объекты, свойства и отношения в мире, которые они, предположительно, репрезентируют [Aronson 1990; Aronson, Harré, & Way 1994, 15–49] (критику см. в [Psillos 1999, 270–273]).
Менее формальными и, возможно, более распространёнными, являются попытки реалистов дать качественное объяснение понятию приблизительной истины. Сторонники одного из типичных подходов полагают, что теорию можно счесть более близкой к истине, чем предшествующую, если последняя может быть описана как частный случай первой. В более общем виде идею частных случаев и взаимоотношений между теориями разрабатывал Пост ([Post 1971]; см. также [French & Kamminga 1993]), утверждавший, что определённые эвристические принципы в науке приводят к выбору теорий, «сохраняющих» удачные части своих предшественниц. Его «общий принцип соответствия» гласит, что более поздние теории обычно объясняют успех своих предшественниц, поскольку редуцируются к ним в тех областях, где эти более ранние теории хорошо подтверждены. Отсюда, к примеру, часто цитируемое заявление, что определённые уравнения релятивистской физики в пределе (когда скорость стремится к нулю) могут быть приведены к соответствующим уравнениям классической физики. В этом случае реалист может утверждать, что более поздние теории предлагают более близкие к истине описания соответствующих явлений, и что способы, которыми они это делают, могут быть отчасти разъяснены, если мы изучим то, как эти теории были построены на основании своих частных случаев, представленных их теориями-предшественницами. (Другие мнения о приблизительной истине см. в [Leplin 1981; Boyd 1990; Weston 1992; Smith 1998; Chakravartty 2010].)
4. Антиреализм: сложности научного реализма
4.1. Эмпиризм
Понятие «антиреализм» включает в себя любые взгляды, расходящиеся с реализмом относительно хотя бы одного из тех принципов, которые были подробно рассмотрены в параграфе 1.2.: метафизической посылке о существовании независящей от нашего сознания реальности, семантической посылке о буквальной интерпретации теорий и эпистемической посылке, согласно которой теории включают в себя знание как о доступном, так и о недоступном наблюдению. В результате, как того и можно было ожидать, есть множество способов быть антиреалистом и множество разных точек зрения, относимых к антиреализму. В историческом развитии реализма, возможно, самыми важными формами антиреализма были разные варианты эмпиризма, которые из-за того значения, которое они придавали опыту как источнику и содержанию знания, естественным образом отвергали идею знания о недоступном наблюдению. Возможно быть эмпириком в более широком смысле ― так, что ваши убеждения будут совместимы с реализмом: например, можно соглашаться, что знание о мире возникает эмпирическим путём, но полагать, что из эмпирического знания можно делать некоторые выводы о недоступном наблюдению. В первой половине XX века, однако, эмпиризм в основном существовал в виде разных видов «инструментализма»: точки зрения, согласно которой теории ― просто инструмент для предсказания доступных наблюдению явлений или систематизации отчётов о наблюдениях.
Традиционно инструменталисты утверждают, что сами по себе термины, означающие недоступные наблюдению явления, не имеют значения; понимаемые буквально высказывания, содержащие их, даже не рассматриваются как истинные или ложные. Самыми влиятельными защитниками инструментализма были логические эмпирики (или логические позитивисты), включая Карнапа и Гемпеля, знаменитых членов Венского кружка философов и учёных, также внесших немалый вклад и в иные области исследований. Чтобы обосновать повсеместное использование в научном дискурсе терминов, которые в противном случае могли бы быть восприняты как отсылающие к недоступному наблюдению, они обратились к небуквальной семантике, согласно которой эти термины приобретают значения благодаря связи с терминами, обозначающими доступное наблюдению (например, «электрон» может означать «белая вспышка в камере Вильсона»), или с наглядными лабораторными операциями (эту точку зрения называют «операционализмом»). Непреодолимые семантические трудности в конце концов (по большей части) привели к отказу от логического эмпиризма и подъёму реализма. Контраст возникает здесь не только в области семантики и эпистемологии: некоторые логические эмпирики также придерживались неокантианской точки зрения, согласно которой онтологические вопросы, «внешние» по отношению к границам знания, представленного теориями, тоже бессмысленны (границы определяются исходя исключительно из прагматических соображений), а потому отрицают метафизический аспект реализма (как у Карнапа [Carnap 1950]). (Дюгем [Duhem 1954/1906] повлиял на инструментализм; критику семантики логических эмпириков см. в [Brown 1977, ch. 3]; более общие сведения о логическом эмпиризме см. в [Giere & Richardson 1997] и [Richardson & Uebel 2007]; о неокантианском прочтении см. [Richardson 1998] и [Friedman 1999].)
Ван Фраассен [van Fraassen 1980] заново ввёл эмпиризм в научный контекст, приняв реалистическую семантику и избежав тем самым многих проблем, стоявших перед логическим эмпиризмом. Его позиция, конструктивный эмпиризм, состоит в том, что целью науки является эмпирическая адекватность, согласно которой «теория эмпирически адекватна именно в том случае, когда то, что она сообщает о доступных наблюдению предметах и событиях мира, истинно» [van Fraassen 1980, 12] (далее [van Fraassen 1980, 64] дано более техническое определение, встраивающее доступные наблюдению структуры в научные модели). Крайне важно, что в отличие от традиционного инструментализма и логического эмпиризма, конструктивный эмпиризм интерпретирует теории в точности как реализм. Антиреализм этой точки зрения всецело определяется её эпистемологией: она призывает доверять нашим лучшим теориям только при условии, что те описывают доступные наблюдению явления, а по отношению ко всему недоступному наблюдению оставаться агностиками. Таким образом, сторонник конструктивного эмпиризма признает, что заявления о неподдающемся наблюдению могут быть истинны или ложны, но не заходит так далеко, чтобы действительно верить в их истинность или ложность. Эта точка зрения совпадает с традиционным инструментализмом в ограничении того, в чем мы можем быть убеждены, лишь областью доступного наблюдению, а потому её иногда считают вариантом инструментализма. (Более подробно об этом см. в [Fraassen 1985, 2001] и информативной работе [Rosen 1994].) Здесь есть также сродство с идеей фикционализма, согласно которой предметы существуют и ведут себя так, как если бы наши лучшие теории были истинными [Vaihinger 1923/1911; Fine 1993].
