In EnglishСознание
Впервые опубликована 18.06.2004; существенные изменения 14.01.2014
Никакой аспект психики, быть может, не является столь знакомым — и столь загадочным — как сознание и наш сознательный опыт самих себя и мира. Небезосновательно мнение, что проблема сознания — главный вопрос современных теоретических споров о психике. Несмотря на отсутствие общепризнанной теории сознания, имеется пусть и не всеобщее, но широкое согласие относительно того, что адекватное объяснение психики предполагает ясное понимание сознания и его места в природе. Нам в равной степени нужно понять, что такое сознание и как оно соотносится с иными, несознательными аспектами реальности.
1. История вопроса
2. Понятия сознания
4. Дескриптивный вопрос: каковы черты сознания?
4.1 Данные от первого и от третьего лица
4.5 Самостно-перспективитское устройство
4.7 Интенциональность и транспарентность
5. Объяснительный вопрос: как может существовать сознание?
5.1 Разнообразие объяснительных проектов
5.3 Редуктивное и нередуктивное объяснение
5.4 Перспективы успешного объяснения
6. Функциональный вопрос: почему существует сознание?
6.1 Каузальный статус сознания
6.4 Интегрированная репрезентация
6.8 Конститутивные и контингентные роли
7. Теории сознания
8. Метафизические теории сознания
9.3 Репрезентационалистские теории
9.4 Нарративные интерпретативные теории
9.6 Теория интегрированной информации
1. История вопроса
Вопросы о природе сознательной осведомленности, скорее всего, задавались с момента появления человечества. Погребальные практики эпохи неолита, похоже, отражают религиозные убеждения и являются ранними свидетельствами хотя бы минимальной рефлексии о природе человеческого сознания [Pearson 1999; Clark and Riel-Salvatore 2001]. Да и в дописьменных культурах неизменно обнаруживаются религиозные или по крайней мере анимистические воззрения, говорящие о какой-то рефлексии о природе сознания.
Некоторые, тем не менее, доказывали, что сознание в сегодняшнем виде — это относительно недавний исторический продукт, появившийся после гомеровской эпохи [Jaynes 1974]. Согласно этой концепции, люди более раннего времени, в том числе участники Троянской войны, не ощущали себя едиными внутренними субъектами своих мыслей и действий — по крайней мере так, как мы сейчас. Другие утверждали, что даже в классический период в древнегреческом не было слова, соответствующего «сознанию» [Wilkes 1984, 1988, 1995]. Хотя в античности много говорили о ментальном, не столь очевидно наличие у авторов тех времен специальных понятий или интереса относительно того, что мы считаем сознанием.
Хотя слова «сознание» и «совесть» в наши дни используются совершенно по-разному, вероятным представляется то, что акцент Реформации на совести как на внутреннем источнике истины сыграл определенную роль в обращении к внутреннему, столь характерному для современных рефлексивных представлений о самости. Выходивший в 1600 г. на сцену Гамлет смотрел на мир и на самого себя, по сути, уже нынешними глазами.
К началу раннего периода современной эпохи в семнадцатом столетии сознание вышло на первый план в размышлениях о психике. Более того, с середины XVII и до конца XIX вв. оно считалось многими сущностной или определяющей характеристикой ментального. Рене Декарт определил само понятие мышления (pensée) в терминах рефлексивного сознания или осведомленности о самом себе. В «Первоначалах философии» (1644) он писал:
Под словом «мышление» (pensée) я понимаю все, что происходит в нас осознанно.
Позже, ближе к концу XVII в., Локк выдвинул сходный, хотя и чуть более осторожный тезис в «Опыте о человеческом познании» (1688):
Я не утверждаю, что у человека нет души, потому что он не чувствует ее во сне. Но я говорю, что он не может мыслить в бодрствовании или во сне, не чувствуя этого. Наше чувствование необходимо лишь для наших мыслей, но для них оно является таковым и всегда будет оставаться необходимым.
Локк недвусмысленно воздерживался от высказывания каких-либо гипотез о субстанциальной основе сознания и его отношении к материи, но ясно, что он считал его существенным для мышления, а также для тождества личности.
Современник Локка Г. В. Лейбниц, вдохновленный, быть может, своими изысканиями дифференциалов и интегралов, выдвинул в «Рассуждении о метафизике» (1686) теорию психики, допускавшую бесконечное множество степеней сознания и, возможно, даже бессознательные мысли, так называемые «малые перцепции». Лейбниц впервые четко различил перцепцию и апперцепцию, т. е., грубо говоря, осведомленность и осведомленность о себе. В «Монадологии» (1720) он также провел знаменитую аналогию с мельницей, выражавшую его убеждение в том, что сознание не могло бы возникать из одной лишь материи. Лейбниц предлагал читателю вообразить, как кто-то ходит по увеличенному мозгу — как он мог бы ходить внутри мельницы — и наблюдает за всеми его механическими операциями, исчерпывающими, как он считал, его физическую природу. И он утверждал, что этот наблюдатель нигде не увидел бы каких-либо сознательных мыслей.
Несмотря на признание Лейбницем возможности бессознательного мышления, на протяжении большей части следующих двух столетий области мышления и сознания считались более или менее совпадающими. В ассоцианистской психологии как в исполнении Локка, так и позднее в XVIII в. у Юма [Hume 1739] или в XIX в. у Джеймса Милля [Mill 1829] предпринимались попытки отыскать принципы взаимодействия и взаимовлияния сознательных мыслей или идей. Сын Джеймса Милля, Джон Стюарт Милль, продолжил работу своего отца в ассоцианистской психологии, хотя и допускал, что комбинации идей могут давать продукты, не сводимые к составляющим их ментальным частям, предложив тем самым раннюю модель ментальной эмерджентности [Mill 1865].
Чисто ассоцианистский подход был раскритикован в конце XVIII в. Иммануилом Кантом [Kant 1787], доказывавшим, что адекватное объяснение опыта и феноменального сознания требует гораздо более богатой структуры ментальной и интенциональной организации. Согласно Канту, феноменальное сознание не могло бы быть простой последовательностью ассоциированных идей, но по меньшей мере должно быть опытом сознательной самости в объективном мире, структурированным пространством, временем и причинностью.
В англо-американском мире ассоцианистские подходы сохраняли свое влияние как в философии, так и в психологии еще и в XX в., тогда как в Германии и Европе проявляли больший интерес к более масштабной структуре опыта — что отчасти и привело к феноменологическим исследованиям Эдмунда Гуссерля [Husserl 1913, 1929], Мартина Хайдеггера [Heidegger 1927], Мориса Мерло-Понти [Merleau-Ponty 1945] и других авторов, расширивших исследования сознания на социальную, телесную и межличностную сферы.
На заре современной научной психологии середины XIX в. психика по-прежнему в основном отождествлялась с сознанием, и в этой области — в частности, в работах Вильгельма Вундта [Wundt 1897], Германа фон Гельмгольца [Helmholtz 1897], Уильяма Джеймса [James 1890] и Альфреда Титченера [Titchener 1901] — преобладали интроспективные методы. Впрочем, отношение сознания и мозга оставалось тайной, свидетельством чего является знаменитая фраза, высказанная на этот счет Т. Г. Гексли:
Как столь примечательная вещь, как состояние сознания, оказывается результатом раздражения нервной ткани — так же необъяснимо, как появление Джина при натирании Аладдином своей лампы. [Huxley 1866]
В начале XX в. после возникновения бихевиоризма [Watson 1924; Skinner 1953] тема сознания начинает уходить из научной психологии, особенно в Соединенных Штатах, хотя в Европе научный интерес к нему сохранялся в таких движениях, как гештальтпсихология [Köhler 1929; Köffka 1935]. В 60-е гг. XX в. бихевиоризм ослаб в результате подъема когнитивной психологии с ее акцентом на обработке информации и моделировании внутренних ментальных процессов [Neisser 1965; Gardiner 1985]. Однако, несмотря на возвращение интереса к объяснению таких когнитивных способностей, как память, восприятие и понимание языка, сознание мало обсуждалось еще несколько последующих десятилетий.
В 1980-е и 90-е произошло возрождение научных и философских исследований природы и основ сознания [Baars 1988; Dennett 1991; Penrose 1989, 1994; Crick 1994; Lycan 1987, 1996; Chalmers 1996]. После возобновления обсуждений сознания пошел целый поток исследований — книг и статей; появились специализированные журналы (The Journal of Consciousness Studies, Consciousness and Cognition, Psyche), профессиональные сообщества (Association for the Scientific Study of Consciousness — ASSC) и ежегодные конференции, посвященные только исследованиям сознания (Toward a Science of Consciousness, ASSC).
2. Понятия сознания
Слова «сознающий» и «сознание» — это зонтичные термины, покрывающие большое разнообразие ментальных феноменов. Они используются во множестве значений, а прилагательное «сознающий» гетерогенно по своему охвату и применяется как к организмам в целом — сознание существа — так и к конкретным ментальным состояниям и процессам — сознание состояния [Rosenthal 1986; Gennaro 1995; Carruthers 2000].
2.1 Сознание существа
Животное, личность или иная когнитивная система могут считаться сознательными в самых разных смыслах.
Чувствительность. Они могут быть сознательными в самом общем смысле — т. е. просто быть чувствительными существами, способными чувствовать мир и реагировать на него [Armstrong 1981]. Сознательность в этом смысле может допускать степени, и может отсутствовать четкое определение того, какие именно чувственные способности являются достаточными для этого. Сознательна ли в релевантном плане рыба? А что насчет креветки или пчёл?
Бодрствование. Можно было бы также высказывать требование, чтобы организм действительно проявлял такую способность, а не просто обладал такой способностью или соответствующей предрасположенностью. Так что сознательной подобную систему можно было бы считать, лишь если бы она бодрствовала и нормальным образом была готова реагировать на окружающее. В этом смысле организмы не считались бы сознательными во сне или в глубокой коме. Границы опять-таки могут быть размытыми, и могут иметь место промежуточные случаи. К примеру, сознателен ли некто в релевантном смысле, когда он видит сны, загипнотизирован или находится в состоянии диссоциативной фуги?
Самосознание. Третий и еще более требовательный смысл мог бы подразумевать определение сознательных существ как таких существ, которые не только осведомлены о чем-то, но и осведомлены о собственной осведомленности, трактуя тем самым сознание существа как некую разновидность самосознания [Carruthers 2000]. Требование осведомленности о самом себе могло бы интерпретироваться множеством способов, соответственно влияющих на то, какие существа будут считаться сознательными в релевантном смысле. Если принять, что она включает эксплицитную концептуальную осведомленность о себе, многие отличные от человека животные и даже маленькие дети могли бы исключаться из этого круга, но если требовать лишь более рудиментарных имплицитных форм осведомленности о самом себе, то самосознательными могли бы считаться самые разные существа, лишенные каких-либо лингвистических способностей.
Каково это. Знаменитый критерий «каково это» Томаса Нагеля [Nagel 1974] нацелен на выражение другого — и, возможно, более субъективного — представления о бытии сознательным организмом. Согласно Нагелю, существо сознательно лишь при условии наличия «того, каково это» быть таким существом, т. е. некоего субъективного способа кажимости или явленности мира с ментальной или опытной точки зрения этого существа. В иллюстрации самого Нагеля летучие мыши сознательны, потому что они каким-то образом постигают в собственном опыте мир посредством своих чувств эхолокации, хотя мы, люди, с нашей человеческой точки зрения не в состоянии эмпатически уяснить, каково это: находиться в таком модусе сознания с точки зрения самой летучей мыши.
Субъект сознательных состояний. Пятой альтернативой было бы определение понятия сознательного организма в терминах сознательных состояний. Т. е. вначале можно было бы определить, что делает ментальное состояние сознательным, а затем определить сознательное существо в терминах наличия подобных состояний. Понятие сознательного организма зависело бы тогда от конкретного понимания сознательных состояний (пар. 2.2).
Транзитивное сознание. Описание сознательности существ в этих смыслах дополняют соотнесенные с ними смыслы, характеризующие существ, сознающих те или иные вещи. Это различение иногда обозначается как различение транзитивных и нетранзитивных понятий сознания; в первых есть объект, на который направлено сознание [Rosenthal 1986].
2.2 Сознание состояния
Понятие сознательного ментального состояния тоже имеет разные, хотя, возможно, и взаимосвязанные смыслы. Здесь имеется по меньшей мере шесть главных возможностей.
Состояния, о которых мы осведомлены. Согласно одно из распространенных трактовок, сознательное ментальное состояние — это просто ментальное состояние, относительно которого осведомлен тот, кто в нем находится [Rosenthal 1986, 1996]. Сознательные состояния в этом смысле предполагают некую форму метаментальности или метаинтенциональности — в том плане, что они нуждаются в таких ментальных состояниях, которые направлены на ментальные состояния. Сознательно желать чашку кофе — значит обладать подобным желанием и одновременно быть напрямую осведомленным о наличии такого желания. Бессознательными мыслями и желаниями в этом смысле оказываются попросту те, наличие у нас которых не сопровождается осведомленностью об их наличии — неважно, является ли это отсутствие самопознания следствием простой невнимательности или же вызвано более глубокими психоаналитическими причинами.
Квалитативные состояния. Состояния могли бы считаться сознательными и, как кажется, в совершенно ином и более квалитативном смысле. Т. е. состояние могло бы считаться сознательным именно тогда, когда оно имело или подразумевало бы квалитативные или опытные свойства такого рода, которые часто обозначаются как «квалиа» или «сырые сенсорные чувствования» (см. статью Qualia (англ.)). Восприятие Мерло, которое мы пьем, или разглядываемой нами ткани считается сознательным ментальным состоянием в этом смысле, так как оно содержит сенсорные квалиа, к примеру, вкусовые квалиа вина и цветовые квалиа в визуальном опыте ткани. Имеются большие разногласия относительно природы подобных квалиа [Churchland 1985; Shoemaker 1990; Clark 1993; Chalmers 1996] и даже их существования. Традиционно квалиа считались внутренними, приватными, невыразимыми монадическими чертами опыта, но современные теории квалиа нередко отказываются по меньшей мере от части этих обязательств [Dennett 1990].
Феноменальные состояния. Подобные квалиа иногда именуются феноменальными свойствами, а связанная с ними разновидность сознания — феноменальным сознанием, но последний термин, возможно, лучше соотносить с общей структурой опыта, и он подразумевает нечто гораздо большее, чем чувственные квалиа. Феноменальная структура сознания охватывает также значительные аспекты пространственной, темпоральной и концептуальной организации нашего опыта мира и нас самих как агентов в нем (cм. пар. 4.3). Поэтому, возможно, лучшим решением, хотя бы поначалу, было бы различение понятий феноменального и квалитативного сознаний, хотя они, конечно, пересекаются.
Состояния каково-это. Сознание в двух предыдущих смыслах хорошо сочетается с понятием сознающего существа у Томаса Нагеля [Nagel 1974], при котором ментальное состояние могло бы считаться сознательным в смысле «каково это» тогда, когда имелось бы что-то, выражающее то, каково это: находиться в таком состоянии. Критерий Нагеля можно было бы понять так, что он должен давать внутреннее — или от первого лица — представление о том, что именно делает состояние феноменальным или квалитативным.
Сознание доступа. Состояния могли бы быть сознательными и в совершенно, как кажется, ином смысле доступа, больше связанном с интраментальными отношениями. В этом плане сознательность состояния сопряжена с его доступностью для взаимодействия с другими состояниями и с доступом, имеющемуся у кого-то к его содержанию. В этом более функциональном смысле, соответствующем тому, что Нед Блок [Block 1995]) называет сознанием доступа, сознательность визуального состояния связана скорее не с наличием у него качественной характеристики «каково это», а с тем, доступны ли в целом оно и переносимая им визуальная информация для использования и управления организмом. В той мере, в какой информация этого состояния полно и гибко доступна находящемуся в нем организму, оно считается сознательным в релевантном плане, независимо от того, присуще ли ему квалитативное или феноменальное чувствование в нагелевском смысле.
Нарративное сознание. Состояния могли бы считаться сознательными еще и в нарративном смысле, отсылающем к понятию «потока сознания» как устойчивого и более или менее последовательного нарратива эпизодов с точки зрения реальной или только лишь виртуальной самости. Идея здесь в том, чтобы отождествить сознательные ментальные состояния личности с состояниями, входящими в поток [Dennett 1991, 1992].
Хотя эти шесть понятий о том, что делает состояние сознательным могут быть конкретизированы независимо друг от друга, они, очевидно, не лишены потенциальных связей и не исчерпывают область возможных вариантов. Соединяя их, можно было бы утверждать, что состояния появляются в потоке сознания лишь в том случае, если мы осведомлены о них, тем самым устанавливая связь между первым метаментальным понятием сознательного состояния и поточным, или нарративным, понятием. Или можно было бы соединить доступ с квалитативным или феноменальным понятием сознательного состояния, попытавшись показать, что состояния с подобной репрезентативностью делают свои содержания широко доступными в том плане, который требуется понятием доступа.
Думая о дополнении этих шести вариантов, можно было бы провести различие между сознательными и несознательными состояниями, обращаясь к различным аспектам их интраментальной динамики и взаимодействиям, отличным от простых отношений доступа. К примеру, для сознательных состояний могли бы быть характерны более насыщенные чувствительные к содержанию взаимодействия или большая степень гибкости в целенаправленном руководстве такого типа, которое ассоциируется с самосознательным контролем мысли. Или же можно было бы попытаться определить сознательные состояния в терминах сознательных существ. Т. е. можно было бы сформулировать какую-то концепцию сознательного существа или даже сознательной самости, а затем определить понятие сознательного состояния как состояния подобного существа или системы — процедура, обратная одному из рассмотренных выше вариантов определения сознательных существ в терминах сознательных ментальных состояний.
2.3 Сознание как сущность
Существительное «сознание» тоже имеет самые разные смыслы, во многом параллельные смыслам прилагательного «сознательный». Можно проводить различие между сознанием существа и сознанием состояния, а также между их разновидностями. Можно говорить, в частности, о феноменальном сознании, сознании доступа, рефлексивном или метаментальном сознании, о нарративном сознании, а также о других его разновидностях.
Само сознание здесь обычно рассматривается не как какая-то субстанциальная сущность, а исключительно как абстрактная реификация свойств или аспектов, атрибутируемых при надлежащем использовании прилагательного «сознательный». Сознание доступа — это лишь свойство наличия требуемого вида отношений внутреннего доступа, а квалитативное сознание — не более чем свойство, атрибутируемое, когда мы говорим о «сознательности» ментальных состояний в квалитативном смысле. Обязательства, накладываемые этим на онтологический статус сознания самого по себе, зависят от того, насколько платонически мы настроены в вопросе об универсалиях в целом (см. статью The medieval problem of universals (англ.)). Это не должно обязывать нас признавать сознание особой сущностью в большей степени, чем употребление слов «квадратный», «красный» или «нежный» обязывает допускать бытие квадратности, красноты и нежности как особых сущностей.