4.2. Историзм
Фиаско программы логического эмпиризма было отчасти приближено историческим поворотом, произошедшим в философии науки в 1960-х и ассоциируемым с такими авторами, как Кун, Фейерабенд и Хэнсон. Важнейшая работа Куна, «Структура научных революций», сыграла значительную роль в появлении устойчивого интереса к историческому подходу к научному знанию, в особенности среди тех, кто интересовался природой научной практики. Ведущим принципом исторического поворота был серьёзный подход к истории науки и научной практики, который подразумевал, что научное знание следует изучать с учетом контекста. Кун утверждал, что работы, написанные в рамках такого подхода, объяснят повторяющийся сценарий: периоды так называемой «нормальной науки», часто довольно длительные (вспомним, например, периоды доминирования классической и релятивистской физики), которые чередуются с революциями, приводящими научное сообщество из одной эпохи нормальной науки в другую. Последствия, с которыми здесь сталкивается реализм, связаны с характеристикой, которую Кун даёт знанию в пред- и постреволюционный период. Он говорит, что два разных периода нормальной науки «несоизмеримы» друг с другом, так что после революции мир претерпевает существенные перемены (феномен «изменения виденья мира»). (Среди множества информативных исследований на эту тему см. [Horwich 1993; Hoyningen-Huene 1993; Sankey 1994; Bird 2000].)
Понятие несоизмеримости касается сравнения теорий, существующих в разные периоды нормальной науки. Кун полагает, что, если две теории несоизмеримы, их невозможно сравнить таким образом, чтобы вынести суждение об эпистемическом превосходстве одной из них, поскольку разные периоды нормальной науки характеризуются разными «парадигмами» (подходами к символической репрезентации явлений, метафизическими убеждениями, ценностями и техниками решения задач). Как следствие, в разные периоды нормальной науки учёные обычно используют разные методы и стандарты, по-разному интерпретируют мир из-за «теоретически нагруженного» восприятия и, что всего важнее для Куна [Kuhn 1983], по-разному понимают сами используемые ими термины. Это ― вариант смыслового холизма или контекстуализма, согласно которому значение термина или понятия сводится к его связям с другими терминами парадигмы. Изменение любой части этой структуры влечёт за собой полное изменение смыслов: например, термин «масса» имеет разные значения в контексте классической и релятивистской физики. Таким образом, суждение, что более позднее определение массы ближе к истине, или даже что соответствующие теории описывают одно и то же свойство, основано на двусмысленности: оно отождествляет два разных понятия, которые можно понять лишь в определённом историческом контексте, т. е. с точки зрения парадигм, к которым они принадлежат.
Изменения в восприятии, концептуализации и языке, которые Кун ассоциирует со сменой парадигмы, также питают его концепцию «изменения виденья мира», которая ещё дальше уводит сторонников исторического подхода от реализма. Он настаивает, что после научной революции учёные живут в другом мире. Это ― знаменитое загадочное замечание из «Структуры научных революций» [Kuhn 1970/1962, 111, 121, 150], но впоследствии [Kuhn 2000, 264] Кун разъясняет его в неокантианском духе: функция парадигм ― создавать реальность научных явлений, тем самым позволяя учёным взаимодействовать с этой реальностью. Таким образом, может показаться, что не только значения, но и то, к чему отсылают термины, задаётся парадигмой. А потому, отражая интересную параллель с неокантианским логическим эмпиризмом, идея существующего за пределами парадигмы мира, исследуемого учёными и доступного познанию, лишена понятного когнитивного содержания. Здесь эмпирическая реальность структурирована научными парадигмами, а это противоречит метафизической посылке реализма о существовании независящего от нашего сознания мира.
4.3. Социальный конструктивизм
Одним из следствий исторического поворота в философии науки и акцента, сделанного им на научной практике, стал интерес к сложным социальным взаимодействиям, неизбежно сопровождающим и пронизывающим процесс порождения научного знания. Отношения между экспертами, их учениками и аудиторией, сотрудничество и соперничество отдельных учёных и научных институтов, а также социальный, экономический и политический контекст стали предметом подхода к изучению науки, известного как социология научного знания (СНЗ). Хотя в теории приверженность к изучению науки в социологической перспективе можно интерпретировать как нейтральную в отношении реализма [Lewens 2005], на деле большинство вдохновлённых СНЗ описаний науки являются явно или неявно антиреалистическими. На практике этот антиреализм вырастает из распространённого предположения, что, стоит нам оценить роль, которую социальные факторы (мы используем это словосочетание как общий термин, охватывающий все вышеупомянутые виды взаимодействий и контекстов) играют в создании научного знания, как неизбежной окажется философская приверженность какой-либо форме «социального конструктивизма», несовместимая с различными аспектами реализма.
Термин «социальный конструктивизм» отсылает к любому порождающему знание процессу, в ходе которого то, что считается фактом, в значительной степени определяется социальными факторами, а другие социальные факторы, скорее всего, привели бы к появлению фактов, несовместимых с теми, которые получены в результате исходного процесса. Таким образом, здесь важно заявление, что факты контрфактически зависимы от социальных факторов. Есть много способов согласования определяющей роли социальных факторов с реализмом. Например, социальные факторы могут определять дозволенные, поддерживаемые и финансируемые направления и методологию исследований, но само по себе это не подрывает реалистическое отношение к результатам научной работы. Однако часто исследования в области СНЗ представляют собой изучение частных случаев, цель которого ― продемонстрировать, как конкретные повлиявшие на научную работу решения были спровоцированы социальными факторами, которые, будь они иными, могли бы содействовать получению результатов, несовместимых с тем, что, в конечном счёте, признано научным фактом. Некоторые, включая сторонников так называемой «сильной программы» СНЗ, утверждают, что такая случайность фактов неизбежна из-за более общих, принципиальных причин. (Пример влиятельных подходов к социальному конструктивизму см. в [Latour & Woolgar 1986/1979; Knorr-Cetina 1981; Pickering 1984; Shapin & Schaffer 1985; Collins & Pinch 1993]; о сильной программе см. [Barnes, Bloor & Henry 1996]; историческое исследование о переходе от взглядов Куна к СНЗ и социальному конструктивизму см. в [Zammito 2004, chs. 5–7].)
Делая социальные факторы неустранимым и существенным критерием того, что считается истинным или ложным в области науки (или в иных областях), социальный конструктивизм противопоставляет себя реалистическому убеждению, что теории можно рассматривать как источник знаний о существующем независимо от нашего сознания мире. И, как при историческом подходе, такие понятия, как истина, референция и онтология интерпретируются здесь в зависимости от конкретного контекста и не имеют значения за его пределами. Поздние работы Куна и Витгенштейна оказали особенно мощное влияние на развитие учения сильной программы о «конечности значения», согласно которой значения терминов понимаются как социальные установления: различные способы их успешного использования в коммуникации внутри языкового сообщества. Эта теория значения закладывает основание аргумента, согласно которому значения научных терминов (помимо прочего) являются продуктом общественных договорённостей и не должны быть зафиксированы или определены, что порождает конфликты с несколькими видами реализма, включая идею конвергенции к истинным теориям, прогресса в области онтологии или приблизительной истины и определённости референции к существующим независимо от нашего сознания объектам, свойствам и отношениям. Таким образом, здесь вновь возникает тема неокантианства, хотя в учениях конструктивистов ее значимость заметно разнится (изложение зрелой доктрины сторонников конечности знания см. в [Kusch 2002], о более мягком конструктивизме см. «внутренний реализм» Патнэма [Putnam 1981, ch. 3]; ср. [Ellis 1988]).
4.4. Феминистские подходы
Феминистская критика науки тематически связана с СНЗ и формами социального конструктивизма, поскольку подчёркивает роль социальных факторов в создании научных фактов; но здесь анализ принимает более специализированную форму, отражая особую озабоченность маргинализацией мнений, на основании гендера, этнической принадлежности, социо-экономического статуса и политических взглядов. Не все феминистские подходы являются антиреалистскими, но практически все они являются нормативными: они предлагают рецепты переоценки научной практики и таких понятий, как объективность и знание, что напрямую влияет на реализм. В этой связи полезно различать (как изначально предлагал Хердинг [Harding 1986]) три подхода. Феминистский эмпиризм сосредоточен на возможности существования в научных сообществах обоснованного мнения, возникающего как функция несокрытости и принятия во внимание предрассудков, ассоциируемые с различными точками зрения, находящими отражение в научной работе. Позиционная теория полагает, что научное знание неразрывно связано с особенностями различных точек зрения. Феминистский постмодернизм отрицает традиционные концепции универсальной или абсолютной объективности и истины. (Неудивительно, что эти взгляды не всегда можно точно отличить друг от друга; некоторые важные подходы см. в [Keller 1985; Harding 1986; Haraway 1988; Longino 1990, 2002; Alcoff & Potter 1993; Nelson & Nelson 1996].)
У понятия объективности есть несколько традиционных коннотаций, включая незаинтересованность (отстранённость, отсутствие предвзятости) и универсальность (независимость от любой конкретной точки зрения или мнения); эти коннотации обычно ассоциируются со знанием о существующем независимо от нашего сознания мире. Разные варианты феминистской критики почти единодушно отрицают научную объективность в смысле незаинтересованности, предлагая исследования конкретных случаев, цель которых ― показать, как присутствие (например) патриархальной предвзятости в научном сообществе может привести к принятию одной теории и отказу от альтернатив (подробный рассказ о двух таких случаях см. в [Longino 1990, ch. 6]). Возможно, провал объективности в этом смысле сочетается с реализмом в смысле более общем, но только при соблюдении особых условий. Если имеющаяся в каком-либо случае предвзятость эпистемически нейтральна (т. е., если она не влияет тем или иным образом на оценку научных данных), то реализм представляет собой, по крайней мере, одну из приемлемых интерпретаций научной работы. В более интересном случае, когда предвзятость имеет эпистемические последствия, перспективы реализма не столь радужны, но ситуация может быть улучшена за счёт научной инфраструктуры, задача которой ― подвергнуть исследование тщательной проверке (например, при помощи слепого рецензирования, честного учёта мнений меньшинств и т. д.), таким образом облегчая принятие мер к исправлению там, где они нужны. Убеждение, что науки обычно не являют собой пример подобной инфраструктуры, может быть одной из причин нормативности большинства изводов феминистского эмпиризма.
Объективность в смысле универсальности или независимости от точки зрения ещё сложнее совместить с реализмом. Некоторые промарксистские сторонники позиционной теории утверждают, что в области науки определённые взгляды являются эпистемически привилегированными, т. е. что подчинённые точки зрения эпистемически привилегированы в сравнении с доминирующими, поскольку дают возможность более глубоких озарений (подобно тому, как пролетарию свойственно более глубокое понимание пределов возможностей человека, чем тому, кто облечён властью и понимает это поверхностно). Другие говорят, что эпистемическая привилегия не имеет такого значения, предполагая, что ни одна точка зрения не должна получать преимущества перед другой на основании какого-либо единого критерия эпистемической оценки. Это мнение находит самое явное выражение в феминистском постмодернизме, который принимает радикальный релятивизм в отношении истины (а также, предположительно, приблизительной истины, онтологии, подразумеваемой научными теориями, и других ключевых для разных описаний реализма понятий). Как и в случае с сильной программой СНЗ, истина и эпистемические критерии определяются здесь лишь в контексте определённой точки зрения и потому не могут быть поняты вне контекста или как существующие независимо от нашего сознания.