Хотя это и не типично, можно, тем не менее, было бы занять и более сильную реалистскую позицию во взгляде на сознание, рассматривая его как компонент реальности. Т. е. можно было бы ставить сознание в параллель скорее с электромагнитными полями, чем с жизнью.
После заката витализма мы не считаем жизнь саму по себе чем-то отличным от живых существ. Живые существа, в том числе организмы, состояния, свойства и части организмов, сообщества и эволюционные родословные организмов существуют, но сама жизнь — это не какой-то дополнительный, добавочный компонент реальности, какая-то жизненная сила, добавляемая к живым существам. Мы корректно применяем прилагательные «живущий» и «живой» ко многим вещам, и можно было бы сказать, что, делая это, мы приписываем им жизнь, но не имея в виду какую-то реальность помимо их бытия живыми существами.
Электромагнитные же поля считаются реальными и независимыми частями нашего физического мира. Даже если иногда можно определять параметры таких полей через поведение находящихся в них частиц, сами поля рассматриваются в качестве конкретных компонентов реальности, а не просто как абстракции или множества отношений частиц.
Аналогично этому можно было бы счесть, что слово «сознание» отсылает к компоненту или аспекту реальности, проявляющемуся в сознательных состояниях и существах, но при этом не сводящемуся к абстрактной номинализации прилагательного «сознательный», которое мы применяем к ним. Хотя такие сильные реалистские воззрения не очень распространены в наши дни, их надо включать в логическое пространство возможностей.
Существует, таким образом, множество понятий сознания, и слова «сознательный» и «сознание» используются самыми разными способами при отсутствии привилегированного или канонического значения. Эти затруднения, впрочем, могут быть всего лишь признаками богатого содержания. Сознание — это комплексная характеристика мира, и его понимание потребует различных концептуальных инструментов для обработки его различных аспектов. Концептуальная множественность, тем самым, в точности соответствует нашим ожиданиям. В той мере, в какой нам удастся избегать путаницы, четко оговаривая, что имеется в виду, наличие множества понятий, с помощью которых мы можем подступаться к сознанию и ухватывать его во всей его богатой сложности, является большой ценностью. Не нужно, однако, допускать, что концептуальная множественность предполагает референциальные расхождения. На деле множество наших понятий сознания может иметь отношение к различным аспектам единого унифицированного фундаментального ментального феномена. Но так ли это и в какой степени, пока не ясно.
3. Проблемы сознания
Задача понимания сознания — в равной степени разноплановый проект. Дело не только в том, что многие аспекты психики считаются в каком-то смысле сознательными, но и в том, что каждый из них может быть объяснен или смоделирован в самых разных планах. Понимание сознания предполагает не только наличие множества предметов объяснения, но и поднимаемых ими вопросов — и ответов, которые могут быть на них получены. Рискуя упрощением, можно собрать соответствующие вопросы в три весьма приблизительные рубрики, обозначив их как вопросы, имеющие отношение к Что, Как и Почему:
Дескриптивный вопрос: Что такое сознание? Каковы его главные черты? И какими способами их лучше всего обнаруживать, описывать и моделировать?
Объяснительный вопрос: Как сознание надлежащего вида обретает существование? Элементарный ли это аспект реальности, а если нет, то как оно возникает (или могло бы возникать) из несознательных сущностей и процессов или каузально порождается ими?
Функциональный вопрос: Почему существует сознание надлежащего типа? Есть ли у него функция, и если есть, то в чем она состоит? Обладает ли оно каузальной действенностью, и если да, то какого типа действия оно производит? Производит ли оно какие-то различия в работе тех систем, в которых оно присутствует, и если да, то почему и каким образом?
Три этих вопроса сфокусированы, соответственно, на описании характеристик сознания, объяснении его фундаментальной основы или причины и выявлении его роли или ценности. Разумеется, их разделение в чем-то искусственно, и на практике ответы, которые даются на каждый из них, будут отчасти зависеть от того, что утверждается относительно остальных вопросов. Нельзя, к примеру, дать адекватный ответ на вопрос «Что?» и описать главные черты сознания, не обращаясь к проблеме «Почему?» в плане его функциональной роли в системах, на деятельность которых оно оказывает влияние. Нельзя было бы и объяснять, как надлежащая форма сознания могла бы возникать из несознательных процессов, без ясного понимания, какие именно черты должны каузально порождаться или реализовываться, чтобы считаться порождающими его. Несмотря на эти оговорки, троякое разделение вопросов создает полезную структуру для артикуляции общего объяснительного проекта и оценки адекватности частных теорий или моделей сознания.
4. Дескриптивный вопрос: каковы черты сознания?
Вопрос «что» предлагает нам описать и смоделировать главные черты сознания, но соответствующие черты будут варьироваться в зависимости от того, сознание какого типа мы хотим ухватить. Основные свойства сознания доступа могут совершенно не походить на свойства квалитативного или феноменального сознания, а свойства рефлексивного или нарративного сознания могут отличаться от свойств указанных выше двух типов. Строя детальные теории каждого типа, мы можем, однако, надеяться найти важные связующие их звенья, а может и обнаружить их совпадение хотя бы в каких-то ключевых моментах.
4.1 Данные от первого и от третьего лица
Общий дескриптивный проект потребует использования множества исследовательских методов [Flanagan 1992]. Хотя и можно было бы наивно счесть факты сознания слишком самоочевидными, чтобы нуждаться в каких-либо систематических методах собирания данных, подобная эпистемическая задача на деле далеко не тривиальна [Husserl 1913].
Интроспективный доступ от первого лица — содержательный и важный источник понимания нашей сознательной ментальной жизни, однако сам по себе он не является ни достаточным, ни даже особенно полезным без тренированного и дисциплинированного использования. Сбор необходимых сведений о структуре опыта требует, чтобы мы не только были феноменологически изощренными наблюдателями самих себя, но и дополняли наши интроспективные результаты разного рода данными от третьего лица, доступными внешнему наблюдателю [Searle 1992; Varela 1995; Siewert 1998].
Как знали феноменологи уже более ста лет, выявление структуры сознательного опыта требует строгой внутренней установки, мало похожей на ее обычную форму или на самосознание [Husserl 1929; Merleau-Ponty 1945]. Искусное наблюдение нужного типа требует тренировки, усилий и способности смотреть на свой опыт из разных перспектив.
Необходимость эмпирических данных от третьего лица, собираемых внешними наблюдателями, возможно, более всего очевидна, когда речь идет о более наглядно выраженных функциональных типах сознания, таких как сознание доступа, но они требуются и для феноменального или квалитативного сознания. Так, исследования различных нарушений, устанавливающие корреляции поврежденных нейронных и функциональных участков с отклонениями в сознательном опыте могут способствовать осознанию нами тех аспектов феноменальной структуры, которые ускользают от нашей обычной интроспективной осведомленности. Как показывают подобные исследования, вещи, которые кажутся нераздельными или единичными при обычной точке зрения от первого лица, могут все же обособляться в опыте [Sacks 1985; Shallice 1988; Farah 1995].
Другой пример указывает на то, что данные от третьего лица могут показывать нам, как наши переживания действования и тайминга событий влияют друг на друга такими способами, которые мы никогда не различили бы простой интроспекцией [Libet 1985; Wegner 2002]. И факты, собранные этими методами от третьего лица, касаются не только причин или основ сознания; зачастую они затрагивают структуру самого феноменального сознания. Для сбора необходимых данных потребуются все эти методы — от первого лица, от третьего лица, а возможно, и интерактивные методы от второго лица [Varela 1995].
Используя все эти источники данных, мы можем надеяться на создание детальных дескриптивных моделей различных типов сознания. Хотя наиболее важные конкретные черты могут отличаться в разных типах, наш общий дескриптивный проект должен затрагивать по меньшей мере следующие семь общих аспектов сознания (пар. 4.2–4.7).
4.2 Квалитативный характер
Квалитативный характер нередко отождествляется с так называемыми «сырыми ощущениями» и иллюстрируется краснотой, переживаемой нами при созерцании спелых помидоров, или особым сладким вкусом столь же спелого ананаса [Locke 1688]. Надлежащая разновидность квалитативного характера не ограничивается чувственными состояниями, и обычно считается, что он присутствует в качестве аспекта опытных состояний в целом, таких как представленные в опыте мысли или желания [Siewert 1998].
Существование таких ощущений может казаться обозначением границы подлинно сознательных состояний или существ. Если организм чувствует мир и должным образом реагирует на него, но лишен подобных квалиа, то он может считаться сознательным разве что в каком-то слабом и далеко не буквальном смысле. Или по крайней мере он будет казаться таковым тем, кто считают квалитативное сознание в смысле «каково это» занимающим главное место в философском и научном плане [Nagel 1974; Chalmers 1996].
Проблемы квалиа в их разных вариациях — могут ли существовать инвертированные квалиа? [Block 1980a, 1980b; Shoemaker 1981, 1982]; эпифеноменальны ли квалиа? [Jackson 1982; Chalmers 1996]; как нейронные состояния могли бы порождать квалиа? [Levine 1983; McGinn 1991] — были очень влиятельными в недавнем прошлом. Но вопрос «что» поднимает и более фундаментальную проблему квалиа, а именно вопрос о ясном и проработанном описании нашего пространства квалиа и статуса конкретных квалиа в нем.
При отсутствии такой модели очень вероятны фактические или дескриптивные ошибки. К примеру, утверждения о непостижимости связи между переживанием красного и любым возможным нейронным субстратом подобного переживания иногда исходят из трактовки соответствующего цветового квале как простого и уникального свойства [Levine 1983], тогда как в действительности феноменальная краснота существует в сложном цветовом пространстве с множеством систематических измерений и отношений сходства [Hardin 1992]. Понимание конкретного цветового квале в контексте этой более крупной реляционной структуры не только позволяет лучше дескриптивно ухватить ее квалитативную природу, но может дать «зацепки» для внятных психофизических звеньев.
Цвет может быть исключением в отношении наличия у нас конкретного и хорошо разработанного формального понимания соответствующего квалитативного пространства, но он едва ли является исключением в плане важности подобных пространств для нашего понимания квалитативных свойств в целом [Clark 1993; P. M. Churchland 1995] (см. статью Qualia (англ.)).
4.3 Феноменальная структура
Феноменальную структуру не надо смешивать с квалитативной структурой, несмотря на то, что в литературе «квалиа» и «феноменальные свойства» иногда используются как синонимы. «Феноменальная организация» покрывает всевозможные виды упорядоченности и структуры в области опыта, т. е. в области явленного нам мира. Между феноменальным и квалитативным, несомненно, имеются важные связи. Более того, нельзя исключить, что квалиа лучше всего понимать в качестве свойств феноменальных или опытных объектов. Тем не менее в феноменальном на деле содержатся далеко не только сырые ощущения. Как показали Кант [Kant 1787], Гуссерль [Husserl 1913] и целые поколения феноменологов, феноменальная структура опыта насыщена интенциональностью и содержит не только чувственные идеи и качества, но и комплексные репрезентации времени, пространства, причинности, тела, самости, мира и органической структуры жизненной реальности во всех ее концептуальных и неконцептуальных формах.
Поскольку многие несознательные состояния тоже наделены интенциональными и репрезентативными аспектами, лучшим решением, возможно, было бы рассмотрение феноменальной структуры как чего-то такого, что обладает интенциональной и репрезентативистской организацией и содержанием особого типа, связанного именно с сознанием [Siewert 1988] (см. статью Representational theories of consciousness (англ.)).
Ответ на вопрос «что» требует тщательно проработанной концепции когерентного и насыщенного содержанием репрезентативистского каркаса, в который встроены различные переживания. Поскольку большая часть этой структуры лишь имплицитно присутствует в организации опыта, ее нельзя просто вычитать интроспекцией. Ясная и понятная артикуляция структуры феноменальной области — это долгий и сложный процесс умозаключений и построения моделей [Husserl 1929]. Интроспекция может оказывать помощь, но здесь требуется также теоретическое конструирование и проницательность.
В недавние времена было немало философских споров о спектре свойств, присутствующих или проявляющихся в сознательном опыте, в частности в таких когнитивных состояниях, как убеждение или мышление. Некоторые выступали в поддержку «худой» концепции, согласно которой феноменальные свойства ограничиваются квалиа, репрезентирующими базовые сенсорные свойства, такие как цвета, формы, звуки и тактильные ощущения. Эти теоретики считают, что в убеждении, что Париж — это столица Франции или что 17 — это простое число, нет особого «каково-это» [Tye, Prinz 2012]. Какие-то образы, например образ Эйфелевой башни, могут сопровождать эту нашу мысль, но они случайны для нее, и само когнитивное состояние лишено феноменального чувствования. Согласно «тощей» концепции, феноменальный аспект перцептивных состояний тоже лимитирован базовыми сенсорными чертами; когда кто-то видит изображение Уинстона Черчилля, перцептивная феноменология зрителя ограничивается только пространственными аспектами его лица.
Другим ближе «полное» видение, согласно которому феноменология перцепции включает гораздо более широкую палитру черт, а когнитивные состояния тоже имеют определенную феноменологию [Strawson 2003; Pitt 2004; Siegel 2010]. Согласно «полной» концепции, аспект «каково-это» при восприятии изображения Мерлин Монро включает осознание ее истории как часть переживаемого аспекта опыта; особая несенсорная феноменология может быть и обычно имеется также у убеждений и мыслей. Обе стороны этих споров хорошо представлены в книге «Когнитивная феноменология» [Bayne and Montague 2010].
4.4 Субъективность
Субъективность — еще одно понятие, иногда отождествляемое в литературе с квалитативными или феноменальными аспектами сознания, но опять-таки есть серьезное основание для признания ее — по крайней мере в некоторых из ее форм — в качестве особой черты сознания, связанной с квалитативным и феноменальным, но отличной от них. В частности, эпистемическая форма субъективности имеет отношение к кажущимся границам познаваемости или даже постижимости различных фактов сознательного опыта [Nagel 1974; Van Guilick 1985; Lycan 1996].
Согласно концепции Томаса Нагеля [Nagel 1974], факты о том, каково это быть летучей мышью, субъективны в релевантном смысле потому, что они могут быть в полной мере поняты только с точки зрения, подобной той, что есть у летучей мыши. Только существа, способные иметь или испытывать сходные переживания такого рода, могут понять специфическое для них «каково-это» в надлежащем эмпатическом смысле. Факты сознательного опыта могут быть в лучшем случае неполно истолкованы извне с позиции третьего лица, соотносимой с объективной физической наукой. Похожий взгляд на ограничения теории от третьего лица подразумевается, как кажется, тезисами Фрэнка Джексона [Jackson 1982] о гипотетической Мэри, суперученом в области цвета, не могущей уразуметь переживания красного из-за вынужденного ахроматического опыта.
Можно спорить, действительно ли факты опыта эпистемически лимитированы подобным образом [Lycan 1996)] но тезис о том, что понимание сознания требует особой разновидности знания и доступа с какой-то внутренней точки зрения, интуитивно правдоподобен и имеет долгую историю [Locke 1688]. Так что любой адекватный ответ на вопрос «что» должен касаться эпистемического статуса сознания — как наших способностей понимать его, так и их границ [Papineau 2002; Chalmers 2003] (см. статью Самопознание).
4.5 Самостно-перспективиcтское устройство
Перспективистская структура сознания является одним из аспектов его общей феноменальной организации, но она достаточно важна и заслуживает отдельного обсуждения. Поскольку главной перспективой является перспектива сознательной самости, данная черта может быть названа самостной перспективностью. Сознательные переживания существуют не в виде изолированных ментальных атомов, а как модусы или состояния сознательного Я или субъекта [Descartes 1644; Searle 1992, несмотря на Hume 1739]. Визуальный опыт голубой сферы всякий раз предполагает наличие какой-то самости или субъекта, которому она явлена подобным образом. Острая и пронзающая боль — это всегда боль, чувствуемая или переживаемая каким-то сознательным субъектом. Самость может и не являться эксплицитным элементом наших переживаний, но, как отмечал Кант [Kant 1787], «Я мыслю» должно хотя бы потенциально сопровождать каждое из них.
Самость можно рассматривать как ту точку перспективы, с которой мир объектов раскрывается в опыте [Wittgenstein 1921]. Она дает не только пространственную и темпоральную перспективу нашего опыта мира, но также и перспективу значения и осмысленности. Интенциональная когерентность области опыта опирается на двойную взаимозависимость самости и мира: самости как перспективы, в которой познаются объекты, мира — как интегральной структуры объектов и событий, условия переживания которых имплицитно определяют природу и положение самости [Kant 1787; Husserl 1929].
Сознательные организмы очевидно отличаются друг от друга тем, в какой мере они конституируют унифицированную и когерентную самость, и похоже, что они отличаются еще и сообразно виду или степени перспективистского фокуса, воплощаемого ими в соответствующих присущих им формах опыта [Lorenz 1977]. Сознание может обходиться без обособленной или субстанциальной самости традиционного картезианского типа, но для существования чего-то, что можно было бы причислить к сознательному опыту, существенным кажется наличие по крайней мере какой-то степени самостно-подобной в перспективистском плане организации. Опытные переживания, похоже, не могут существовать без испытывающей их самости или субъекта так же, как океанские волны не могут существовать без моря, по которому они перемещаются. Дескриптивный вопрос, тем самым, требует объяснения этого самостно-перспективистского аспекта опыта и самостно-подобной организации сознательных умов, от которых он зависит, даже если такое объяснение трактует самость отчасти дефляционно и виртуально [Dennett 1991, 1992].
4.6 Единство
Единство тесно связано с самостной перспективой, но оно заслуживает отдельного упоминания в качестве ключевого аспекта организации сознания. Разнообразные формы единства присущи как сознательным системам, так и сознательным состояниям. Некоторые из них — это каузальные единства, связанные с интеграцией действия и контроля в объединенный фокус агентности. Другие — в большей степени репрезентативные и интенциональные формы единства, предполагающие интеграцию содержательных моментов в самых разных масштабах и на разных уровнях связывания [Cleeremans 2003].