4.5. Прагматизм, квиетизм и неразрешимость спора
Нередко приходится слышать от философов, что различные формы реализма и антиреализма, перечисленные в этой статье, по всем признакам представляют собой вековечный философский спор. Здесь наблюдается такой разброс тем и возникает такое множество противоречивых интуиций (по поводу которых разумные люди, вероятно, могут разойтись во мнениях), что неясно, возможно ли тут вообще какое-то решение. Это заключение, констатирующее, что спор потенциально неразрешим, важно для некоторого числа описываемых ниже концепций философии науки, часть из которых возникла как прямая реакция на него. Например, Файн [Fine 1996/1986, chs. 7–8] утверждает, что, в конечном счёте, и реализм, и антиреализм неприемлемы, и предлагает вместо них то, что называет «естественным онтологическим отношением» (ЕОО) (детальное изложение этого мнения см. в [Rouse 1988, 1991]). ЕОО предназначено для того, чтобы охарактеризовать то, что является ключевым и общим для реалистического и антиреалистического отношения к принятию наших лучших теорий. Файн полагает, что сторонники обоих подходов делают ошибку, добавляя к этой общей позиции дальнейшие метафизические и эпистемические уточнения: например, заявления о том, какие аспекты общей онтологии следует рассматривать как реальные, что является подлинным предметом убеждения и т. п. Другие утверждают, что такой подход к научному знанию является не- или антифилософским и защищают философскую значимость дебатов о реализме [Crasnow 2000; Mcarthur 2006]. Мусгрейв [Musgrave 1989] утверждает, что либо эта теория бессодержательна, либо она сводится к реализму.
Идея перестать сосредотачиваться на конфликте между реалистическим и антиреалистическим подходами к науке также постоянно всплывает в современных вариантах прагматизма и квиетизма. Если говорить о первом, то Пирс ([Peirce 1998/1992], к примеру, в работе «Как сделать наши идеи ясными», впервые напечатанной в 1878) полагает, что значение предложения задаётся его «практическими последствиями» для человеческого опыта, например, для наблюдения или решения задач. Для Джеймса [James 1979/1907] измеренная таким образом полезность как раз и является критерием истины (где истина ― всё, о чём мы приходим к соглашению в конечном результате идеального научного исследования). Многие вопросы, обсуждаемые реалистами и антиреалистами (например, различия в эпистемическом доверии к научным объектам, свойствам и отношениям, основанные на их доступности наблюдению), не представляют проблемы для этого подхода. И тем не менее, в соответствии с традиционной интерпретацией, взгляды Пирса и Джеймса представляют собой форму антиреализма, поскольку оба полагают, что наша концепция реальности сводится к истине, понимаемой в прагматическом смысле, и, таким образом, вступают в конфликт с метафизическим аспектом реализма. Понятие квиетизма часто ассоциируется с реакцией Витгенштейна на философские проблемы, о которых, ― настаивал он, ― нельзя сказать ничего осмысленного. Это означает не то, что нам не нравится заниматься подобной проблемой, а скорее, то, что, вне зависимости от нашего интереса или его отсутствия, сам диспут посвящён псевдо-проблеме. Блэкбёрн [Blackburn 2002] полагает, что такова может быть и природа споров о реализме.
Последняя сложность, связанная с предполагаемой неразрешимостью споров о реализме, акцентирует некоторые мета-философские посылки, принимаемые участниками дебатов. Например, Уайли [Wylie 1986, 287] утверждает, что «самые изощрённые убеждения обеих сторон теперь включают обосновывающие сами себя концепции целей философии и критериев адекватности, которые применяются для того, чтобы судить о философских теориях науки». То есть с самого начала различные предположения о том, какого рода умозаключения оправданы, какого рода доказательства подкрепляют убеждения, существует ли истинная потребность в объяснении доступных наблюдению явлений с точки зрения реальностей, в которых они существуют, и т. п., приводят к тому, что в спорах реалистов и антиреалистов в качестве посылок неявно принимается то, что должно быть доказано. Этот диагноз, по-видимому, подтверждает намёк ван Фраассена [van Fraassen 1989, 170–176; 1994, 182], что ни реализм, ни антиреализм (в его случае ― эмпиризм) не исключаются правдоподобными критериями рациональности; эти взгляды опираются на разное понимание того, сколь большой эпистемический риск мы можем взять на себя, когда формируем наши убеждения на основе имеющихся у нас данных. Здесь возникает интересный вопрос: разрешимы ли в принципе дискуссии вокруг реализма и антиреализма или, в конечном итоге, внутренне непротиворечивые и логичные формулировки этих позиций следует рассматривать как непримиримые, но тем не менее допустимые интерпретации научного знания [Chakravartty 2007a, 16–26].
Библиография
Alcoff, L. & E. Potter (eds.), 1993, Feminist Epistemologies, London: Routledge.
Aronson, J. L., 1990, “Verisimilitude and Type Hierarchies”, Philosophical Topics, 18: 5–28.
Aronson, J. L., R. Harré, & E. C. Way, 1994, Realism Rescued: How Scientific Progress is Possible, London: Duckworth.
Barnes, B., B. Bloor & J. Henry, 1996, Scientific Knowledge, London: Athlone.
Barnes, E. C., 2002, “The Miraculous Choice Argument for Realism”, Philosophical Studies, 111: 97–120.
Barnes, E. C., 2008, The Paradox of Predictivism, Cambridge: Cambridge University Press.
Ben-Menahem, Y., 2006, Conventionalism, Cambridge: Cambridge University Press.
Bird, A., 2000, Thomas Kuhn, Chesham: Acumen.
Blackburn, S., 2002, “Realism: Deconstructing the Debate”, Ratio, 15: 111–133.
Boyd, R. N., 1983, “On the Current Status of the Issue of Scientific Realism”, Erkenntnis, 19: 45–90.
Boyd, R. N., 1989, “What Realism Implies and What it Does Not”, Dialectica, 43: 5–29.
Boyd, R. N., 1990, “Realism, Approximate Truth and Philosophical Method”, in C. W. Savage (ed.), Scientific Theories, Minnesota Studies in the Philosophy of Science, vol. 14, Minneapolis: University of Minnesota Press.