Некоторые из таких интеграций имеют сравнительно локальный характер, когда, к примеру, различные черты, обнаруживаемые в одной чувственной модальности, объединяются в репрезентацию внешних объектов, наделенных этими чертами — скажем, при наличии сознательного визуального опытного переживания перемещения красной банки с супом над какой-то зеленой полосатой салфеткой [Triesman and Gelade 1980].
Другие формы интенционального единства охватывают гораздо более широкое содержание. Содержание наличного опыта комнаты у субъекта, в которой он сидит, отчасти зависит от его расположения в гораздо большей структуре, сопряженной с осознанием этим субъектом собственного существования в качестве устойчивого во времени наблюдателя в мире пространственных независимо существующих объектов [Kant 1987; Husserl 1913]. Индивидуальный опыт может иметь то содержание, которое он имеет, только благодаря тому, что этот опыт располагается в той самой более масштабной объединенной структуре репрезентации (см. статью о единстве сознания).
Особое внимание в последнее время уделялось понятию феноменального единства [Bayne 2010] и его отношению к другим формам сознательного единства, в частности к единствам, предполагающим репрезентативистскую, функциональную или нейронную интеграцию. Некоторые авторы доказывали, что феноменальное единство может быть сведено к репрезентативному единству [Tye 2005], другие отрицали возможность этого [Bayne 2010].
4.7 Интенциональность и транспарентность
Сознательным ментальным состояниям обычно приписывается репрезентативный или интенциональный аспект в той мере, в какой они говорят о вещах, относятся к вещам или имеют условия выполнимости. Сознательный визуальный опыт субъекта корректно репрезентирует мир, если в белой вазе на столе стоит сирень (при всем уважении к [Travis 2004]), его сознательная память является памятью об атаке на Всемирный торговый центр, а его осознанное желание нацелено на бокал с холодной водой. Бессознательные состояния, впрочем, тоже могут подобным образом выражать интенциональность, и важно понять, в чем репрезентативные аспекты сознательных состояний сходны с подобными аспектами бессознательных состояний и в чем они отличаются от них [Carruthers 2000]. Серл [Searle 1990] выдвигает противоположную концепцию, согласно которой только сознательные состояния и расположенности к их наличию могут быть подлинно интенциональными, но большинство теоретиков считают, что интенциональность широко распространена в области бессознательного (см. статью Consciousness and intentionality (англ.)).
Одно из потенциально важных измерений различия касается так называемой транспарентности — важной черты сознания в двух взаимосвязанных метафорических смыслах, каждый из которых имеет интенциональный, опытный и функциональный аспект.
Сознательному перцептивному опыту часто приписывается транспарентность или, как говорил Дж. Э. Мур [Moore 1922], «прозрачность». Мы «смотрим сквозь» собственный прозрачный чувственный опыт, поскольку мы, как кажется, напрямую осознаем наличные внешние объекты и события, а не какие-либо свойства опыта, при помощи которых он предъявляет или репрезентирует нам подобные объекты. Когда в ветреную погоду я смотрю на лужайку, я замечаю волны, пробегающие по зеленой траве, а не зелень как свойство моего зрительного опыта (см. статью Representational theories of consciousness (англ.)). Сам Мур считал, что при определенном усилии и изменении направленности нашего внимания мы можем осознать подобные свойства, хотя некоторые современные защитники транспарентности отрицают такую возможность [Harman 1990; Tye 1995; Kind 2003].
Сознательные мысли и опытные переживания транспарентны также в семантическом смысле, так как их значения кажутся непосредственно известными нам в каждом акте мысли о них [Van Gulick 1992]. В этом плане можно было бы сказать, что наша мысль направляется «через них прямо» к тому, что имеется в виду или репрезентируется ими. В таком семантическом смысле транспарентность может хотя бы отчасти соответствовать тому, что Джон Серл называет «внутренней интенциональностью» сознания [Searle 1992].
Наши сознательные ментальные состояния, похоже, наделены своими значениями внутренне или изнутри в силу одного лишь их существования — в противоположность многим экстерналистским теориям ментального содержания, фундирующим значение каузальными, контрфактическими или информационными отношениями между носителями интенциональности и их семантическими или референциальными объектами.
Взгляд на сознательное содержание как на внутренне определенное и самоочевидное иногда подкрепляется ссылками на интуиции относительно мозга в бочке, в соответствии с которыми сознательные ментальные состояния помещенного в бочку мозга сохранят все свои нормальные интенциональные содержания, несмотря на потерю всех нормальных каузальных и информационных связей с миром [Horgan and Tienson 2002]. Споры о таких случаях, равно как и о конкурирующих интерналистских [Searle 1992] и экстерналистских [Dretske 1995] воззрениях на сознательную интенциональность, продолжаются.
Хотя семантическая транспарентность и внутренняя интенциональность в чем-то сходны, их нельзя просто отождествлять, так как понятие о первой из них можно встроить в более экстерналистские объяснения содержания и значения. Как семантическая, так и сенсорная транспарентность, очевидно, связаны с репрезентативистским или интенциональным аспектами сознания, но они также являются опытными аспектами сознательной жизни. Они составляют часть того, каково это быть сознательным или как это чувствуется с феноменальной стороны. У них к тому же имеются функциональные аспекты — в той мере, в какой сознательные опытные переживания взаимодействуют сложными и содержательно заданными способами, выражающими наше транспарентное понимание их содержаний.
4.8 Динамический поток
Динамика сознания очевидна из упорядоченного процесса его постоянно меняющегося потока и самотрансформации, названного Уильямом Джеймсом [James 1890] «потоком сознания». Некоторые темпоральные последовательности опыта порождаются исключительно внутренними факторами, когда, к примеру, мы решаем загадку, другие частично зависят от внешних причин, когда, к примеру, мы следим за летящим мячом, но даже такие последовательности во многом структурируются трансформациями сознания.
Вне зависимости от того, зависит ли последовательность опытных переживаний отчасти от внешних влияний или проистекает исключительно изнутри, моменты этой последовательности когерентно вырастают из предшествовавших им, ограничиваясь и поддерживаясь глобальной структурой отсылок и пределов, воплощенных в фундирующей ее структуре [Husserl 1913]. В этом плане сознание является аутопоэтической, т. е. самосозидающей и самоорганизующейся системой [Varela and Maturana 1980].
Как сознательный ментальный агент я могу делать многие вещи, к примеру, осматривать комнату, отсматривать ее ментальный образ, вспоминать недавние ресторанные блюда с их вкусами и запахами, размышлять над сложной проблемой или планировать поход в гастроном — и осуществлять его по прибытии в магазин. Все это рутинные и обычные действия, но каждое из них предполагает направленное порождение опытных переживаний такими способами, в которых обнаруживается имплицитное практическое понимание их интенциональных свойств и взаимосвязанных содержаний [Van Gulick 2000].
Сознание — это динамический процесс, и это означает, что адекватный дескриптивный ответ на вопрос «что» должен учитывать не только его статические или моментальные свойства. Он, в частности, должен давать какое-то объяснение темпоральной динамики сознания и способов отображения его самотрансформирующимся потоком как его интенциональной когерентности, так и семантического самопонимания, воплощенного в контрольных функциях, посредством которых сознательные умы постоянно переделывают самих себя — как аутопоэтические системы, занятые своими собственными мирами.
Полное дескриптивное объяснение сознания не сводилось бы к этим семи чертам, но ясное объяснение каждой из них очень приблизило бы ответ на вопрос «что такое сознание?».
5. Объяснительный вопрос: как может существовать сознание?
Вопрос «как» сфокусирован не на дескрипции, а на объяснении. Он ставит перед нами задачу объяснения исходного статуса сознания и его места в природе. Является ли оно фундаментальной и самостоятельной характеристикой реальности, или же его существование зависит от других, несознательных сущностей, физических, биологических, нейронных или вычислительных? И если верно последнее, то можем ли мы объяснить или понять, как соответствующие несознательные сущности могли бы каузально порождать или осуществлять сознание? Попросту говоря, можем ли мы объяснить, как сделать что-то сознательным из вещей, которые не являются сознательными?
5.1 Разнообразие объяснительных проектов
Вопрос «как» — это не один вопрос, а скорее общее семейство более конкретных вопросов [Van Gulick 1995]. Все они связаны с возможностью объяснения той или иной разновидности или аспекта сознания, но различаются в плане того, что подлежит объяснению, ограничений, накладываемых на объясняющее, и критериев успешного объяснения. К примеру, можно было бы спросить, можем ли мы вычислительно объяснить сознание доступа, симулируя в вычислительной модели надлежащие отношения доступа. Или же можно было бы интересоваться возможностью априорного выведения феноменальных и квалитативных свойств психики сознающего существа из описания нейронных свойств процессов в мозге. Оба этих вопроса являются разновидностями вопроса «как», но они задают перспективы совершенно разных объяснительных проектов, и поэтому могут различаться своими ответами [Lycan 1996]. Было бы непрактичным, если вообще возможным, каталогизировать все возможные варианты вопроса «как», но можно перечислить некоторые главные опции.
Объясняемое. Объяснению могут подлежать различные виды сознания состояний и сознания существ, о которых шла речь выше, а также семь черт сознания, перечисленных при ответе на вопрос «что». Два этих типа объясняемых перекрываются и пересекаются. Мы могли бы, к примеру, стремиться к объяснению динамического аспекта феноменального сознания или сознания доступа. Или мы могли бы попытаться объяснить субъективность квалитативного или метаментального сознания. Не всякая черта применима к каждой разновидности сознания, но все они применимы к нескольким. Объяснение какой-то черты относительно одной разновидности сознания может не соответствовать тому, что нужно для ее объяснения относительно другой разновидности.
Объясняющее. Набор возможного объясняющего тоже разнообразен. Возможно, в самой общей формулировке в вопросе «как» речь идет о том, как сознание надлежащего вида могло бы казуально порождаться или реализовываться несознательными сущностями, но мы можем задать множество более конкретных вопросов путем дальнейшего ограничения набора релевантных объясняющих. Можно было бы искать объяснения того, как некая черта сознания каузально порождается или реализуется лежащими в ее основании нейронными процессами, биологическими структурами, физическими механизмами, функциональными или телеофункциональными отношениями, вычислительной организацией или даже бессознательными ментальными состояниями. Соответственно будут меняться и перспективы успеха в объяснении. В целом чем более ограничен и элементарен набор объясняющего, тем более сложной оказывается проблема объяснения того, как оно могло бы быть достаточным для порождения сознания [Van Gulick 1995].
Критерии объяснения. Третьим ключевым параметром является то, как мы определяем критерий успешного объяснения. Можно было бы потребовать априорной выводимости объясняемого из объясняющего, хотя и спорно, является ли это как необходимым, так и достаточным критерием объяснения сознания [Jackson 1993]. Его достаточность отчасти будет зависеть от природы посылок, из которых осуществляется выведение. С логической точки зрения нам будут нужны какие-то соединительные принципы для соединения пропозиций или предложений о сознании с теми, в которых оно не упоминается. Если наши посылки выражают физические или нейронные факты, то нам потребуются соединительные принципы или звенья, соединяющие такие факты с фактами о сознании [Kim 1998]. Элементарные звенья, номические или просто хорошо подтвержденные корреляции, могли бы быть логически достаточными переходами для выводов о сознании. Но они, вероятно, не позволили бы нам увидеть, как и почему имеются эти связи, и поэтому не могли бы полностью объяснить, как существует сознание [Levine 1983, 1993; McGinn 1991].
Мы могли бы законно требовать большего — в частности, объяснения, делающего понятным наличие тех звеньев, а быть может и того, почему их не могло бы не быть. В этой связи нередко задействуют привычную двухстадийную модель объяснения макросвойств в терминах микросубстратов. Первым шагом мы анализируем макросвойство в терминах функциональных условий, а затем, на второй стадии, показываем, как микроструктуры, следуя законам их собственного уровня, оказываются номически достаточными для гарантии выполнения релевантных функциональных условий [Armstrong 1968; Lewis 1972].
Микросвойства множества молекул H2O достаточны для удовлетворения условий текучести образуемой ими воды. Кроме того, данная модель делает понятным, как текучесть порождается микросвойствами. И могло бы показаться, что удовлетворительное объяснение того, как порождается сознание, требует подобной двухстадийной истории. Без этого даже априорная выводимость могла бы казаться недостаточной в объяснительном плане, хотя вопрос о том, имеется ли потребность в такой истории, остается предметом разногласий [Block and Stalnaker 1999; Chalmers and Jackson 2001].
5.2 Провал в объяснении
Наша нынешняя неспособность указать в достаточной мере понятную связь иногда характеризуется — вслед за Джозефом Левиным [Levine 1983] — как наличие провала в объяснении и как указание на наше несовершенное понимание того, как сознание могло бы зависеть от несознательного субстрата, особенно физического. Исходный тезис о провале допускает множество вариаций в плане своей общности и, соответственно, силы.
В самой, пожалуй, слабой его форме в нем говорится о практических ограничениях имеющихся у нас в настоящее время объяснительных возможностей; исходя из современных теорий и моделей мы пока не можем артикулировать понятную связь. В более сильной версии делается принципиальное утверждение о человеческих способностях и тем самым говорится, что когнитивные ограничения людей никогда не позволят перекрыть этот провал. Для нас или существ, когнитивно подобных нам, этот вопрос навсегда должен остаться тайной [McGinn 1991]. Колин Макгинн [McGinn 1995] доказывал, что, поскольку перцептивные понятия людей и извлекаемые из них научные понятия сущностным образом сопряжены с пространственностью, мы, люди, концептуально не подходим для понимания природы психофизической связи. Факты об этой связи так же когнитивно замкнуты от нас, как факты об умножении или квадратных корнях замкнуты для броненосцев. Они не находятся в нашем концептуальном и когнитивном репертуаре. Еще более сильная версия тезиса о провале убирает ограничения, связанные с отсылкой к природе нашего познания, и в принципе отрицает, что обсуждаемый провал может закрыт какими бы то ни было когнитивными агентами.
Сторонники тезисов о провале расходятся в оценках того, какие метафизические следствия (если таковые вообще имеются в данном случае) вытекают из предполагаемых когнитивных ограничений. Сам Левин не хотел делать каких-либо антифизикалистских онтологических выводов [Levine 1993, 2001]. Однако некоторые неодуалисты пытались использовать наличие этого провала для опровержения физикализма [Foster 1996, Chalmers 1996]. Чем сильнее наша эпистемологическая посылка, тем больше надежд на получение метафизического вывода. Так что неудивительно, что дуалистские выводы часто подкрепляются указаниями на вроде бы принципиальную невозможность закрыть провал.
Если бы на априорных основаниях можно было усмотреть невозможность понятного объяснения того, как сознание возникает из физического, отсюда было бы недалеко до заключения, что оно и правда не возникает из физического [Chalmers 1996]. Сама сила подобного эпистемологического тезиса затрудняет его допущение, предрешающее интересующий нас метафизический вопрос. Поэтому те, кто хотят использовать тезис о принципиальном провале для опровержения физикализма, должны найти независимые основания для его поддержки. Некоторые обращались за такой поддержкой к аргументам представимости, таким как довод о предположительной представимости зомби, молекулярно тождественных сознающим людям, но лишенных всякого феноменального сознания [Campbell 1970; Kirk 1974; Chalmers 1996]. Другие подкрепляющие аргументы отсылают к предположительно нефункциональной природе сознания и, соответственно, к столь же предположительному сопротивлению сознания стандартному научному методу объяснения комплексных свойств (напр., генетической доминантности) в терминах физически реализованных функциональных условий [Block 1980a; Chalmers 1996]. Подобные аргументы не предрешают вопрос об антифизикализме, но при этом опираются на спорные и не всецело независимые от нашего фундаментального отношения к физикализму тезисы и интуиции. Оживленные споры по этому вопросу продолжаются.
Наша нынешняя неспособность усмотрения какого-либо способа закрытия провала может оказывать некое давление на наши интуиции, но она может попросту отражать ограниченность наших современных теорий, а не наличие в принципе непреодолимого барьера [Dennett 1991]. Более того, некоторые физикалисты доказывали, что объяснительные провалы ожидаемы или даже являются следствием некоторых правдоподобных версий онтологического физикализма, рассматривающих человеческих агентов в качестве физически реализованных когнитивных систем с внутренне свойственными им ограничениями, связанными с их эволюционным происхождением и контекстуальным типом понимания [Van Gulick 1985, 2003; McGinn 1991; Papineau 1995, 2002]. Согласно этому воззрению, наличие объяснительного провала не опровергает, а может подтверждать физикализм. Споры и разногласия по этому вопросу продолжаются.
5.3 Редуктивное и нередуктивное объяснение
Запрос на рационально понятную связь показал неочевидность как достаточности, так и необходимости априорной выводимости самой по себе для успешного объяснения [Kim 1980]. Во многих объяснительных контекстах достаточной могла бы быть и более слабая логическая связь. Подчас мы можем так охарактеризовать зависимость одного вида фактов от другого, чтобы удостовериться, что последние и правда каузально порождают или реализуют первые, даже если мы не можем строго вывести первые факты из вторых.
Строгое межтеоретическое выведение считалось редуктивистской нормой в концепции единства науки у логических эмпиристов [Putnam and Oppenheim 1958], но в последние десятилетия предпочтение отдавалось более нередуктивной картине отношений разных наук. В частности, нередуктивные материалисты отстаивали так называемую «автономию частных наук» [Fodor 1974] и такое видение, согласно которому познание природного мира требует от нас использования разнообразных концептуальных и репрезентативных систем, которые могут и не допускать строгого взаимного перевода или точного соответствия, требуемого старым дедуктивистским эталоном межуровневых отношений [Putnam 1975].
В качестве примера нередко используется экономика [Fodor 1974; Searle 1992]. Экономические факты могут быть реализованы фундаментальными физическими процессами, но никто всерьез не требует, чтобы мы могли вывести релевантные экономические факты из детальных описаний их физических основ или установить точное соответствие экономических понятий и словаря с понятиями и словарем физических наук.
Тем не менее наша неспособность к выведению не считается причиной онтологических неурядиц: проблемы «деньги-материя» не существует. Требуется лишь какое-то общее, недедуктивное понимание того, как экономические свойства и отношения могли бы фундироваться физическими свойствами и отношениями. Подобный критерий можно было бы предложить и для интерпретации вопроса «как» и объяснения того, как сознание могло бы каузально порождаться или реализовываться несознательными сущностями. Впрочем, некоторые критики, в частности Ким [Kim 1987], оспаривали когерентность концепций, стремящихся быть одновременно нередуктивистскими и физикалистскими, хотя сторонники таких взглядов, в свою очередь, отвечали на эту критику [Van Gulick 1993].