Boyd, R. N., 1999, “Kinds as the “Workmanship of Men”: Realism, Constructivism, and Natural Kinds”, in J. Nida-Rümelin (ed.), Rationalität, Realismus, Revision: Proceedings of the Third International Congress, Gesellschaft für Analytische Philosophie, Berlin: de Gruyter.
Brown, H. I., 1977, Perception, Theory and Commitment: The New Philosophy of Science, Chicago: University of Chicago Press.
Brown, J. R., 1982, “The Miracle of Science”, Philosophical Quarterly, 32: 232–244.
Busch, J., 2008, “No New Miracles, Same Old Tricks”, Theoria, 74: 102–114.
Busch, J., 2009, “Underdetermination and Rational Choice of Theories”, Philosophia, 37: 55–65.
Carnap, R., 1950, “Empiricism, Semantics and Ontology”, Revue Intérnationale de Philosophie, 4: 20–40. Reprinted in Carnap, R. 1956: Meaning and Necessity: A Study in Semantic and Modal Logic, Chicago: University of Chicago Press.
Cartwright, N., 1983, How the Laws of Physics Lie, Oxford: Clarendon.
Chakravartty, A., 1998, “Semirealism”, Studies in History and Philosophy of Science, 29: 391–408.
Chakravartty, A., 2007a, A Metaphysics for Scientific Realism: Knowing the Unobservable, Cambridge: Cambridge University Press.
Chakravartty, A., 2007b, “Six Degrees of Speculation: Metaphysics in Empirical Contexts”, in B. Monton (ed.), Images of Empiricism, Oxford: Oxford University Press.
Chakravartty, A., 2008, “What You Don't Know Can't Hurt You: Realism and the Unconceived”, Philosophical Studies, 137: 149–158.
Chakravartty, A., 2010, “Truth and Representation in Science: Two Inspirations from Art”, in R. Frigg & M. Hunter (eds.), Beyond Mimesis and Convention: Representation in Art and Science, Boston Studies in the Philosophy of Science, Dordrecht: Springer.
Chang, H., 2003, “Preservative Realism and Its Discontents: Revisiting Caloric’, Philosophy of Science, 70: 902–912.
Churchland, P., 1985, “The Ontological Status of Observables: In Praise of the Superempirical Virtues, in Churchland & Hooker (eds.), Images of Science: Essays on Realism and Empiricism, (with a reply from Bas C. van Fraassen), Chicago: University of Chicago Press.
Clarke, S., 2001, “Defensible Territory for Entity Realism”, British Journal for the Philosophy of Science, 52: 701–722.
Collins, H. & T. J. Pinch, 1993, The Golem, Cambridge: Cambridge University Press.
Crasnow, S. L., 2000, “How Natural Can Ontology Be?”, Philosophy of Science, 67: 114–132.
Cruse, P. & D. Papineau, 2002, ‘Scientific Realism Without Reference”, in M. Marsonet (ed.), The Problem of Realism, London: Ashgate.
Day, M. & G. Botterill, 2008, “Contrast, Inference and Scientific Realism”, Synthese, 160: 249–267.
Day, T. & H. Kincaid, 1994, “Putting Inference to the Best Explanation in its Place”, Synthese, 98: 271–295.
Devitt, M., 1991, Realism and Truth, Oxford: Blackwell.
Devitt, M., 2005, “Scientific Realism”, in F. Jackson & M. Smith (eds.), The Oxford Handbook of Contemporary Philosophy, Oxford: Oxford University Press.
Dicken, P. & P. Lipton, 2006, “What can Bas Believe? Musgrave and van Fraassen on Observability”, Analysis, 66: 226–233.
Doppelt, G., 2007, “Reconstructing Scientific Realism to Rebut the Pessimistic Meta-Induction”, Philosophy of Science, 74: 96–118.
Duhem, P. M. M., 1954 (1906), The Aim and Structure of Physical Theory, P. P. Wiener (tr.), Princeton: Princeton University Press.
van Dyck, M., 2007, “Constructive Empiricism and the Argument from Underdetermination”, in B. Monton (ed.), Images of Empiricism: Essays on Science and Stances, with a Reply From Bas C. Van Fraassen, Oxford University Press; 2007.
Earman, J., 1993, “Underdetermination, Realism, and Reason”, Midwest Studies in Philosophy, 18: 19–38.
Ellis, B., 1988, “Internal Realism”, Synthese, 76: 409–434.
Elsamahi, M., 1994, Proceedings of the Philosophy of Science Association, 1: 173–180.
Elsamahi, M., 2005, “A Critique of Localised Realism”, Philosophy of Science, 72: 1350–1360.
Fine, A., 1986, “Unnatural Attitudes: Realist and Antirealist Attachments to Science”, Mind, 95: 149–177.
Fine, A., 1990, “Piecemeal Realism”, Philosophical Studies, 61: 79–96.
Fine, A., 1993, “Fictionalism”, Midwest Studies in Philosophy, 18: 1–18.
Fine, A., 1996 (1986), The Shaky Game: Einstein, Realism and The Quantum Theory, 2nd edition. Chicago: University of Chicago Press.
Franklin, A., 1986, The Neglect of Experiment, Cambridge: Cambridge University Press.
Franklin, A., 1990, Experiment, Right or Wrong, Cambridge: Cambridge University Press.
French, S., 1998, “On the Withering Away of Physical Objects”, in E. Castellani (ed.), Interpreting Bodies: Classical and Quantum Objects in Modern Physics, pp. 93–113. Princeton: Princeton University Press.
French, S., 2006, “Structure as a Weapon of the Realist”, Proceedings of the Aristotelian Society, 106: 1–19.
French, S. & H. Kamminga (eds.), 1993, Correspondence, Invariance and Heuristics, Dordrecht: Kluwer.
Friedman, M., 1999, Reconsidering Logical Positivism, Cambridge: Cambridge University Press.
Frost-Arnold, G., 2010, “The No-Miracles Argument for Realism: Inference to an Unacceptable Explanation”, Philosophy of Science, 77: 35–58.
Giere, R. N., 1988, Explaining Science: A Cognitive Approach, Chicago: University of Chicago Press.
Giere, R. N. & A. W. Richardson, 1997, Origins of Logical Empiricism (Minnesota Studies in the Philosophy of Science, Volume 16), Minneapolis: University of Minnesota Press.
Godfrey-Smith, P., 2008, “Recurrent Transient Underdetermination and the Glass Half Full”, Philosophical Studies, 137: 141–148.
Hacking, I., 1982, “Experimentation and Scientific Realism”, Philosophical Topics, 13: 71–87.
Hacking, I., 1983, Representing and Intervening, Cambridge: Cambridge University Press.
Hacking, I., 1985, “Do We See Through a Microscope?”, in Churchland & Hooker (eds.), Images of Science: Essays on Realism and Empiricism, (with a reply from Bas C. van Fraassen), Chicago: University of Chicago Press.
Harding, S., 1986, The Science Question in Feminism, Ithaca: Cornell University Press.
Hardin, C. L. & A. Rosenberg, 1982, “In Defence of Convergent Realism”, Philosophy of Science, 49: 604–615.
Harker, D., 2008, “On the Predilections for Predictions”, British Journal for the Philosophy of Science, 59: 429–453.
Harker, D., 2010, “Two Arguments for Scientific Realism Unified”, Studies in History and Philosophy of Science, 41: 192–202.
Harman, G., 1965, “The Inference to the Best Explanation”, Philosophical Review, 74: 88–95.
Haraway, D., 1988, “Situated Knowledges”, Feminist Studies, 14: 575–600.
Hitchcock, C. & E. Sober, 2004, “Prediction versus Accommodation and the Risk of Overfitting”, British Journal for the Philosophy of Science, 55: 1–34.
Horwich, P. (ed.), 1993, World Changes: Thomas Kuhn and the Nature of Science, Cambridge, MA: MIT Press.
Hoyningen-Huene, P., 1993, Reconstructing Scientific Revolutions: The Philosophy of Science of Thomas S. Kuhn, Chicago: University of Chicago Press.
Howson, C., 2000, Hume's Problem: Induction and the Justification of Belief, Oxford: Oxford University Press.
Humphreys, P., 2004, Extending Ourselves: Computational Science, Empiricism, and Scientific Method, Oxford: Oxford University Press.
James, W., 1979 (1907), Pragmatism, Cambridge, MA: Harvard University Press.
Jones, R., 1991, “Realism About What?”, Philosophy of Science, 58: 185–202.
Keller, E. F., 1985, Reflections on Gender and Science, New Haven: Yale University Press.
Kitcher, P., 1993, The Advancement of Science: Science Without Legend, Objectivity without Illusions, Oxford: Oxford University Press.
Knorr-Cetina, K., 1981, The Manufacture of Knowledge, Oxford: Pergamon.
Kripke, S. A., 1980, Naming and Necessity, Oxford: Blackwell.
Kuhn, T. S., 1970 (1962), The Structure of Scientific Revolutions, Chicago: University of Chicago Press.
Kuhn, T. S., 1983, “Commensurability, Comparability, Communicability”, Proceedings of the Philosophy of Science Association, 1982: 669–688.
Kuhn, T. S., 2000, The Road Since Structure, J. Conant & J. Haugeland (eds.), Chicago: University of Chicago Press.
Kukla, A., 1998, Studies in Scientific Realism, Oxford: Oxford University Press.
Kusch, M., 2002, Knowledge by Agreement: the Programme of Communitarian Epistemology, Oxford: Oxford University Press.
Ladyman, J., 1998, “What is Structural Realism?”, Studies in History and Philosophy of Science, 29: 409–424.
Ladyman, J., I. Douven, L. Horsten, & B. C. van Fraassen, 1997, “A Defence of van Fraassen's Critique of Abductive Inference: Reply to Psillos”, Philosophical Quarterly, 47: 305–321.
Ladyman, J. & D. Ross, 1997, Every Thing Must Go: Metaphysics Naturalized, Oxford: Oxford University Press.
Lange, M., 2002, “Baseball, Pessimistic Inductions and the Turnover Fallacy”, Analysis, 62: 281–285.
Latour, B & S. Woolgar, 1986 (1979), Laboratory Life: The Construction of Scientific Facts, (2nd ed.), Princeton: Princeton University Press.
Laudan, L., 1981, “A Confutation of Convergent Realism”, Philosophy of Science, 48: 19–48.
Laudan, L., 1984, “Discussion: Realism Without the Real”, Philosophy of Science, 51: 156–162.
Laudan, L., 1990, “Demystifying Underdetermination”, in C. W. Savage (ed.), Scientific Theories, Minnesota Studies in the Philosophy of Science, vol. 14, Minneapolis: University of Minnesota Press.
Laudan, L. & J. Leplin, 1991, “Empirical Equivalence and Underdetermination”, Journal of Philosophy, 88: 449–472.
Leeds, S., 2007, “Correspondence Truth and Scientific Realism”, Synthese, 159: 1–21.
Leplin, J., 1981, “Truth and Scientific Progress’, Studies in History and Philosophy of Science, 12: 269–292.
Leplin, J., 1997, A Novel Defence of Scientific Realism, Oxford: Oxford University Press.
Lewens, T., 2005, “Realism and the Strong Program”, British Journal for the Philosophy of Science, 56: 559–577.
Lewis, P., 2001, “Why the Pessimistic Induction is a Fallacy”, Synthese, 129: 371–380.
Lipton, P., 1990, “Prediction and Prejudice”, International Studies in the Philosophy of Science, 4: 51–65.
Lipton, P., 1993, “Is the Best Good Enough?”, Proceedings of the Aristotelian Society, 93: 89–104.
Lipton, P., 1994, “Truth, Existence, and the Best Explanation”, in A. A. Derksen (ed.), The Scientific Realism of Rom Harré, Tilburg: Tilburg University Press.
Lipton, P., 2004 (1991), Inference to the Best Explanation, 2nd edition. London: Routledge.
Longino, H., 1990, Science as Social Knowledge: Values and Objectivity in Scientific Inquiry, Princeton: Princeton University Press.