Другие доказывали, что сознание в особенности противится объяснению в физических терминах из-за внутренних различий наших субъективных и объективных модусов познания. Томас Нагель прославился доказательством [Nagel 1974], что наша способность понимать феноменологию опыта летучей мыши имеет неизбежные пределы, наложенные на нее тем, что мы не можем эмпатически уяснить характеристики эхолокационных звуковых переживаний мира летучей мышью. Если мы не способны пережить подобный опыт, в лучшем случае у нас может быть частичное понимание его природы. Никакой объем знания, полученного от третьего лица с внешней объективной позиции естественных наук, как предполагается, не может быть достаточным для понимания того, что может понять о своем опыте летучая мышь с внутренней субъективной позиции от первого лица.
5.4 Перспективы успешного объяснения
Вопрос «как», таким образом, распадается на целое семейство различных более конкретных вопросов, определяющихся тем, какую конкретно разновидность или черту сознания мы хотим объяснить, конкретными ограничениями, накладываемыми нами на объясняющее, и критерием, используемым для определения успешности объяснения. Некоторые из итоговых вариантов выглядят более простыми для ответа, чем другие. Прогресс может казаться более вероятным в случае так называемых «легких проблем» сознания, таких как объяснение динамики сознания доступа в терминах функциональной или вычислительной организации мозга [Baars 1988]. Другие могут казаться менее податливыми, особенно если речь идет о так называемой «трудной проблеме» [Chalmers 1995], состоящей, в общем, в том, чтобы выдвинуть внятную концепцию, которая позволит уяснить — в интуитивно приемлемой форме — как феноменальное сознание или сознание «каково это» могло бы возникать из физических или нейронных процессов в мозге.
К положительным ответам на какие-то из версий вопроса «как» мы, похоже, уже близки, но другие, как кажется, остаются глубоко загадочными. И мы не должны допускать, что у каждой версии имеется положительный ответ. Если дуализм истинен, то по крайней мере некоторые виды сознания могут быть базовыми и фундаментальными. И тогда мы не сможем объяснить, как они возникают из несознательных сущностей — ведь это попросту не так.
Наши представления о перспективах объяснения сознания, как правило, будут зависеть от нашей установки. Оптимистические физикалисты, скорее всего, будут рассматривать имеющиеся у нас объяснительные пробелы лишь как отражение того обстоятельства, что мы находимся на ранней стадии исследования, и считать, что они наверняка будут устранены в недалеком будущем [Dennett 1991; Searle 1992; P. M. Churchland 1995]. Дуалисты будут рассматривать те же самые затруднения как свидетельства провала физикалистской программы и необходимости признания сознания самостоятельным фундаментальным компонентом реальности [Robinson 1982; Foster 1989, 1996; Chalmers 1996]. То, что мы видим, отчасти зависит от того, где мы стоим, и продолжение проекта объяснения сознания будет сопровождаться спорами о его статусе и перспективах успеха.
6. Функциональный вопрос: почему существует сознание?
Функциональный вопрос, или вопрос «почему», касается ценности или роли сознания, а поэтому косвенным образом также и его происхождения. Есть ли у него функция, и если да, то в чем она состоит? Меняет ли оно что-то в работе систем, в которых оно присутствует, и если да, то почему и как? Если сознание существует как комплексная характеристика биологических систем, то его адаптивная ценность, скорее всего, поможет объяснить его эволюционное происхождение, хотя его наличная функция, если таковая имеется, не обязательно совпадает с той, которая была у него в момент его возникновения. Адаптивные функции нередко меняются в ходе биологического времени. Вопросы о ценности сознания имеют также по меньшей мере двоякое моральное измерение. Мы склонны считать, что моральный статус организма по меньшей мере отчасти определяется природой и степенью его сознательности, и сознательные состояния, особенно такие аффективные сознательные состояния, как удовольствие и боль, играют значительную роль во многих концепциях ценности, лежащих в основании моральной теории [Singer 1975].
Подобно вопросам «что» и «как», вопрос «почему» ставит общую проблему, подразделяющуюся на множество более конкретных вопросов. В той мере, в какой виды сознания, к примеру, сознание доступа, феноменальное и метафеноменальное, отличны и обособлены друг от друга — а это по-прежнему открытый вопрос — они будут также, вероятно, отличаться друг от друга своей конкретной ролью и ценностью. Поэтому вопрос «почему» вполне может и не иметь какого-то единственного или единообразного ответа.
6.1 Каузальный статус сознания
Быть может, самой фундаментальной проблемой, поднимаемой вопросом «почему», является проблема наличия у сознания релевантного вида вообще какого-либо каузального влияния. Если оно не оказывает никаких воздействий и не производит никакого каузального различия, то может показаться, что оно не способно играть никакой значительной роли в тех системах или организмах, в которых оно присутствует, что сразу же закрывает большую часть вопросов о его возможной ценности. И угрозу эпифеноменальной нерелевантности нельзя устранить, попросту сославшись на ее очевидную невозможность, так как по меньшей мере некоторые разновидности сознания на полном серьезе предполагались лишенными каузального статуса в современной литературе (см. статью об эпифеноменализме). Подобное беспокойство высказывалось прежде всего в связи с квалиа и квалитативным сознанием [Huxley 1874; Jackson 1982; Chalmers 1996], но похожие сомнения имели место и относительно каузального статуса других его разновидностей, в том числе относительно метаментального сознания [Velmans 1991].
В поддержку таких утверждений приводились как метафизические, так и эмпирические аргументы. В числе первых — аргументы, апеллирующие к интуициям представимости и логической возможности зомби, т. е. существ, чье поведение, функциональная организация и физическая структура вплоть до молекулярного уровня тождественны с теми, которые имеются у обычных людей, но при этом лишенных каких-либо квалиа или квалитативного сознания. Некоторые [Kirk 1970; Chalmers 1996] утверждают, что такие существа возможны в мирах с такими же физическими законами, как в нашем мире, другие отрицают это [Dennett 1991; Levine 2001]. Если они возможны в таких мирах, то из этого, как кажется, следует, что даже в нашем мире квалиа не влияют на ход физических событий, в том числе таких, которые конституируют наше человеческое поведение. Если такие события происходят одинаковым образом независимо от присутствия квалиа, то квалиа кажутся инертными или эпифеноменальными хотя бы относительно событий в физическом мире. Впрочем, подобные аргументы и интуиции о зомби, на которых они основаны, спорны, и их истинность остается предметом дискуссий [Searle 1992; Yablo 1998; Balog 1999].
Гораздо более эмпиристские по духу аргументы использовались, чтобы оспорить каузальный статус метаментального сознания, по крайней мере в той степени, в какой его присутствие может быть измерено способностью отчитываться о наличии ментального состояния. Научные данные, как утверждается, показывают, что такое сознание не необходимо для какой-либо ментальной способности, а также что оно появляется недостаточно рано, чтобы быть причиной актов или процессов, которые обычно считаются его действиями [Velmans 1991]. Сторонники таких аргументов полагают, что все виды ментальных способностей, которые, как обычно считается, нуждаются в сознании, могут функционировать бессознательно при отсутствии якобы нужного для них самосознания.
Более того, даже при наличии самосознания оно, как предполагается, появляется слишком поздно чтобы быть скорее причиной соответствующих действий, чем их результатом или, в лучшем случае, совместным эффектом какой-то предшествующей и общей им причины [Libet 1985]. В соответствии с такой аргументацией, самосознание или метаментальное сознание является скорее психологическим шлейфом, чем инициирующей причиной, больше напоминающим итоговую распечатку или выведенный на монитор результат, чем реальные вычислительные операции, вызывающие отклик компьютера и их визуализацию.
Эти аргументы опять-таки неоднозначны, и как то, что считается данными, так и их интерпретация вызывают горячие споры (см. [Flanagan 1992], и комментарии в связи с [Velmans 1991]). Хотя эти эмпирические аргументы, подобно тезисам о зомби, требуют от нас серьезно задуматься, не обстоит ли дело так, что некоторые формы сознания менее каузально действенны, чем обычно допускается, многие теоретики считают, что эмпирические данные не представляют реальной угрозы каузальному статусу сознания.
Если эпифеноменалисты ошибаются и сознание в его
разнообразных формах действительно каузально, то какие же действия и различия
оно производит? Чем ментальные процессы, включающие надлежащую форму сознания,
отличаются от тех, в которых оно отсутствует? Какие функции или функцию могло
бы осуществлять сознание? В следующих шести параграфах (6.2–6.7) обсуждаются
некоторые из наиболее частых ответов на эти вопросы. Хотя некоторые функции в
известной степени пересекаются, каждая из них самостоятельна и отличается также
тем, с каким видом сознания она теснее всего связана.
6.2 Гибкий контроль
Повышенная гибкость и более совершенный контроль. Кажется, что сознательные ментальные процессы обеспечивают очень гибкие и адаптивные формы контроля. Хотя бессознательные автоматические процессы могут быть исключительно эффективными и быстрыми, их действия обычно в большей степени фиксированы и предустановлены, чем те, которые подразумевают самосознание [Anderson 1983]. Сознательная осведомленность, таким образом, наиболее важна при нашем столкновении с какими-то новыми ситуациями и ранее неизвестными проблемами или потребностями [Penfield 1975; Armstrong 1981].
Стандартные концепции приобретения умений подчеркивают важность сознательной осведомленности на начальной стадии обучения, постепенно уступающей место более автоматизированным процессам, требующим незначительного внимания или сознательного сопровождения [Schneider and Shiffrin 1977]. Сознательные процессы позволяют конструировать или компилировать специфические рутинные процедуры из элементарных единиц, а также целенаправленно контролировать их исполнение.
Между гибкостью и скоростью существует привычный баланс; контролируемые сознательные процессы платят за свою настраиваемую надежность медленностью и затратностью усилий, контрастируя с легкостью и быстротой автоматических бессознательных ментальных операций [Anderson 1983]. Подобное возрастание гибкости кажется в наибольшей степени связанным с метаментальной или высокопорядковой разновидностью сознания — в той мере, в какой развитая способность контролировать процессы зависит от более высокой степени самосознания. Впрочем, феноменальное сознание и сознание доступа тоже можно связать с гибкостью и продвинутым контролем.
6.3 Социальная координация
Более высокая способность к социальной координации. Сознание метаментального типа вполне может предполагать не только повышение степени самосознания, но и лучшее понимание ментальных состояний других существ, особенно если речь идет о членах нашей социальной группы [Humphreys 1982]. Существа, сознательные в релевантном метаментальном смысле, не только наделены убеждениями, мотивами, восприятиями и намерениями, но и понимают, что значит обладать такими состояниями, и осведомлены относительно того, что как они сами, так и другие существа наделены ими.
Этот рост взаимного знания о ментальной жизни друг друга позволяет организмам взаимодействовать, кооперироваться и коммуницировать более продвинутыми и адаптивными способами. Хотя метаментальное сознание подобного рода очевиднее всего связано с подобной социально координирующей ролью, к ней явно имеет отношение и нарративное сознание того типа, который ассоциируется с потоком сознания, так как оно предполагает применение к самому себе интерпретативных способностей, отчасти возникающих в процессе их социального применения [Ryle 1949; Dennett 1978, 1992].
6.4 Интегрированная репрезентация
Более унифицированная и тесно интегрированная репрезентация реальности. Сознательный опыт открывает нам мир объектов, независимо существующих в пространстве и времени. Эти объекты обычно даны нам во множестве модальностей, что подразумевает интеграцию информации различных сенсорных каналов, а также фонового знания и памяти. Сознательный опыт открывает нам не изолированные свойства или черты, а объекты и события в подвижном независимом мире, воплощая в своей организации и динамике плотную сеть отношений и взаимосвязей, совместно конституирующих осмысленную структуру мира объектов [Kant 1787; Husserl 1913; Campbell 1997].
Разумеется, не всякая сенсорная информация должна быть осознанной для адаптивного влияния на поведение. Адаптивные и внеопытные сенсомоторные связи могут быть обнаружены как у простых организмов, так и в некоторых более прямых и рефлективных процессах более развитых организмов. Но наличие опыта дает более унифицированное и интегрированное представление о реальности, обычно открывающее более широкие перспективы для возможных реакций [Lorenz 1977]. Возьмем, к примеру, репрезентацию пространства организмом, сенсорные каналы ввода данных которого настроены только на перемещение или ориентацию нескольких фиксированных механизмов, таких как механизм питания или схватывания добычи, и сравните его с репрезентацией пространства организмом, способным использовать свою пространственную информацию для гибкой навигации в своем окружении или для каких-либо иных соотнесенных с пространством задач и целей — к примеру, когда человек осматривает офис или кухню [Gallistel 1990].
Именно репрезентация последнего типа обычно возникает благодаря интегрированной форме репрезентации, связанной с сознательным опытом. Единство переживаемого в опыте пространства — всего лишь один пример интеграции, сопряженной с нашей сознательной осведомленностью об объективном мире (см. статью о единстве сознания).
Эта интегративная роль или ценность теснее всего связана с сознанием доступа, но также очевидно соотнесена с более масштабной феноменальной и интенциональной структурой опыта. Она имеет отношение даже к квалитативному аспекту сознания — в той мере, в какой квалиа играют важную роль в нашем опыте единых объектов в едином пространстве или на какой-то единой сцене. В конечном счете она также связана с транспарентностью опыта, которая была охарактеризована при ответе на вопрос «что», особенно если говорить о семантической транспарентности [Van Gulick 1993]. Интеграция информации играет большую роль в некоторых современных нейрокогнитивных теориях сознания, особенно в теориях Глобального рабочего пространства (см. пар. 9.5) и Теории интегрированной информации, выдвинутой Джулио Тонони (см. пар. 9.6 далее).
6.5 Информационный доступ
Более широкий информационный доступ. Информация, переносимая сознательными ментальными состояниями, обычно доступна для использования разными ментальными подсистемами и применения к широкому набору потенциальных ситуаций и действий [Baars 1988]. Неосознанная информация, скорее всего, будет инкапсулирована в отдельных ментальных модулях и доступна для использования только для тех приложений, которые напрямую связаны с деятельностью соответствующей подсистемы [Fodor 1983]. Осознание информации обычно расширяет сферу ее влияния и многообразие способов, которыми она может быть использована для адаптивного руководства или формирования как внешнего, так и внутреннего поведения. Осознанность состояния может быть компонентом того, что Деннет называет «церебральной знаменитостью», т. е. способности этого состояния оказывать сообразное его содержанию влияние на какие-то другие ментальные состояния.
Эта конкретная роль наиболее непосредственно и определенно связана с понятием сознания доступа [Block 1995], но с подобным возрастанием доступности информации, вероятно, связано и метаментальное сознание, а также его феноменальные и квалитативные формы [Armstrong 1981; Tye 1985]. Различные когнитивные и нейрокогнитивные теории признают доступ центральной характеристикой сознания и сознательного процессинга. Теории Глобального рабочего пространства, Промежуточного представления с вниманием (ППВ) Принца [Prinz 2012] и Теория интегрированной информации (ТИИ) Тонони обособляют сознательные состояния и процессы по крайней мере отчасти в терминах расширенного доступа к содержанию состояния (См. пар. 9. 6).
6.6 Свобода воли
Увеличенная свобода выбора или свобода воли. Вопрос о свободе воли остается одной из вечных философских проблем, и не только относительно ее существования, но даже и в плане того, в чем она могла бы или должна состоять [Dennett 1984; van Inwagen 1983; Hasker 1999; Wegner 2002] (см. статью о свободе воли). Само понятие свободы может оставаться слишком темным и спорным для прояснения понимания роли сознания, но в соответствии с традиционными интуициями считается, что между ними имеется какая-то глубокая связь.
Сознание мыслилось так, будто оно открывает пространство возможностей, некую область опций, в которой сознающее Я может осуществлять свой выбор или свободно действовать. По меньшей мере сознание могло бы казаться необходимой предпосылкой любой подобной свободы или самоопределения [Hasker 1999]. Как мы могли бы совершать надлежащий свободный выбор, оставаясь исключительно бессознательными? Как можно определять собственную волю, не осознавая ее и те опции, которые определят ее форму?
Свобода выбора действий и способность определять собственную природу и будущее развитие могут допускать множество интересных вариаций и степеней, а не быть чем-то, что попросту либо есть, либо нет, и различные формы или уровни сознания могли бы оказаться скоррелироваными с соответствующими степенями или типами свободы и самоопределения [Dennett 1984, 2003]. Связь между свободой кажется наиболее сильной у метаментальной формы сознания, учитывая ее акцент на самосознании, но потенциальные сочетания кажутся возможными также и для большинства других его форм.
6.7 Внутренняя мотивация
Внутренне мотивирующие состояния. По меньшей мере у некоторых сознательных состояний, как кажется, имеется внутренняя мотивирующая сила. В частности, функциональная и мотивационная роли сознательных аффективных состояний, таких как удовольствие и боль, представляются внутренне присущими их опытному характеру и неотделимыми от их квалитативных и феноменальных свойств, хотя это и оспаривалось [Nelkin 1989; Rosenthal 1991]. Притягивающий позитивный мотивационный аспект удовольствия кажется одним из компонентов его непосредственно переживаемого феноменального чувствования, так же как негативный аффективный характер боли, по крайней мере если говорить о случаях нормального, непатологического опыта.
Существуют большие разногласия относительно того, в какой степени чувствование боли и ее мотивирующая сила могут расходиться в нетипичных случаях, и некоторые авторы вообще отрицали существование подобных внутренне мотивирующих аспектов [Dennett 1991]. Но по крайней мере в типичных случаях негативная мотивационная сила боли кажется непосредственно встроенной в само ее чувствуемое в опыте переживание.
Как именно может быть так, далеко не ясно, и феномен внутренней и непосредственно переживаемой мотивационной силы может быть иллюзией. Но если он реален, то он может быть одним из самых важных и эволюционно древних отношений, в которых сознание влияет на процессы в тех ментальных системах, где оно есть [Humphreys 1992].
Относительно возможных ролей и ценности сознания высказывались и другие предположения, так что шесть рассмотренных ответов точно не исчерпывают всех возможностей. Однако они относятся к числу самых заметных гипотез последнего времени, и они формируют объективную картину тех типов ответов, которые давались на вопрос «почему» теми, кто убежден, что сознание действительно оказывает влияние.
6.8 Конститутивные и контингентные роли
Относительно возможных вариантов ответа на вопрос «почему» посредством тех или иных предложенных функций надо прояснить еще один момент. В частности, нам необходимо провести различие между конститутивными случаями и случаями контингентной реализации. В первых из них реализация роли конституирует сознательность в релевантном смысле, тогда как во вторых сознание какого-то типа является лишь одним из нескольких способов возможной реализации надлежащей роли [Van Gulick 1993].
К примеру, обеспечение глобального доступа информации для использования самыми разными подсистемами и поведенческими приложениями может конституировать ее сознательность в смысле доступа. И наоборот, даже если квалитативные и феноменальные формы сознания предполагают в высокой степени унифицированную и тесно интегрированную репрезентацию объективной реальности, не исключена возможность репрезентаций с этими функциональными характеристиками, которые при этом по своей природе не будут квалитативными или феноменальными репрезентациями.
Факт, что у нас модусы репрезентации с такими характеристиками обладают также квалитативными и феноменальными свойствами, может отражать контингентные исторические факты конкретных проективных решений, случившихся у наших эволюционных предков. Если так, то могут существовать совершенно другие способы достижения сходных целей — без квалитативного или феноменального сознания. Неясно, правильный ли это способ мыслить феноменальную и квалитативную сознательность; не исключено, что связь с унифицированной и тесно интегрированной репрезентацией на деле не менее глубока и конститутивна, чем она выглядит в случае с сознанием доступа [Carruthers 2000]. Вне зависимости от решения этого вопроса важно не смешивать конститутивные объяснения с объяснениями контингентной реализации при рассмотрении функции сознания и ответе на вопрос о том, почему оно существует [Chalmers 1996].
7. Теории сознания
В последние годы было выдвинуто немало теорий сознания, отвечающих на вопросы «что», «как» и «почему». Эти теории, однако, разнятся. Они отличаются друг от друга не только тем, о каком именно сознании они говорят, но и своими теоретическими целями.
Возможно, главная граница проходит между общими метафизическими теориями, стремящимися локализовать сознание в глобальной онтологической схеме реальности, и более частными теориями, предлагающими детальные объяснения его природы, черт и роли. Грань между этими двумя видами теорий несколько размыта — прежде всего потому, что многие частные теории берут на себя по меньшей мере какие-то неявные обязательства относительно решения более общих метафизических проблем. Тем не менее полезно помнить об этом разделении при обзоре палитры современных концепций.
8. Метафизические теории сознания
Общие метафизические теории предлагают ответы на ту версию проблемы соотношения ментального и физического, которая имеет дело с сознанием: «Каков онтологический статус сознания относительно мира физической реальности»? Доступные ответы в значительной степени параллельны стандартным опциям проблемы соотношения ментального и физического, включая в том числе главные виды дуализма и физикализма.
8.1 Дуалистические теории
Дуалистические теории рассматривают по меньшей мере некоторые аспекты сознания так, будто они находятся вне области физического, но конкретные формы дуализма отличаются друг от друга в трактовке того, о каких аспектах идет речь (см. статью Дуализм).
Субстанциальный дуализм, такой как традиционный картезианский дуализм [Descartes 1644], утверждает существование как физических, так и нефизических субстанций. Подобные теории предполагают существование нефизических умов или самостей как сущностей, которым присуще сознание. Хотя субстанциальный дуализм во многом вышел из моды, у него есть ряд защитников и в наши дни [Swinburne 1986; Foster 1989, 1996].
Дуализм свойств в его различных вариациях пользуется сегодня большей поддержкой. Все подобные теории признают существование сознательных свойств, не тождественных и не редуцируемых к физическим свойствам, но при этом могущих быть реализованными теми же самыми вещами, которые реализуют физические свойства. В этом плане они могут быть классифицированы как двухаспектные теории. Тут утверждается, что какие-то части реальности — организмы, мозги, нейронные состояния или процессы — реализуют свойства двух разных и отдельных видов: физические и сознательные, феноменальные или квалитативные. Имеется не менее трех видов двухаспектных теорий дуализма свойств.
Дуализм фундаментальных свойств признает сознательные ментальные свойства базовыми компонентами реальности наряду с фундаментальными физическими свойствами, такими как электромагнитный заряд. Они могут каузально или номически взаимодействовать с физическими и иными фундаментальными свойствами, но онтологически их бытие не зависит от других свойств и не производно от них [Chalmers 1996].
Эмерджентный дуализм свойств признает сознательные свойства порождением сложной организации физических частей, но радикальным — так, что эмерджентный результат оказывается чем-то превосходящим его физические причины и априори не предсказуемым и не объяснимым в терминах их чисто физической природы. Когерентность подобных эмерджентных воззрений оспаривалась [Kim 1998], но у них есть сторонники [Hasker 1999].
Нейтрально-монистский дуализм свойств трактует сознательные ментальные свойства и физические свойства как в известном смысле зависимые и производные от более фундаментального уровня реальности, не являющегося ни ментальным, ни физическим [Russell 1927; Strawson 1994]. Впрочем, если принять, что дуализм — это тезис о наличии двух разных областей фундаментальных сущностей или свойств, то нейтральный монизм, возможно, не следует считать одной из разновидностей дуализма свойств, поскольку он не признает предельность или фундаментальность ни ментальных, ни физических свойств.
Панпсихизм можно было бы счесть четвертым типом дуализма свойств, так как все компоненты реальности признаются в нем носителями каких-то психических или хотя бы протопсихических свойств, отличных от любых физических свойств, которыми они могут обладать [Nagel 1979]. Однако нейтральный монизм можно было бы непротиворечиво объединить с одной из разновидностей панпротопсихизма [Chalmers 1996], согласно которому протоментальные аспекты микрочастиц при надлежащих комбинаторных условиях могут порождать полноценное сознание (см. статью о панпсихизме).
Природа соответствующего протопсихического аспекта остается неясной, и если подобные теории выдвигаются в надежде разрешить Трудную проблему, то они сталкиваются с дилеммой. Либо протопсихические свойства содержат ту форму квалитативного феноменального чувствования, которое порождает Трудную проблему, либо нет. Если да, то трудно понять, как они могли бы быть повсеместными свойствами реальности. Как электрон или кварк могли бы иметь такие чувствования? Но если протопсихические свойства лишены подобных чувствований, то неясно, почему они лучше физических свойств объясняют квалитативное сознание при решении Трудной проблемы.
Более умеренная разновидность панпсихизма отстаивалась нейроученым Джулио Тонони [Tononi 2008] и была поддержана другими нейроучеными, в том числе Кристофом Кохом [Koch 2012]. Эта версия идет от теории интегрированной информации (ТИИ) Тонони, отождествляющей сознание с интегрированной информацией, которая может существовать во множестве градаций (см. пар. 9.6 ниже). Согласно ТИИ, даже простое устройство-индикатор, такое как один-единственный фотодиод, обладает некой степенью интегрированной информации и, стало быть, определенной степенью сознания — следствие, принимаемое Тонони и Кохом в качестве одной из вариаций панпсихизма.
В поддержку дуалистской и других антифизикалистских теорий сознания выдвигалось множество аргументов. Некоторые из них по большей части априорны — это те, которые апеллируют к предположительной представимости зомби [Kirk 1970; Chalmers 1996] или к разновидностям аргумента знания [Jackson 1982, 1986], нацеленного на получение антифизикалистского вывода относительно онтологии сознания исходя из кажущихся ограничений нашей способности в полной мере уяснить квалитативные аспекты сознательного опыта посредством физических объяснений процессов в мозге с позиции третьего лица (см. [Jackson 1998, 2004] с противоположным мнением; см. также статьи Зомби и Qualia: The Knowledge Argument (англ.)). Другие доводы в пользу дуализма выдвигаются на более эмпирических основаниях, и они апеллируют, к примеру, к предположительным каузальным провалам в цепях физической причинности в мозге [Eccles and Popper 1977] или же опираются на предположительные аномалии в темпоральном порядке сознательной осведомленности [Libet 1982, 1985]. Дуалистские аргументы обоих видов активно оспаривались физикалистами [P. S. Churchland 1981; Dennett and Kinsbourne 1992].
8.2 Физикалистские теории
Большинство других метафизических теорий сознания — известные версии физикализма.
Элиминативистские теории редуктивно отрицают существование сознания или по меньшей мере существование ряда его обычно признаваемых разновидностей или черт (см. статью об элиминативном материализме). Радикальные элиминативисты отвергают само понятие сознания как смутное или путаное и утверждают, что различение сознательного и несознательного не позволяет ухватить структуру ментальной реальности [Wilkes 1984, 1988]. Они считают, что идея сознания неверна до такой степени, что она заслуживает элиминации и замены ее другими понятиями и различениями, в большей мере отражающими подлинную природу ментального [P. S. Churchland 1983].
Большинство элиминативистов более сдержаны в своих негативных оценках. Не отвергая целиком это понятие, они оспаривают лишь некоторые из характерных черт, обычно приписываемых ему, такие как квалиа [Dennett 1990; Carruthers 2000], сознательное Я [Dennett 1992] или так называемый «Картезианский театр», куда внутренне проецируется темпоральная последовательность сознательного опыта [Dennett and Kinsbourne 1992]. Таким образом, более умеренные элиминативисты, такие как Деннет, обычно сочетают свои лимитированные отрицания с позитивной теорией тех аспектов сознания, которые они считают реальными, как в Модели множественных набросков (пар. 9.3 ниже).
Теория тождества или по крайней мере строгая теория психофизического типового тождества предоставляет другую радикально редуктивную опцию, отождествляя сознательные ментальные свойства, состояния и процессы с физическими свойствами, состояниями и процессами, обычно нейронными или нейрофизиологическими. Если наличие квалитативного сознательного опыта феноменального красного есть не что иное, как наличие какого-то состояния мозга с релевантными нейрофизиологическими свойствами, то такие опытные свойства реальны, но это попросту физическая реальность.
Теория типового тождества называется так потому, что она отождествляет ментальные и физические типы или свойства аналогично отождествлению свойства быть водой со свойством состоять из молекул H2O. После краткого периода популярности на раннем этапе современного физикализма в 1950-е и 60-е гг. [Place 1956; Smart 1959] она потеряла много сторонников из-за таких проблем, как возражение, связанное с множественной реализацией, согласно которому ментальные свойства более абстрактны и поэтому могут быть реализованы на множестве различных структурных или химических субстратов [Fodor 1974; Hellman and Thompson 1975]. Если одно и то же сознательное свойство может быть реализовано разными нейрофизиологическими (или даже какими-то иными) свойствами в разных организмах, то два таких свойства не могут быть строго тождественными.
Тем не менее теория типового тождества пережила недавно что-то вроде возрождения, по крайней мере в случае квалиа или квалитативных сознательных свойств. Отчасти это объясняется тем, что трактовка релевантной психофизической связи в качестве тождества считается некоторыми авторами путем решения проблемы провала в объяснении [Hill and McLaughlin 1998; Papineau 1995, 2003]. Они доказывают, что если сознательное квалитативное свойство тождественно нейронному свойству, то отпадает необходимость объяснять, как последнее каузально вызывает или порождает первое. Ведь второе не причина первого, а есть первое. И поэтому здесь нет провала, который нужно перекрывать, и нет нужды в дальнейших объяснениях. Тождества не являются чем-то таким, что может быть объяснено, так как ничто не является тождественным с чем-то кроме самого себя, и не имеет смысла спрашивать, почему что-то тождественно с самим собой.
Другие, впрочем, говорили о неочевидности устранения нужды в объяснении апелляцией к типовому тождеству [Levine 2001]. Даже если два описания или концепта фактически относятся к одному и тому же свойству, мы по-прежнему можем резонно ожидать объяснения такой конвергенции, того, как они выделяют одно и то же, несмотря на изначальную или интуитивную видимость противоположного. В других случаях эмпирически находимых тождеств свойств, например тепла и кинетической энергии, эти кореференциальные конвергенции могут быть объяснены, и кажется справедливым ожидать того же в психофизическом случае. Так что апелляция к типовым тождествам может сама по себе и не быть достаточной для решения проблемы провала в объяснении.
Большинство физикалистских теорий сознания не являются элиминативистскими или основанными на строгих типовых отождествлениях. Они признают реальность сознания, но пытаются локализовать его в физическом мире, опираясь на то или иное психофизическое отношение, не совпадающее со строгим тождеством свойств.
Среди популярных вариантов выделим те, где утверждается, что сознательная реальность супервентна на физическом, составляется физическим или реализуется физическим.
От понятия реализации при объяснении отношения между сознанием и физическим особенно зависят функционалистские теории. Согласно функционализму, состояние или процесс относится к ментальному или сознательному типу вследствие функциональной роли, играемой им в соответствующим образом организованной системе [Block 1980a]. Физическое состояние реализует сознательный ментальный тип, играя надлежащую роль в более масштабной физической системе, содержащей его (см. статью о функционализме). Функционалист часто ссылается на аналогии с другими межуровневыми отношениями, такими как отношения между биологическим и биохимическим или химическим и атомным. В каждом из этих случаев свойства или факты одного уровня реализуются сложными взаимодействиями сущностей более фундаментального уровня.
Критики функционализма зачастую отрицают, что сознание может быть адекватно объяснено в функциональных терминах [Block 1980a, 1980b; Levine 1983; Chalmers 1996]. Согласно таким критикам, сознание может обладать интересными функциональными характеристиками, но его природа не является по своей сути функциональной. Подобные утверждения иногда подкрепляются ссылками на предполагаемую возможность отсутствующих или инвертированных квалиа, т. е. на возможность существ, функционально эквивалентных обычных людям, но имеющих инвертированные квалиа или вообще не имеющих их. Статус их неясен [Shoemaker 1981; Dennett 1990; Carruthers 2000], но если принять их, то они, похоже, создадут проблему для функционалиста (см. статью Qualia).
Те, кто основывают онтологический физикализм на отношении реализации, зачастую объединяют его с представлением о нередуцируемости, имеющейся на концептуальном или репрезентативном уровне, которое подчеркивает автономию частных наук и предоставляемых ими специфических модусов описания и когнитивного доступа.
Нередуктивный физикализм такого типа отрицает, что теоретические и концептуальные ресурсы, подходящие и адекватные для работы с фактами на уровне базового субстрата или реализации, должны быть адекватными и для работы с ними на реализуемом уровне [Putnam 1975; Boyd 1980]. Как отмечалось выше при ответе на вопрос «как», убеждение в том, что все экономические факты имеют физическую реализацию, может и не сопровождаться представлением, что ресурсы физических наук дают нам все когнитивные и концептуальные инструменты, нужные для занятий экономикой [Fodor 1974].
Нередуктивный физикализм подвергался критике за его предположительную неспособность «платить свои физикалистские взносы» редуктивной монетой. Его дефект связан с тем, что ему, как считается, не удается адекватно объяснить, как сознательные свойства реализованы или могли бы быть реализованы базовыми нейронными, физическими или функциональными структурами или процессами [Kim 1987, 1998]. Более того, его упрекали в некогерентности из-за его попытки сочетать тезис о физической реализации с отрицанием способности артикулировать это отношение четким и априори понятным образом [Jackson 2004].
Однако, как уже отмечалось при обсуждении вопроса «как», нередуктивные физикалисты отвечают на это так, что, соглашаясь с необходимостью какого-то объяснения психофизической реализации, они добавляют, что надлежащее объяснение может сильно отличаться от априорной выводимости, но быть достаточным для удовлетворения наших законных требований объяснения [McGinn 1991; Van Gulick 1985]. Споры продолжаются.
9. Частные теории сознания
Хотя существует немало общих метафизических, или онтологических теорий сознания, список частных детализированных теорий о его природе еще более обширен и разнообразен. Любой краткий обзор будет далек от полноты, но перечисление семи главных типов теорий может помочь в обозначении основного набора опций: высокоуровневые теории, репрезентативные теории, интерпретативные нарративные теории, когнитивные теории, нейронные теории, квантовые теории и нефизические теории. Эти категории не являются взаимоисключающими; к примеру, многие когнитивные теории говорят также о нейронном субстрате соответствующих когнитивных процессов. Группировка их в семь классов может, тем не менее, дать нам некую исходную картину.
9.1 Высокоуровневые теории
Высокоуровневые (ВУ) теории анализируют понятие сознательного ментального состояния в терминах рефлексивного метаментального самосознания. Ключевая идея в том, что ментальное состояние М делает сознательным ментальным состоянием тот факт, что оно сопровождается одновременным и невыводным высокоуровневым (т. е. метаментальным) состоянием, содержанием которого является то, что мы находимся в М. Наличие сознательного желания шоколада предполагает нахождение в двух ментальных состояниях; мы должны обладать как желанием шоколада, так и высокоуровневым состоянием, содержанием которого является именно то, что сейчас у нас есть такое желание. Бессознательные ментальные состояния бессознательны как раз из-за отсутствия направленных на них релевантных высокоуровневых состояний. Их бессознательность состоит в том факте, что мы рефлексивно и прямо не осведомлены, что находимся в них (cм. статью о higher-order theories of consciousness (англ.)).
Высокоуровневые теории существуют в двух главных разновидностях, отличающихся психологическими модусами релевантных метаментальных состояний, благодаря которым возникает сознательность. Теории высокоуровневого мышления (ВУМ) трактуют нужное высокоуровневое состояние как ассерторическое мыслеподобное метасостояние [Rosenthal 1986, 1993]. Теории же высокоуровневого восприятия (ВУВ) считают его больше похожим на восприятие и связывают его с неким внутренним чувством и определенными интраментальными системами мониторинга [Armstrong 1981; Lycan 1987, 1996].
Каждая из этих разновидностей имеет свои сильные стороны и проблемы. Теоретики ВУМ отмечают, что у нас нет органов внутреннего чувства, и утверждают, что мы переживаем чувственные качества, идущие исключительно от направленного вовне восприятия. Теоретики ВУВ со своей стороны могут попробовать доказать, что их воззрение объясняет некоторые дополнительные условия, требуемые ВУ теориями в качестве естественных следствий перцептивно-подобной природы релевантных высокоуровневых состояний. Отсылкой к параллельным условиям, обычно применимым к восприятию, можно, в частности, объяснить требование невыводимости и одновременности с его низкоуровневым ментальным объектом продуцирующего сознание метасостояния. Мы воспринимаем то, что происходит сейчас, и мы делаем это так, что это не предполагает каких-либо выводов, по крайней мере если говорить об эксплицитных выводах на личностном уровне. Эти условия не менее необходимы в ВУМ-концепции, но не объясняются ей, что, как кажется, дает некое объяснительное преимущество ВУВ-модели [Lycan 2004; Van Gulick 2000], хотя некоторые теоретики ВУВ спорят с этим [Carruthers 2000].