Longino, H., 2002, The Fate of Knowledge, Princeton: Princeton University Press.
Lyons, T. D., 2003, “Explaining the Success of a Scientific Theory”, Philosophy of Science, 70: 891–901.
Lyons, T. D., 2005, “Towards a Purely Axiological Scientific Realism”, Erkenntnis, 63: 167–204.
Lyons, T. D., 2006, “Scientific Realism and the Stratagema de Divide et Impera”, British Journal for the Philosophy of Science, 57: 537–560.
Magnus, P.D. & C. Callender, 2004, “Realist Ennui and the Base Rate Fallacy”, Philosophy of Science, 71: 320–338.
Massimi, M., 2004, “Non-Defensible Middle Ground for Experimental Realism: Why We are Justified to Believe in Colored Quarks”, Philosophy of Science, 71: 36–60.
Maxwell, G., 1962, “On the Ontological Status of Theoretical Entities”, in H. Feigl & G. Maxwell (eds.), Scientific Explanation, Space, and Time, Minnesota Studies in the Philosophy of Science, Volume III, Minneapolis: University of Minnesota Press.
McAllister, J. W., 1993, “Scientific Realism and the Criteria for Theory-Choice”, Erkenntnis, 38: 203–222.
Mcarthur, D., 2006, “The Anti-Philosophical Stance, the Realism Question and Scientific Practice”, Foundations of Science, 11: 369–397.
McLeish, C., 2005, “Realism Bit by Bit: Part I: Kitcher on Reference”, Studies in History and Philosophy of Science, 36: 667–685.
McLeish, C., 2006, “Realism Bit by Bit: Part 2: Disjunctive Partial Reference”, Studies in History and Philosophy of Science, 37: 171–190.
Miller, D., 1974, “Popper's Qualitative Theory of Verisimilitude”, British Journal for the Philosophy of Science, 25: 166–177.
Miller, D., 1976, “Verisimilitude Redeflated”, British Journal for the Philosophy of Science, 27: 363–380.
Miller, R. W., 1987, Fact and Method: Explanation, Confirmation and Reality in the Natural and the Social Sciences, Princeton: Princeton University Press.
Morganti, M., 2004, “On the Preferability of Epistemic Structural Realism”, Synthese, 142: 81–107.
Morrison, M., 1990, “Theory, Intervention and Realism”, Synthese, 82: 1–22.
Musgrave, A., 1985, “Constructive Empiricism and Realism”, P. M. Churchland & C. A. Hooker (eds.), Images of Science: Essays on Realism and Empiricism, (with a reply from Bas C. van Fraassen), Chicago: University of Chicago Press.
Musgrave, A., 1988, “The Ultimate Argument for Scientific Realism”, in R. Nola (ed.), Relativism and Realism in Sciences, Dordrecht: Kluwer.
Musgrave, A., 1989, “Noa's Ark—Fine for Realism”, Philosophical Quarterly, 39: 383–398.
Musgrave, A., 1992, “Discussion: Realism About What?”, Philosophy of Science, 59: 691–697.
Nelson, L. H. & J. Nelson (eds.), 1996, Feminism, Science, and the Philosophy of Science, Dordrecht: Kluwer.
Niiniluoto, I., 1987, Truthlikeness, Dordrecht: Reidel.
Niiniluoto, I., 1998, “Verisimilitude: The Third Period”, British Journal for the Philosophy of Science, 49: 1–29.
Niiniluoto, I., 1999, Critical Scientific Realism, Oxford: Oxford University Press.
Nola, R., 2008, “The Optimistic Meta-Induction and Ontological Continuity: The Case of the Electron”, in L. Soler, H. Sankey, & P. Hoyningen-Huene (eds.), Rethinking Scientific Change and Theory Comparison: Stabilities, Ruptures, Incommensurabilities?, Dordrecht: Springer.
Oddie, G., 1986a, “The Poverty of the Popperian Program for Truthlikeness”, Philosophy of Science, 53: 163–178.
Oddie, G., 1986b, Likeness to Truth, Dordrecht: Reidel.
Okasha, S., 2002, “Underdetermination, Holism and the Theory/Data Distinction”, Philosophical Quarterly, 52: 302–319.
Papineau, D., 2010, “Realism, Ramsey Sentences and the Pessimistic Meta-Induction”, Studies in History and Philosophy of Science, 41: 375–385.
Peirce, C. S., 1998 (1992), The Essential Peirce, N. Houser, C. Kloesel, & the Peirce Edition Project (eds.), Bloomington: Indiana University Press.
Pickering, A., 1984, Constructing Quarks: A Sociological History of Particle Physics, Edinburgh: Edinburgh University Press.
Poincaré, H., 1952 (1905), Science and Hypothesis, New York: Dover.
Popper, K. R., 1972, Conjectures and Refutations: The Growth of Knowledge, 4th edition. London: Routledge & Kegan Paul.
Post, H. R., 1971, “Correspondence, Invariance and Heuristics: In Praise of Conservative Induction”, Studies in History and Philosophy of Science, 2: 213–255.
Psillos, S., 1995, “Is Structural Realism the Best of Both Worlds?”, Dialectica, 49: 15–46.
Psillos, S., 1996, “On van Fraassen's Critique of Abductive Reasoning”, Philosophical Quarterly, 46: 31–47.
Psillos, S., 1999, Scientific Realism: How Science Tracks Truth, London: Routledge.
Psillos, S., 2001, “Is Structural Realism Possible?”, Philosophy of Science, 68: S13–S24.
Psillos, S., 2006, “The, Structure, the Whole, Structure and Nothing But, the Structure?”, Philosophy of Science, 73: 560–570.
Psillos, S., 2009, Knowing the Structure of Nature: Essays on Realism and Explanation, London: Palgrave Macmillan.
Putnam, H., 1975, Mathematics, Matter and Method, Cambridge: Cambridge University Press.
Putnam, H., 1978, Meaning and the Moral Sciences, London: Routledge.
Putnam, H., 1981, Reason, Truth and History, Cambridge: Cambridge University Press.