Несмотря на свои достоинства, как ВУМ, так и ВУП-теории сталкиваются с общими им проблемами, в том числе с той, которую можно было бы назвать проблемой обобщения. Наличие мысли или восприятия некоего объекта Х — будь это камень, ручка или картофелина — в общем случае не делает Х сознательным Х. Видение картофелины на прилавке или мысль о ней не делает ее сознательной картофелиной. Но почему же тогда мысль или восприятие какого-то желания или воспоминания должны делать их сознательными желанием или воспоминанием [Dretske 1995; Byrne 1997]. И недостаточным будет сказать, что мы не применяем термин «сознательное» к камням или ручкам, которые мы воспринимаем или о которых думаем, а применяем его только к воспринимаемым или мыслимым ментальным состояниям [Lycan 1997; Rosenthal 1997]. Это может быть так, но нам нужно какое-то объяснение, почему мы вправе делать это.
Высокоуровневое воззрение очевиднее всего соотнесено метаментальными формами сознания, но некоторые из его сторонников считают, что оно объясняет и другие типы сознания, в том числе более субъективные его разновидности, связанные с представлением о «каково это» и с квалитативностью. Одна из общих стратегий здесь состоит в том, чтобы анализировать квалиа как ментальные характеристики, которые могут иметь место и бессознательно; к примеру, они могли бы объясняться в качестве свойств внутренних состояний, отношения структурного сходства которых порождают убеждения об объективных сходствах в мире [Shoemaker 1975, 1990]. Хотя бессознательные квалиа могут играть эту функциональную роль, нет необходимости допускать возможность говорить о том, каково это быть в состоянии, которому они присущи [Nelkin 1989; Rosenthal 1991, 1997]. Согласно теоретику ВУ, эта особенность — каково это быть — появляется только при нашей осведомленности о том первоуровневом состоянии и его квалитативных свойствах при посредстве направленного на это состояние надлежащего метасостояния.
Критики ВУ-воззрения оспаривали такое объяснение, и некоторые из них доказывали некогерентность лежащего в его основе понятия бессознательных квалиа [Papineau 2002]. Но, независимо от успешности подобных ВУ-объяснений, важно заметить, что большинство сторонников ВУ пытаются выдвинуть всеохватную теорию сознания или хотя бы создать ядро такой общей теории, а не ограничиваться теорией его особых метаментальных форм.
Другие вариации ВУ-теорий выходят за пределы стандартных ВУМ и ВУП версий. Некоторые из них анализируют сознание в терминах диспозициональных, а не событийных высокоуровневых мыслей [Carruthers 2000]. Другие апеллируют не к эксплицитному, а к имплицитному высокоуровневому пониманию и ослабляют или отрицают обычное допущение, что метаментальное состояние должно отличаться и отделяться от его низкоуровневого объекта [Gennaro 1995; Van Gulick 2000, 2004]. Подобные взгляды пересекаются с «рефлексивными теориями», рассматриваемыми в следующем параграфе. Продолжают появляться и другие вариации ВУ-теорий, и споры между сторонниками и критиками основного подхода не прекращаются (cм. недавние статьи в [Gennaro 2004]).
9.2 Рефлексивные теории
Рефлексивные теории, подобно высокоуровневым теориям, предполагают наличие жесткой связи между сознанием и осведомленностью о себе. Их отличие состоит в том, что они располагают этот аспект осведомленности о себе непосредственно в самом сознательном состоянии, а не в направленном на него отдельном метасостоянии. Идея о том, что сознательные состояния обладают двойной интенциональностью, восходит по меньшей мере к XIX в., к Брентано [Brentano 1874]. Сознательное состояние интенционально направлено на внешний ему объект, такой как дерево или стул в случае осознанного восприятия, и вместе с тем интенционально направлено на себя. Одно и то же состояние оказывается осведомленностью и о чем-то внешнем, и о самом себе. В некоторых современных теориях утверждалось, что подобная рефлексивная осведомленность является главной чертой сознательных ментальных состояний. Некоторые рассматривают их в качестве вариаций высокоуровневой теории [Gennaro 2004, 2012]. Другие авторы отрицают категорию высокоуровневости и описывают свои теории в терминах «одноуровневого» объяснения сознания как осведомленности о себе [Kriegel 2009]. Есть и такие, которые оспаривают различение уровней анализом метаинтенционального содержания как имплицитно присутствующего в феноменальном первоуровневом содержании сознательных состояний, к примеру, в так называемых Высокоуровневых моделях глобального состояния (ВУГC) [Van Gulick 2000, 2004]. Подборку статей, одни из которых поддерживают, другие — критикуют рефлексивное воззрение, можно найти в сборнике Кригеля и Уилфорда [Krigel and Willford 2006].
9.3 Репрезентационалистские теории
Почти все теории сознания признают наличие в нем репрезентативных черт, но так называемые репрезентационалистские теории характеризуются более сильным утверждением, что его репрезентативные черты исчерпывают его ментальные характеристики [Harman 1990; Tye 1995, 2000]. Репрезентационалисты считают, что сознательные ментальные состояния обладают исключительно репрезентативными свойствами. Так что два сознательных или опытных состояния с полностью совпадающими репрезентативными свойствами не будут иметь вообще никаких ментальных отличий.
Сила этого утверждения зависит от интерпретации идеи «репрезентативной одинаковости», относительно которой имеется множество вероятных альтернативных критериев. Можно было бы грубо определить ее в терминах выполнения условий истинности, но при подобном понимании репрезентационалистский тезис кажется очевидно ложным. Существует множество ситуаций, когда состояния могли бы разделять условия их выполнимости или истинности и при этом различаться ментально, к примеру в случаях, связанных с формой концептуализации или презентации упомянутых условий.
Противоположной крайностью было бы считать два состояния репрезентативно различными при различии любых черт, играющих какую-то роль в их репрезентативной функции или действенности. Согласно такому либеральному прочтению, любые различия носителей содержания считались бы репрезентативными различиями, даже если бы они несли одинаковое интенциональное или репрезентативное содержание; они могли бы отличаться только в их способах или модусах репрезентации, но не в ее содержании.
Подобное прочтение, разумеется, повысило бы правдоподобность тезиса о том, что репрезентативные свойства сознательного состояния исчерпывают его ментальные свойства, — но лишь ценой значительного ослабления или даже тривиализации самого тезиса. Похоже, таким образом, что репрезентационалисту нужна такая интерпретация репрезентативной одинаковости, которая выходила бы за пределы простых условий выполнимости и отражала бы все интенциональные или содержательные аспекты сознания, не будучи при этом чувствительной к различиям, связанным исключительно с базовыми несодержательными чертами процессов на реализующем уровне. Так что большинство репрезентационалистов в числе условий сознательного опыта называют как содержательные условия, так и дополнительные требования относительно каузальной роли или формата [Tye 1995; Dretske 1995; Carruthers 2000]. Другие признают существование квалиа, но трактуют их как объективные свойства, которые представляются присущими внешним объектам, т. е. трактуют их не в качестве свойств репрезентаций или ментальных состояний, а в качестве репрезентируемых свойств [Dretske 1995; Lycan 1996].
Репрезентационализм может быть понят как смягченная форма элиминативизма — в той мере, в какой он отрицает существование свойств, обычно приписывающихся сознательным ментальным состояниям, или которыми они по крайней мере кажутся наделенными, а именно ментальных, но нерепрезентативных. Самыми очевидными целями такой элиминации могут оказаться квалиа, по крайней мере при их понимании как доступных интроспекции внутренних монадических свойств сознательных состояний. Действительно, мотивацией репрезентационализма отчасти является именно демонстрация того, что мы можем приспособить все факты о сознании — возможно, в физикалистском контексте — без необходимости искать место для квалиа или иных по видимости нерепрезентативных ментальных свойств [Dennett 1990; Lycan 1996; Carruthers 2000].
Репрезентационализм был довольно популярен в последние годы и имел немало защитников. При этом он остается крайне спорной концепцией, где в ключевых примерах и мысленных экспериментах мы видим столкновение интуиций [Block 1996]. Одним из важнейших критических тестов оказывается возможность инвертированных квалиа. Антирепрезентационалисты считают, что одна лишь логическая возможность инвертированных квалиа показывает, что сознательные состояния могут отличаться в значимом ментальном отношении при репрезентативном совпадении. В ответ репрезентационалисты отрицают либо возможность такой инверсии, либо те последствия, которые она, как предполагается, имеет [Dretske 1995; Tye 2000].
За и против репрезентационализма были выдвинуты и многие другие аргументы, в том числе те, где идет речь о восприятиях в различных чувственных модальностях одних и тех же положений дел — как в случае, когда мы видим и осязаем один и тот же куб. Может показаться, что в таких ситуациях имеются ментальные различия, не имеющие отношения к способу репрезентации мира соответствующими состояниями [Peacocke 1983; Tye 2003]. В каждом из таких случаев обе стороны могут вооружаться сильными интуициями и изобретательной аргументацией. Оживленные дебаты на эту тему продолжаются.
9.4 Нарративные интерпретативные теории
Некоторые теории сознания подчеркивают интерпретативную природу фактов сознания. Согласно подобным воззрениям, сознательность или ее отсутствие не всегда являются определенным фактом или по крайней мере не является чем-то независимым от более широкого контекста интерпретативных суждений. Наиболее заметным философским примером таких теорий является Модель множественных набросков (ММН) сознания, предложенная Дэниелом Деннетом [Dennett 1991]. Она сочетает элементы репрезентационализма и высокоуровневой теории, но делает это так, что в ней обнаруживаются интересные отличия от более стандартных версий, состоящие в том, что она предлагает более интерпретационный и не столь реалистический взгляд на сознание.
ММН имеет множество различных, но связанных черт. Ее название отражает тот факт, что в любой момент повсюду в мозге происходят разнообразные фиксации содержания. Сознательными некоторые из этих содержаний делает не то, что они оказываются в некоей привилегированной или функциональной локации — так называемом «Картезианском театре» — или в особом модусе или формате: все это ММН отрицает. Скорее это связано с тем, что Деннет называет «церебральной знаменитостью», т. е. со степенью влияния какого-то содержания на будущую трансформацию других содержаний в мозге, в особенности относительно проявления этих эффектов в отчетах и поведении личности в ответ на различные проверки, которые могли бы свидетельствовать о наличии у нее сознательного состояния. Одним из ключевых тезисов ММН является утверждение, что различные проверки (к примеру, при задавании разных вопросов или нахождении в разных контекстах с разными поведенческими запросами) могли бы приводить к разным ответам относительно сознательного состояния личности. Более того, согласно ММН, может и вообще не быть независимых от проверок фактов о реальных сознательных состояниях личности. Отсюда «множественность» в модели множественных набросков.
ММН является репрезентативистской, поскольку она анализирует сознание в терминах содержательных отношений. Она также отрицает существование квалиа и поэтому отвергает любые попытки отличить сознательные состояния от несознательных ссылкой на их присутствие. Она также отрицает понятие Я как внутреннего наблюдателя, локализованного в Картезианском театре или где-то еще. ММН трактует Я в качестве эмерджентного или виртуального аспекта когерентного и в общем последовательного нарратива, конструируемого интерактивной игрой содержаний в системе. Многие из этих содержаний связаны на интенциональном уровне как восприятия или фиксации из относительно единой и длящейся во времени установки, т. е. их содержания согласуются друг с другом так, как если бы они были переживаниями пребывающего во времени Я. Но ключевым для концепции ММН является порядок зависимости. Дело обстоит не так, что релевантные содержания объединены благодаря тому, что за всеми ними наблюдает одно-единственное Я, а как раз наоборот. Благодаря их объединению и содержательной когерентности они считаются опытом единого Я или хотя бы единого виртуального Я.
Именно в этом отношении ММН имеет нечто общее с высокоуровневыми теориями. Содержания, составляющие последовательный нарратив, по крайней мере имплицитно являются содержаниями пребывающего во времени, хоть и виртуального Я, и как раз они скорее всего будут выражаться в отчетах личности о ее сознательных состояниях в ответ на разного рода проверки. Они, таким образом, предполагают определенную степень рефлексивности или осведомленности о самом себе, играющих ключевую роль в высокоуровневых теориях, хотя этот высокоуровневый аспект является скорее имплицитной чертой потока содержаний, а не тем, что имеется в особых эксплицитных высокоуровневых состояниях такого рода, которые мы находим в стандартных ВУ-теориях.
ММН Деннета оказалась очень влиятельной, но вызвала и критику, особенно со стороны тех, кто считал ее недостаточно реалистской в ее видении сознания и в лучшем случае не вполне достигающей заявленной цели его полного объяснения [Block 1994; Dretske 1994; Levine 1994]. Многие критики признают глубину и ценность ММН, но отрицают отсутствие реальных фактов сознания вне ее охвата [Rosenthal 1994; Van Gulick 1994; Akins 1996].
Нейроученый Майкл Газзанига [Gazzaniga 2011] в более эмпирическом контексте ввел идею «интерпретативного модуля» в левом полушарии, благодаря своим выводам осмысляющего наши действия и конструирующего устойчивый нарратив наших действий и опытных переживаний. Хотя эта теория и не задумана в качестве исчерпывающей теории сознания, она отводит важную роль такой интерпретативной нарративной деятельности.
9.5 Когнитивные теории
Многие теории сознания связывают его с особой когнитивной архитектурой или со специфическим паттерном активности с такой структурой.
Глобальное рабочее пространство. Важным психологическим примером когнитивного подхода является теория глобального рабочего пространства. Разработанная поначалу Бернардом Баарсом [Baars 1998], теория глобального рабочего пространства описывает сознание в терминах конкуренции процессоров и имеющихся на выходе данных за ограниченный по объему ресурс, «транслирующий» информацию для широкого доступа и использования. Подобная доступность в глобальном рабочем пространстве делает информацию осознанной по крайней мере в смысле доступа. Она доступна для отчета и для гибкого контроля поведения. Во многом как при деннетовской «церебральной знаменитости» трансляция в этом рабочем пространстве делает содержания более доступными и влиятельными относительно других содержаний и процессоров. Первоначальное содержание при этом усиливается рекуррентной поддержкой рабочего пространства и других связанных с ним содержаний. Ограничения объема рабочего пространства соответствуют тем ограничениям, которые во многих когнитивных моделях обычно связываются с концентрацией внимания или с рабочей памятью.
Эта модель была развита Станисласом Деаном и др. [Dehaene 2000] в их предположениях о ее связях с конкретными нейронными и функциональными системами мозга. Особенно важным является тезис, что сознание — как в смысле доступа, так и в феноменальном смысле — имеет место тогда и только тогда, когда соответствующее содержание попадает в более масштабную глобальную сеть, включающую как первичные сенсорные области, так и многие другие области, в том числе фронтальные и теменные области, связанные с вниманием. Деан утверждает, что сознательное восприятие начинается лишь от «воспламенения» той более масштабной глобальной сетью; активности в первичных сенсорных участках будет недостаточно, независимо от ее интенсивности или рекуррентности (см., однако, противоположное мнение Виктора Ламме в пар. 9. 7).
Промежуточное представление с вниманием. Еще одной когнитивной теорией является теория Промежуточного представления с вниманием (ППВ) Джесси Принца [Prinz 2012]. Эта теория представляет собой гибридное нейрокогнитивное объяснение осознанности. Согласно этой теории, сознательное восприятие должно удовлетворять как когнитивным, так и нейронным условиям. Оно должно представлять какое-то перцептивно промежуточное свойство, поскольку, как доказывает Принц, только о таких свойствах мы можем быть осведомлены в сознательном опыте — мы знаем в опыте только базовые характеристики внешних объектов, такие как цвета, формы, звуки и тактильные данные. Принц считает, что наша осведомленность о свойствах более высокого уровня — таких как быть сосной или ключами от моей машины — исключительно результат суждений, а не сознательного опыта. Отсюда — аспект промежуточного представления (ПП) в ППВ. Для осознанности такое представленное содержание должно также сопровождаться вниманием (аспект В в ППВ). Каждому из компонентов Принц предлагает поставить в соответствие определенный нейронный субстрат. Он отождествляет промежуточные представления с вектором гамма (40–80 Гц) активности в сенсорной коре, а компонент внимания — с синхронизированными колебаниями, которые могут включать эту активность.
9.6 Теория интегрированной информации
Интегрирование информации из разных источников — важная черта сознания, и выше уже отмечалось (пар. 6.4), что это нередко считают одной из его главных функций. Интегрирование содержания играет важную роль в разных теориях и особенно в теории глобального рабочего пространства (пар. 9.3). Нейроученый Джулио Тонони [Tononi 2008], однако, пошел еще дальше в отождествлении сознания с интегрированной информацией, заявив, что интегрирование информации релевантного вида необходимо и достаточно для сознания, независимо от реализующего его субстрата, который не обязан быть нейронным или биологическим. Согласно Теории интегрированной информации (ТИИ) Тонони, сознание является сугубо информационно-теоретическим свойством систем. Он предлагает математическую единицу ϕ, предназначенную для измерения информации не только в частях той или иной системы, но и в организации такой системы из частей и, таким образом, соответствующую степени информационной интеграции этой системы. Подобные системы могут содержать множество пересекающихся комплексов, и комплекс с наибольшим показателем ϕ будет, согласно ТИИ, сознательным.
В соответствии с ТИИ, сознание варьируется в количественном отношении и существует в большом количестве степеней, соответствующих показателям ϕ. Так что даже простая система, такая как один-единственный фотодиод, будет в определенной степени сознательной, если она не содержится внутри более масштабного комплекса. В этом смысле из ТИИ следует определенного рода панпсихизм, что прямо признается Тонони. Согласно ТИИ, качество соответствующего сознания определяется тотальностью информационных отношений в надлежащим образом интегрированном комплексе. Так что ТИИ стремится объяснить как количество, так и качество феноменального сознания. Другие нейроученые, в частности Кристоф Кох, также поддержали этот подход [Koch 2012].
9.7 Нейронные теории
Существует много разновидностей нейронных теорий сознания, хотя большинство из них так или иначе занимаются так называемыми «нейронными коррелятами сознания», или НКС. Если мы не дуалисты или какие-нибудь другие нефизикалисты, нам требуется нечто большее, чем корреляция; по крайней мере некоторые из нейронных коррелятов сознания должны быть его сущностными субстратами. Объяснительная нейронная теория должна объяснять, почему и как существуют соответствующие корреляции, а если это теория физикалистской направленности, то ей нужно показать, как фундаментальные нейронные субстраты могут быть тождественны их нейронным субстратам или хотя бы реализовывать их, удовлетворяя требованиям соответствующих ролей или условий [Metzinger 2000].
Подобные теории отличаются не только тем, к каким нейронным процессам или свойствам они апеллируют, но и тем, какие аспекты сознания они объясняют. Одни исходят из высокоуровневых системных характеристик мозга, другие акцентируют внимание на более специфических физиологических или структурных свойствах с соответствующими различиями в своих объяснительных целях. Большинство так или иначе стремится установить контакт с теориями сознания на другом уровне описания, в частности с когнитивными, репрезентационалистскими или высокоуровневыми теориями.
Среди недавних нейронных теорий — модели, отсылающие к глобальным интегрированным областям [Kinsbourne 1988], связыванию посредством синхронных колебаний [Singer 1999; Crick and Koch 1998], НМДА-опосредованным временным нейронным коалициям [Flohr 1995], таламически модулированным паттернам кортикальной активности [Llinas 2001], реентрантным кортикальным петлям [Edelman 1989], компараторным механизмам в динамических петлях действия-прогноза-оценки между лобными областями и областями среднего мозга [Gray 1995], интерпретативным процессам в левом полушарии [Gazzaniga 1988] и эмотивным соматосенсорным гомеостатическим процессам во фронтально-лимбических связях [Damasio 1999] или периакведуктальном сером веществе [Panksepp 1998].
В каждом из этих примеров целью является объяснение того, как организация или активность на соответствующем нейронном уровне могла бы фундировать тот или иной основной тип или характеристику сознания. Глобальные области или временные синхронные коалиции могли бы составлять основу интенционального единства феноменального сознания. Пластичность на базе НМДА, специфические таламо-кортикальные проекции или регулярные волны колебаний могли бы вносить вклад в формирование нестойких, но широко распространяющихся нейронных паттернов или регулярностей, необходимых для сплетения интегрированного сознательного опыта из локальной активности в различных специализированных модулях мозга. Интерпретативные процессы в левом полушарии могли бы быть основой нарративных форм сознательной осведомленности о самих себе. Таким образом, множество разных нейронных теорий могут одновременно оказаться истинными, и каждая будет вносить свой вклад в понимание связей между сознательной ментальностью в ее разнообразных формах и функционирующим мозгом на многих уровнях его комплексной организации и структуры.
Один из недавних споров был связан с достаточностью для феноменального сознания глобальной или же одной лишь локальной рекуррентной активности. Сторонники модели глобального нейронного рабочего пространства [Dehaene 2000] доказывали, что сознание любого вида может иметься только при активации тех или иных содержаний масштабным паттерном рекуррентной активности, охватывающей лобные и теменные зоны, а также первичные сенсорные участки коры. Другие, и прежде всего психолог Виктор Ламме [Lamme 2006] и философ Нед Блок [Block 2007], утверждали, что локальной рекуррентной активности между низкими и высокими областями сенсорной коры (к примеру, зрительной) может быть достаточно для феноменального сознания даже при отсутствии возможности вербально отчитаться о нем и других индикаторов сознания доступа.
9.8 Квантовые теории
Другие физические теории вышли за границы нейронного и нашли естественное место сознания на гораздо более фундаментальном уровне, в частности на микрофизическом уровне квантовых феноменов. Природу и основу сознания, согласно им, нельзя адекватно понять в контексте классической физики, и их надо искать в альтернативной картине физической реальности, рисуемой квантовой механикой. Сторонники квантового подхода к сознанию считают радикальную альтернативность и зачастую контринтуитивность квантовой физики именно тем, что нужно для преодоления предполагаемых препятствий в объяснении, мешающих более привычным усилиям перекрыть психофизический провал.
Здесь опять же есть большое количество разнообразных теорий и моделей, обращающихся к самым разным квантовым феноменам для объяснения различных черт сознания. Было бы невозможно перечислить их здесь или даже более или менее подробно объяснить ключевые черты квантовой механики, к которой они обращаются. Краткий обзор, однако, позволит создать представление, пусть частичное и смутное, об имеющихся возможностях.
Физик Роджер Пенроуз [Penrose 1989, 1994] и анестезиолог Стюарт Хамерофф [Hameroff 1998] отстаивали модель, согласно которой сознание возникает благодаря квантовым эффектам в субклеточных структурах нейронов, известных как микротрубочки. Эта модель допускает так называемые «объективные коллапсы», при которых квантовые системы переходят от суперпозиции множества возможных состояний к одному определенному состоянию — но без вмешательства наблюдателя или измерения, как в большинстве квантово-механических моделей. Пенроуз и Хамерофф считают, что внутренняя среда микротрубочек особенно подходит для таких объективных коллапсов, и происходящие в итоге самоколлапсирования продуцируют когерентный поток, регулирующий нейронную активность и обеспечивающий возможность неалгоритмичных ментальных процессов.
Психиатр Ян Маршалл выдвинул модель, в которой предпринимается попытка объяснить когерентное единство сознания отсылкой к возникновению в мозге физического состояния, напоминающего состояние конденсата Бозе-Эйнштейна. Это квантовый феномен, при котором множество атомов ведет себя как одна когерентная сущность и утрачивается различие между отдельными атомами. Хотя состояния мозга не являются точными примерами конденсатов Бозе-Эйнштейна, приводились доводы, что мозг способен порождать состояния, могущие иметь подобную когерентность [Marshall and Zohar 1990].
Основу сознания искали также в холистской природе квантовой механики и феномене спутывания, при котором взаимодействовавшие ранее частицы сохраняют взаимную зависимость своих природ даже после их разделения. Неудивительно, что эти модели использовались прежде всего для объяснения когерентности сознания, хотя на них ссылались и для решения более масштабной задачи критики атомистических представлений традиционной физики, считавшей, что свойства целого должны объясняться свойствами его частей и способом их соединения — можно думать, что этот метод объяснения пока не принес успеха при объяснении сознания [Silberstein 1998, 2001].
Другие авторы полагали, что квантовая механика показывает абсолютную фундаментальность сознания как свойства физической реальности, которое надо располагать на самом фундаментальном уровне [Stapp 1993]. В особенности они апеллировали к роли наблюдателя в случае коллапса волновой функции, т. е. коллапса квантовой реальности из суперпозиции возможных состояний к одному определенному состоянию при измерении. Подобные модели хотя и не обязательно, но могут быть связаны с некими квазиидеалистическими допущениями, при которых само существование физической реальности оказывается зависимым от осознанного наблюдения последней.
В литературе можно найти и многие другие квантовые модели сознания, часть которых отстаивает радикально ревизионистскую метафизику, часть — нет, но четыре приведенные модели дают пусть и частичную, но небезосновательную выборку имеющихся альтернатив.
9.9 Нефизические теории
Большинство частных теорий сознания — неважно, когнитивных, нейронных или квантово-механических — пытаются объяснить или смоделировать сознание в качестве естественной характеристики физического мира. Критики физикалистской онтологии сознания должны, однако, отыскать пути моделирования сознания как нефизического аспекта реальности. Сторонники дуалистических или антифизикалистских метафизических взглядов должны в итоге создать конкретные модели сознания, отличные от приведенных выше пяти типов. Субстанциальные дуалисты и дуалисты свойств должны продумать детали своих теорий так, чтобы они выражали специфику надлежащих нефизических черт реальности, с которыми они отождествляют сознание или которые они используют для его объяснения.
Было предложено множество таких моделей, в том числе следующие. Дэвид Чалмерс [Chalmers 1996] предложил спекулятивную, судя по всему, версию панпсихизма, апеллирующего к понятию информации не только для объяснения психофизических инвариантов, имеющихся между феноменальными и физически реализованными информационными пространствами, но и для возможного объяснения онтологии физического как производного от информационного (вариация теории «все из бита»). В сходном ключе Грегг Розенберг [Rosenberg 2004] объяснял сознание, отсылая при этом к предельной категорической основе каузальных отношений. Розенберг доказывает, что как в случае казуальности, так и в случае сознания реляционно-функциональные факты должны в конечном счете зависеть от категорической нереляционной основы, и он предлагает модель, в соответствии с которой каузальные отношения и квалитативные феноменальные факты зависят от одной и той же базы. Как только что было отмечено (пар. 9.8), фундаментальной чертой реальности сознание считается и в некоторых квантовых теориях, и в силу этого их тоже вполне можно считать нефизическими теориями.
10. Заключение
Полное понимание сознания скорее всего потребует теорий многих типов. Мы вполне могли бы с пользой и без противоречия признать разнообразие моделей, каждая из которых своим собственным путем пытается объяснить соответственно физические, нейронные, когнитивные, функциональные, репрезентативные и высокоуровневые аспекты сознания. Едва ли есть какая-то одна теоретическая перспектива, достаточная для объяснения всех характеристик сознания, которые мы хотим понять. Так что лучший путь к будущему прогрессу может состоять в синтетическом и плюралистическом подходе.
Библиография
- Akins, K. 1993. “A bat without qualities?” In M. Davies and G. Humphreys, eds. Consciousness: Psychological and Philosophical Essays. Oxford: Blackwell.
- Akins, K. 1996. “Lost the plot? Reconstructing Dennett's multiple drafts theory of consciousness.” Mind and Language, 11: 1–43.
- Anderson, J. 1983. The Architecture of Cognition. Cambridge, MA: Harvard University Press.
- Armstrong, D. 1968. A Materialist Theory of Mind, London: Routledge and Kegan Paul.
- Armstrong, D. 1981. “What is consciousness?” In The Nature of Mind. Ithaca, NY: Cornell University Press.
- Baars, B. 1988. A Cognitive Theory of Consciousness. Cambridge: Cambridge University Press.
- Balog, K. 1999. “Conceivability, possibility, and the mind-body problem.” Philosophical Review, 108: 497–528.
- Bayne, T. 2010. The Unity of Consciousness. Oxford: Oxford University Press.
- Bayne, T. and Montague, M. (eds.) 2012. Cognitive Phenomenology. Oxford: Oxford University Press.
- Block, N. 1980a. “Troubles with Functionalism,” in Readings in the Philosophy of Psychology, Volume 1, Ned Block,ed., Cambridge, MA : Harvard University Press, 268–305.
- Block, N. 1980b. “Are absent qualia impossible?” Philosophical Review, 89/2: 257–74.
- Block, N. 1990. “Inverted Earth,” Philosophical Perspectives, 4, J. Tomberlin, ed., Atascadero, CA: Ridgeview Publishing Company.
- Block, N. 1995. “On a confusion about the function of consciousness.” Behavioral and Brain Sciences, 18: 227–47.
- Block, N. 1994. “What is Dennett's theory a theory of?” Philosophical Topics, 22/1–2: 23–40.
- Block, N. 1996. “Mental paint and mental latex.” In E. Villanueva, ed. Perception. Atascadero, CA: Ridgeview.
- Block, N. and Stalnaker, R. 1999. “Conceptual analysis, dualism, and the explanatory gap.” Philosophical Review, 108/1: 1–46.
- Block, N. 2007. Consciousness, Accessibility and the mesh between psychology and neuroscience. Behavioral and Brain Sciences 30: 481–548.
- Boyd, R. 1980. “Materialism without reductionism: What physicalism does not entail.” In N. Block, ed. Readings in the Philosophy of Psychology, Vol. 1. Cambridge, MA: Harvard University Press.
- Byrne, A. 1997. “Some like it HOT: consciousness and higher-order thoughts.” Philosophical Studies, 2: 103–29.
- Byrne, A. 2001. “Intentionalism defended”. Philosophical Review, 110: 199–240.
- Campbell, K. 1970. Body and Mind. New York: Doubleday.
- Campbell, J. 1994. Past, Space, and Self. Cambridge, MA: MIT Press.
- Carruthers, P. 2000. Phenomenal Consciousness. Cambridge: Cambridge University Press.
- Carruthers, Peter and Veillet, Benedicte (2011). The case against cognitive phenomenology. In T. Bayne and M. Montague (eds.) Cognitive Phenomenology. Oxford: Oxford University Press.
- Chalmers, D. 1995. “Facing up to the problem of consciousness”. Journal of Consciousness Studies, 2: 200–19.
- Chalmers, D. 1996. The Conscious Mind. Oxford: Oxford University Press.
- Chalmers, D. 2002. “Does conceivability entail possibility?” In T. Gendler and J. Hawthorne eds. Conceivability and Possibility. Oxford: Oxford University Press.
- Chalmers, D. 2003. “The content and epistemology of phenomenal belief.” In A. Jokic and Q. Smith eds. Consciousness: New Philosophical Perspectives. Oxford: Oxford University Press.
- Chalmers, D. and Jackson, F. 2001. “Conceptual analysis and reductive explanation”. Philosophical Review, 110/3: 315–60.
- Churchland, P. M. 1985. “Reduction, qualia, and direct introspection of brain states”. Journal of Philosophy, 82: 8–28.
- Churchland, P. M. 1995. The Engine of Reason and Seat of the Soul. Cambridge, MA: MIT Press.
- Churchland, P. S. 1981. “On the alleged backwards referral of experiences and its relevance to the mind body problem”. Philosophy of Science, 48: 165–81.
- Churchland, P. S. 1983. “Consciousness: the transmutation of a concept”. Pacific Philosophical Quarterly, 64: 80–95.
- Churchland, P. S. 1996. “The hornswoggle problem”. Journal of Consciousness Studies, 3: 402–8.
- Clark, A. 1993. Sensory Qualities. Oxford: Oxford University Press.
- Clark, G. and Riel-Salvatore, J. 2001. “Grave markers, middle and early upper paleolithic burials”. Current Anthropology, 42/4: 481–90.
- Cleeremans, A., ed. 2003. The Unity of Consciousness: Binding, Integration and Dissociation. Oxford: Oxford University Press.
- Crick, F. and Koch, C. 1990. “Toward a neurobiological theory of consciousness”. Seminars in Neuroscience, 2: 263–75.
- Crick, F. H. 1994. The Astonishing Hypothesis: The Scientific Search for the Soul. New York: Scribners.
- Davies, M. and Humphreys, G. 1993. Consciousness: Psychological and Philosophical Essays. Oxford: Blackwell.
- Damasio, A. 1999. The Feeling of What Happens: Body and Emotion in the Making of Consciousness. New York: Harcourt.
- Dehaene, S. and Naccache, L. 2000. Towards a cognitive neuroscience of consciousness: basic evidence and a workspace framework. Cognition 79:1–37.
- Dennett, D. C. 1978. Brainstorms. Cambridge: MIT Press.
- Dennett, D. C. 1984. Elbow Room: The Varieties of Free Will Worth Having. Cambridge: MIT Press.
- Dennett, D. C. 1990. “Quining qualia”. In Mind and Cognition, W. Lycan, ed., Oxford: Blackwell, 519–548.
- Dennett, D. C. 1991. Consciousness Explained. Boston: Little, Brown and Company.
- Dennett, D. C. 1992. “The self as the center of narrative gravity”. In F. Kessel, P. Cole, and D. L. Johnson, eds. Self and Consciousness: Multiple Perspectives. Hillsdale, NJ: Lawrence Erlbaum.
- Dennett, D. C. 2003. Freedom Evolves. New York: Viking.
- Dennett, D. C. and Kinsbourne, M. 1992. “Time and the observer: the where and when of consciousness in the brain”. Behavioral and Brain Sciences, 15: 187–247.
- Descartes, R. 1644/1911. The Principles of Philosophy. Translated by E. Haldane and G. Ross. Cambridge: Cambridge University Press. Цит. по: Декарт Р. Сочинения в 2-х тт. М., 1989, 1994.
- Dretske, F. 1993. “Conscious experience.” Mind, 102: 263–283.
- Dretske, F. 1994. “Differences that make no difference”. Philosophical Topics, 22/1–2: 41–58.
- Dretske, F. 1995. Naturalizing the Mind. Cambridge, Mass: The MIT Press, Bradford Books.
- Eccles, J. and Popper, K. 1977. The Self and Its Brain: An Argument for Interactionism. Berlin: Springer.
- Edelman, G. 1989. The Remembered Present: A Biological Theory of Consciousness. New York: Basic Books.
- Farah, M. 1990. Visual Agnosia. Cambridge: MIT Press.
- Flanagan, O. 1992. Consciousness Reconsidered. Cambridge, MA: MIT Press.
- Flohr, H. 1995. “An information processing theory of anesthesia”. Neuropsychologia, 33/9: 1169–80.
- Flohr, H., Glade, U. and Motzko, D. 1998. “The role of the NMDA synapse in general anesthesia”. Toxicology Letters, 100–101: 23–29.
- Fodor, J. 1974. “Special sciences”. Synthese,28: 77–115.
- Fodor, J. 1983. The Modularity of Mind. Cambridge, MA: MIT Press.
- Foster, J. 1989. “A defense of dualism”. In J. Smythies and J. Beloff, eds. The Case for Dualism. Charlottesville, VA: University of Virginia Press.
- Foster J. 1996. The Immaterial Self: A Defence of the Cartesian Dualist Conception of Mind. London: Routledge.
- Gallistel, C. 1990. The Organization of Learning. Cambridge, MA: MIT Press.
- Gardiner, H. 1985. The Mind's New Science. New York: Basic Books.
- Gazzaniga, M. 1988. Mind Matters: How Mind and Brain Interact to Create our Conscious Lives. Boston: Houghton Mifflin.
- Gazzaniga, M. 2011. Who's In Charge? Free Will and the Science of the Brain, New York: Harper Collins.
- Gennaro, R. 1995. Consciousness and Self-consciousness: A Defense of the Higher-Order Thought Theory of Consciousness. Amsterdam and Philadelphia: John Benjamins.
- Gennaro, R., ed. 2004. Higher-Order Theories of Consciousness. Amsterdam and Philadelphia: John Benjamins.
- Gennaro, R. 2012. The Consciousness Paradox. Cambridge, MA: MIT Press.
- Gray, J. 1995. “The contents of consciousness: a neuropsychological conjecture”. Behavior and Brain Sciences, 18/4: 659–722.
- Hameroff, S. 1998. “Quantum computation in brain microtubules? The Penrose-Hameroff ‘Orch OR[special character’ model of consciousness”. Philosophical Transactions Royal Society London, A 356: 1869–96.
- Hardin, C. 1986. Color for Philosophers. Indianapolis: Hackett.
- Hardin, C. 1992. “Physiology, phenomenology, and Spinoza's true colors”. In A. Beckermann, H. Flohr, and J. Kim, eds. Emergence or Reduction?: Prospects for Nonreductive Physicalism. Berlin and New York: De Gruyter.
- Harman, G. 1990. “The intrinsic quality of experience”. In J. Tomberlin, ed. Philosophical Perspectives, 4. Atascadero, CA: Ridgeview Publishing.
- Hartshorne, C. 1978. “Panpsychism: mind as sole reality”. Ultimate Reality and Meaning,1: 115–29.