Putnam, H., 1982, “Three Kinds of Scientific Realism”, Philosophical Quarterly, 32: 195–200.
Putnam, H., 1985 (1975), Philosophical Papers, vol. 2: Mind, Language and Reality, Cambridge University Press.
Quine, W., 1953, “Two Dogmas of Empiricism”, in From a Logical Point of View, pp. 20–46. Cambridge, MA: Harvard University Press.
Resnik, D. B., 1994, “Hacking's Experimental Realism”, Canadian Journal of Philosophy, 24: 395–412.
Richardson, A. W., 1998, Carnap's Construction of the World, Cambridge: Cambridge University Press.
Richardson, A. W. & T. E Uebel (eds.), 2007, The Cambridge Companion to Logical Empiricism, Cambridge: Cambridge University Press.
Rosen, G., 1994, “What is Constructive Empiricism?”, Philosophical Studies, 74: 143–178.
Rouse, J., 1988, “Arguing for the Natural Ontological Attitude”, Proceedings of the Philosophy of Science Association, 1988, vol. 1: 294–301.
Rouse, J., 1991, “The Politics of Postmodern Philosophy of Science”, Philosophy of Science, 58: 607–627.
Saatsi, J., 2005a, “Reconsidering the Fresnel-Maxwell Theory Shift: How the Realist Can Have Her Cake and EAT it Too”, Studies in History and Philosophy of Science, 36: 509–538.
Saatsi, J., 2005b, “On the Pessimistic Induction and Two Fallacies”, Philosophy of Science, 72: 1088–1098.
Salmon, W. C., 1984, Scientific Explanation and the Causal Structure of the World, Princeton: Princeton University Press.
Sankey, H., 1994, The Incommensurability Thesis, London: Ashgate.
Shapere, D., 1982, “The Concept of Observation in Science and Philosophy”, Philosophy of Science, 49: 485–525.
Shapin, S. & S. Schaffer, 1985, Leviathan and the Air Pump, Princeton: Princeton University Press.
Smart, J. J. C., 1963, Philosophy and Scientific Realism, London: Routledge & Kegan Paul.
Smith, P., 1998, “Approximate Truth and Dynamical Theories”, British Journal for the Philosophy of Science, 49: 253–277.
Stanford, P. K., 2001, “Refusing the Devil's Bargain: What Kind of Underdetermination Should We Take Seriously?”, Philosophy of Science, 68: S1–S12.
Stanford, P. K., 2003a, “Pyrrhic Victories for Scientific Realism”, Journal of Philosophy, 100: 553–572.
Stanford, P. K., 2003b, “No Refuge for Realism: Selective Confirmation and the History of Science”, Philosophy of Science, 70: 913–925.
Stanford, P. K., 2006, Exceeding Our Grasp: Science, History, and the Problem of Unconceived Alternatives, Oxford: Oxford University Press.
Tichý, P., 1974, “On Popper's Definitions of Verisimilitude”, British Journal for the Philosophy of Science, 25: 155–160.
Tichý, P., 1976, “Verisimilitude Redefined”, British Journal for the Philosophy of Science, 27: 25–42.
Tichý, P., 1978, “Verisimilitude Revisited”, Synthese, 38: 175–196.
Vaihinger, H., 1923 (1911), The Philosophy of ‘As If’, C.K. Ogden (tr.), London: Kegan Paul.
van Fraassen, B. C., 1980, The Scientific Image, Oxford: Oxford University Press.
van Fraassen, B. C., 1985, “Empiricism in the Philosophy of Science”, in Churchland & Hooker (eds.), Images of Science: Essays on Realism and Empiricism, (with a reply from Bas C. van Fraassen), Chicago: University of Chicago Press.
van Fraassen, B. C., 1989, Laws and Symmetry, Oxford: Clarendon.
van Fraassen, B. C., 1994, “Gideon Rosen on Constructive Empiricism”, Philosophical Studies, 74: 179–192.
van Fraassen, B. C., 2001, “Constructive Empiricism Now”, Philosophical Studies, 106: 151–170.
Votsis, I., 2003, “Is Structure Not Enough?”, Philosophy of Science, 70: 879–890.
Weston, T., 1992, “Approximate Truth and Scientific Realism”, Philosophy of Science, 59: 53–74.
White, R., 2003, “The Epistemic Advantage of Prediction Over Accommodation”, Mind, 112: 654–683.
Worrall, J., 1989, “Structural Realism: The Best of Both Worlds?”, Dialectica, 43: 99–124.
Worrall, J., 2009, “Miracles, Pessimism, and Scientific Realism”, PhilPapers, http://philpapers.org/rec/WORMPA.
Wray, K. B., 2007, “A Selectionist Explanation of the Success and Failures of Science”, Erkenntnis, 67: 81–89.
Wray, K. B., 2008, “The Argument from Underconsideration as Grounds for Anti-Realism: A Defence”, International Studies in the Philosophy of Science, 22: 317–326.
Wray, K. B., 2010, “Selection and Predictive Success”, Erkenntnis, 72: 365–377.
Wylie, A., 1986, “Arguments for Scientific Realism: The Ascending Spiral”, American Philosophical Quarterly, 23: 287–298.
Zammito, J. H., 2004, A Nice Derangement of Epistemes: Post-Positivism in the Study of Science from Quine to Latour, Chicago: University of Chicago Press.
Перевод М.В. Семиколенных, М.А. Секацкой
Как цитировать эту статью
Чакраватти, Аньян. Научный реализм // Стэнфордская энциклопедия философии (версия весны 2014 года) / Ред. Эдвард Н. Залта. Пер. с англ. М.В. Семиколенных и М.А. Секацкой. URL=<http://philosophy.ru/scientific_realism/>.
Оригинал: Chakravartty, Anjan, "Scientific Realism", The Stanford Encyclopedia of Philosophy (Spring 2014 Edition), Edward N. Zalta (ed.), URL =<http://plato.stanford.edu/archives/spr2014/entries/scientific-realism/>.
Выделите её и нажмите Ctrl + Enter