- Hasker, W. 1999. The Emergent Self. Ithaca, NY: Cornell University Press.
- Heidegger, M. 1927/1962. Being and Time (Sein und Zeit). Translated by J. Macquarrie and E. Robinson. New York: Harper and Row.
- Hellman, G. and Thompson, F. 1975. “Physicalism: ontology, determination and reduction”. Journal of Philosophy, 72: 551–64.
- Hill, C. 1991. Sensations:A Defense of Type Materialism. Cambridge: Cambridge University Press.
- Hill, C. 1997. “Imaginability, conceivability, possibility, and the mind-body problem”. Philosophical Studies, 87: 61–85.
- Hill, C. and McLaughlin, B. 1998. “There are fewer things in reality than are dreamt of in Chalmers' philosophy”. Philosophy and Phenomenological Research, 59/2: 445–54.
- Horgan, T. 1984. “Jackson on Physical Information and Qualia.” Philosophical Quarterly, 34: 147–83.
- Horgan, T. and Tienson, J. 2002. “The intentionality of phenomenology and the phenomenology of intentionality”. In D. J. Chalmers , ed., Philosophy of Mind: Classical and Contemporary Readings. New York: Oxford University Press.
- Hume, D. 1739/1888. A Treatise of Human Nature. ed. L Selby-Bigge. Oxford: Oxford University Press.
- Humphreys, N. 1982. Consciousness Regained. Oxford: Oxford University Press.
- Humphreys, N. 1992. A History of the Mind. London: Chatto and Windus.
- Husserl, E. 1913/1931. Ideas: General Introduction to Pure Phenomenology (Ideen au einer reinen Phänomenologie und phänomenologischen Philosophie). Translated by W. Boyce Gibson. New York: MacMillan.
- Husserl, E. 1929/1960. Cartesian Meditations: an Introduction to Phenomenology. Translated by Dorian Cairns. The Hague: M. Nijhoff.
- Huxley, T. 1866. Lessons on Elementary Physiology 8. London.
- Huxley, T. 1874. “On the hypothesis that animals are automata”. Fortnightly Review, 95: 555–80. Reprinted in Collected Essays. London, 1893.
- Hurley, S. 1998. Consciousness in Action. Cambridge, MA: Harvard University Press.
- Jackson, F. 1982. “Epiphenomenal qualia”. Philosophical Quarterly, 32: 127–136.
- Jackson, F. 1986. “What Mary didn't know”. Journal of Philosophy, 83: 291–5.
- Jackson, F. 1993. “Armchair metaphysics”. In J. O'Leary-Hawthorne and M. Michael, eds. Philosophy of Mind. Dordrecht: Kluwer Books.
- Jackson, F. 1998. “Postscript on qualia”. In F. Jackson Mind, Method and Conditionals. London: Routledge.
- Jackson, F. 2004. “Mind and illusion.” In P. Ludlow, Y. Nagasawa and D. Stoljar eds. There's Something about Mary: Essays on the Knowledge Argument. Cambridge, MA: MIT Press.
- James, W. 1890. The Principles of Psychology. New York: Henry Holt and Company.
- Jaynes, J. 1974. The Origins of Consciousness in the Breakdown of the Bicameral Mind. Boston: Houghton Mifflin.
- Kant, I. 1787/1929. Critique of Pure Reason. Translated by N. Kemp Smith. New York: MacMillan.
- Kim, J. 1987. “The myth of non-reductive physicalism”. Proceedings and Addresses of the American Philosophical Association.
- Kim, J. 1998. Mind in Physical World. Cambridge: MIT Press.
- Kind, A. 2003. What's so transparent about transparency? Philosophical Studies 115(3): 225–44.
- Kant, I. 1787/1929. Critique of Pure Reason. Translated by N. Kemp Smith. New York: MacMillan.
- Kinsbourne, M. 1988. “Integrated field theory of consciousness”. In A. Marcel and E. Bisiach, eds. Consciousness in Contemporary Science. Oxford: Oxford University Press.
- Kirk, R. 1974. “Zombies vs materialists”. Proceedings of the Aristotelian Society, Supplementary Volume, 48: 135–52.
- Kirk, R. 1991. “Why shouldn't we be able to solve the mind-body problem?” Analysis, 51: 17–23.
- Köhler, W. 1929. Gestalt Psychology. New York: Liveright.
- Köffka, K. 1935. Principles of Gestalt Psychology. New York: Harcourt Brace.
- Koch, C. 2012. Consciousness: Confessions of a Romantic Reductionist. Cambridge, MA: MIT Press.
- Kriegel, U. 2009. Subjective Consciousness. Oxford: Oxford University Press, 2009.
- Kriegel, U. and Williford, K. 2006. Self Representational Approaches to Consciousness. Cambridge, MA: MIT Press 2006.
- Lamme, V. 2006. Toward a true neural stance on consciousness. Trends in Cognitive Science 10:11, 494–501.
- Leibniz, G. W. 1686 /1991. Discourse on Metaphysics. Translated by D. Garter and R. Aries. Indianapolis: Hackett.
- Leibniz, G. W. 1720/1925. The Monadology. Translated by R. Lotte. London: Oxford University Press.
- Levine, J. 1983. “Materialism and qualia: the explanatory gap”. Pacific Philosophical Quarterly, 64: 354–361.
- Levine, J. 1993. “On leaving out what it's like”. In M. Davies and G. Humphreys, eds. Consciousness: Psychological and Philosophical Essays. Oxford: Blackwell.
- Levine, J. 1994. “Out of the closet: a qualophile confronts qualophobia”. Philosophical Topics, 22/1–2: 107–26.
- Levine, J. 2001. Purple Haze: The Puzzle of Conscious Experience. Cambridge, Mass: The MIT Press.
- Lewis, D. 1972. “Psychophysical and theoretical identifications”. Australasian Journal of Philosophy, 50: 249–58.
- Lewis, D. 1990. “What experience teaches.” In W. Lycan, ed. Mind and Cognition: A Reader. Oxford: Blackwell.
- Libet, B. 1982. “Subjective antedating of a sensory experience and mind-brain theories”. Journal of Theoretical Biology, 114: 563–70.
- Libet, B. 1985. “Unconscious cerebral initiative and the role of conscious will in voluntary action”. Behavioral and Brain Sciences, 8: 529–66.
- Llinas, R. 2001. I of the vortex: from neurons to self. Cambridge, MA: MIT Press.
- Loar, B. 1990. “Phenomenal states,” in Philosophical Perspectives, 4: 81–108.
- Loar, B. 1997. “Phenomenal states”. In N. Block, O. Flanagan, and G. Guzeldere eds. The Nature of Consciousness. Cambridge, MA: MIT Press.
- Locke, J. 1688/1959. An Essay on Human Understanding. New York: Dover.
- Lockwood, M. 1989. Mind, Brain, and the Quantum. Oxford: Oxford University Press.
- Lorenz, K. 1977. Behind the Mirror (Rückseite dyes Speigels). Translated by R. Taylor. New York: Harcourt Brace Jovanovich.
- Lycan, W. 1987. Consciousness. Cambridge, MA: MIT Press.
- Lycan, W. 1996. Consciousness and Experience. Cambridge, MA: MIT Press.
- Lycan, W. 2004. “The superiority of HOP to HOT”. In R. Gennaro ed. Higher-Order Theories of Consciousness. Amsterdam and Philadelphia: John Benjamins.
- Marshall, I. and Zohar, D. 1990. The Quantum Self: Human Nature and Consciousness Defined by the New Physics. New York: Morrow.
- McGinn, C. 1989. “Can we solve the mind-body problem?” Mind, 98: 349–66.
- McGinn, C. 1991. The Problem of Consciousness. Oxford: Blackwell.
- McGinn, C. 1995. “Consciousness and space.” In T. Metzinger, ed. Conscious Experience. Paderborn: Ferdinand Schöningh.
- Merleau-Ponty, M. 1945/1962. Phenomenology of Perception (Phénoménologie de lye Perception). Translated by Colin Smith. London: Routledge and Kegan Paul.
- Metzinger, T., ed. 1995. Conscious Experience. Paderborn: Ferdinand Schöningh.
- Metzinger, T. ed. 2000. Neural Correlates of Consciousness: Empirical and Conceptual Questions. Cambridge, MA: MIT Press.
- Mill, J. 1829. Analysis of the Phenomena of the Human Mind. London.
- Mill, J.S. 1865. An Analysis of Sir William Hamilton's Philosophy. London.
- Moore, G. E. 1922. “The refutation of idealism.” In G. E. Moore Philosophical Studies. London : Routledge and Kegan Paul.
- Nagel, T. 1974. “What is it like to be a bat?” Philosophical Review, 83: 435–456.
- Nagel, T. 1979. “Panpsychism.” In T. Nagel Mortal Questions. Cambridge: Cambridge University Press.
- Natsoulas, T. 1983. “Concepts of consciousness.” Journal of Mind and Behavior, 4: 195–232.
- Nelkin, N. 1989. “Unconscious sensations.” Philosophical Psychology, 2: 129–41.
- Nemirow, L. 1990. “Physicalism and the cognitive role of acquaintance.” In W. Lycan, ed. Mind and Cognition: A Reader. Oxford: Blackwell.
- Neisser, U. 1965. Cognitive Psychology. Englewood Cliffs: Prentice Hall.
- Nida-Rümelin, M. 1995. “What Mary couldn't know: belief about phenomenal states.” In T. Metzinger, ed. Conscious Experience. Paderborn: Ferdinand Schöningh.
- Panksepp, J. 1998. Affective Neuroscience. Oxford: Oxford University Press.
- Papineau, D. 1994. Philosophical Naturalism. Oxford: Blackwell.
- Papineau, D. 1995. “The antipathetic fallacy and the boundaries of consciousness.” In T. Metzinger, ed. Conscious Experience. Paderborn: Ferdinand Schöningh.
- Papineau, D. 2002. Thinking about Consciousness. Oxford: Oxford University Press.
- Peacocke, C. 1983. Sense and Content, Oxford: Oxford University Press.
- Pearson, M.P. 1999. The Archeology of Death and Burial. College Station, Texas: Texas A&M Press.
- Penfield, W. 1975. The Mystery of the Mind: a Critical Study of Consciousness and the Human Brain. Princeton, NJ: Princeton University Press.
- Perry, J. 2001. Knowledge, Possibility, and Consciousness. Cambridge, MA: MIT Press.
- Penrose, R. 1989. The Emperor's New Mind: Computers, Minds and the Laws of Physics. Oxford: Oxford University Press.
- Penrose, R. 1994. Shadows of the Mind. Oxford: Oxford University Press.
- Pitt, D. 2004. The phenomenology of cognition or what is it like to believe that p? Philosophy and Phenomenological Research 69: 1–36.
- Place, U. T. 1956. “Is consciousness a brain process?” British Journal of Psychology, 44–50.
- Prinz, J. 2012. The Conscious Brain. Oxford: Oxford University Press.
- Putnam, H. 1975. “Philosophy and our mental life.” In H. Putnam Mind Language and Reality: Philosophical Papers Vol. 2. Cambridge: Cambridge University Press.
- Putnam, H. and Oppenheim, P. 1958. “Unity of science as a working hypothesis.” In H. Fiegl, G. Maxwell, and M. Scriven eds. Minnesota Studies in the Philosophy of Science II. Minneapolis: University of Minnesota Press.
- Rey, G. 1986. “A question about consciousness.” In H. Otto and J. Tuedio, eds. Perspectives on Mind. Dordrecht: Kluwer.
- Robinson, H. 1982. Matter and Sense: A Critique of Contemporary Materialism. Cambridge: Cambridge University Press.
- Robinson, D. 1993. “Epiphenomenalism, laws, and properties.” Philosophical Studies, 69: 1–34.
- Rosenberg, G. 2004. A Place for Consciousness: Probing the Deep Structure of the Natural World. New York: Oxford University Press.
- Rosenthal, D. 1986. “Two concepts of consciousness.” Philosophical Studies, 49: 329–59.
- Rosenthal, D. 1991. “The independence of consciousness and sensory quality.” In E. Villanueva, ed. Consciousness. Atascadero, CA: Ridgeview Publishing.
- Rosenthal, D. M. 1993. “Thinking that one thinks.” In M. Davies and G. Humphreys, eds. Consciousness: Psychological and Philosophical Essays. Oxford: Blackwell.
- Rosenthal, D. 1994. “First person operationalism and mental taxonomy.” Philosophical Topics, 22/1–2: 319–50.
- Rosenthal, D. M. 1997. “A theory of consciousness.” In N. Block, O. Flanagan, and G. Guzeldere, eds. The Nature of Consciousness. Cambridge, MA: MIT Press.
- Russell, B. 1927. The Analysis of Matter. London: Kegan Paul.
- Ryle, G. 1949. The Concept of Mind. London: Hutchinson and Company.
- Sacks, O. 1985. The Man who Mistook his Wife for a Hat. New York: Summit.
- Schacter, D. 1989. “On the relation between memory and consciousness: dissociable interactions and consciousness.” In H. Roediger and F. Craik eds. Varieties of Memory and Consciousness. Hillsdale, NJ: Erlbaum.
- Schneider W. and Shiffrin, R. 1977. “Controlled and automatic processing: detection, search and attention.” Psychological Review, 84: 1–64.
- Searle, J. R. 1990. “Consciousness, explanatory inversion and cognitive science.” Behavioral and Brain Sciences, 13: 585–642.
- Searle, J. 1992. The Rediscovery of the Mind. Cambridge, MA: MIT Press.
- Seager, W. 1995. “Consciousness, information, and panpsychism.” Journal of Consciousness Studies, 2: 272–88.
- Seigel, S. 2010. The Contents of Visual Experience. Oxford: Oxford University Press.
- Siewert, C. 1998. The Significance of Consciousness. Princeton, NJ: Princeton University Press.
- Shallice, T. 1988. From Neuropsychology to Mental Structure. Cambridge: Cambridge University Press.
- Shear, J. 1997. Explaining Consciousness: The Hard Problem. Cambridge, MA: MIT Press.
- Shoemaker, S. 1975. “Functionalism and qualia,” Philosophical Studies, 27: 291–315.
- Shoemaker, S. 1981. “Absent qualia are impossible.” Philosophical Review, 90: 581–99.
- Shoemaker, S. 1982. “The inverted spectrum.” Journal of Philosophy, 79: 357–381.
- Shoemaker, S. 1990. “Qualities and qualia: what's in the mind,” Philosophy and Phenomenological Research, Supplement, 50: 109–131.
- Shoemaker, S. 1998. “Two cheers for representationalism,” Philosophy and Phenomenological Research.
- Silberstein, M. 1998. “Emergence and the mind-body problem.” Journal of Consciousness Studies, 5: 464–82.
- Silberstein, M 2001. “Converging on emergence: consciousness, causation and explanation.” Journal of Consciousness Studies, 8: 61–98.
- Singer, P. 1975. Animal Liberation. New York: Avon Books.
- Singer, W. 1999. “Neuronal synchrony: a versatile code for the definition of relations.” Neuron, 24: 49–65.
- Skinner, B. F. 1953. Science and Human Behavior. New York: MacMillan.
- Smart, J. 1959. “Sensations and brain processes.” Philosophical Review, 68: 141–56.
- Stapp, H. 1993. Mind, Matter and Quantum Mechanics. Berlin: Springer Verlag.
- Stoljar, D. 2001. “Two conceptions of the physical.” Philosophy and Phenomenological Research, 62: 253–81.
- Strawson, G. 1994. Mental Reality. Cambridge, Mass: MIT Press, Bradford Books.
- Strawson, G. 2005. Real intentionality. Phenomenology and the Cognitive Sciences 3(3): 287–313.
- Swinburne, R. 1986. The Evolution of the Soul. Oxford: Oxford University Press.
- Titchener, E. 1901. An Outline of Psychology. New York: Macmillan.
- Tononi, G. 2008. Consciousness as integrated information: a provisional manifesto. Biological Bulletin 215: 216–42.
- Travis, C. 2004. “The silence of the senses.” Mind, 113: 57–94.
- Triesman, A. and Gelade, G. 1980. “A feature integration theory of attention.” Cognitive Psychology, 12: 97–136.
- Tye, M. 1995. Ten Problems of Consciousness. Cambridge, MA: MIT Press.
- Tye, M. 2000. Consciousness, Color, and Content. Cambridge, MA: MIT Press.
- Tye, M. 2003. “Blurry images, double vision and other oddities: new troubles for representationalism?” In A. Jokic and Q. Smith eds., Consciousness: New Philosophical Perspectives. Oxford: Oxford University Press.
- Tye, M. 2005. Consciousness and Persons. Cambridge,MA: MIT Press.
- Tye, M. and Wright, B. 2011. Is There a Phenomenology of Thought? In T. Bayne and M. Montague (eds.) Cognitive Phenomenology. Oxford: Oxford University Press.
- Van Gulick, R. 1985. “Physicalism and the subjectivity of the mental.” Philosophical Topics, 13: 51–70.
- Van Gulick, R. 1992. “Nonreductive materialism and intertheoretical constraint.” In A. Beckermann, H. Flohr, J. Kim, eds. Emergence and Reduction. Berlin and New York: De Gruyter, 157–179.
- Van Gulick, R. 1993. “Understanding the phenomenal mind: Are we all just armadillos?” In M. Davies and G. Humphreys, eds., Consciousness: Psychological and Philosophical Essays. Oxford: Blackwell.
- Van Gulick, R. 1994. “Dennett, drafts and phenomenal realism.” Philosophical Topics, 22/1–2: 443–56.
- Van Gulick, R. 1995. “What would count as explaining consciousness?” In T. Metzinger, ed. Conscious Experience. Paderborn: Ferdinand Schöningh.
- Van Gulick, R. 2000. “Inward and upward: reflection, introspection and self-awareness.” Philosophical Topics, 28: 275–305.
- Van Gulick, R. 2003. “Maps, gaps and traps.” In A. Jokic and Q. Smith eds. Consciousness: New Philosophical Perspectives. Oxford: Oxford University Press.
- Van Gulick, R. 2004. “Higher-order global states HOGS: an alternative higher-order model of consciousness.” In Gennaro, R. ed. Higher-Order Theories of Consciousness. Amsterdam and Philadelphia: John Benjamins.
- van Inwagen, P. 1983. An Essay on Free Will. Oxford: Oxford University Press.
- Varela, F. and Maturana, H. 1980. Cognition and Autopoiesis. Dordrecht: D. Reidel.
- Varela, F. 1995. “Neurophenomenology: A methodological remedy for the hard problem.” Journal of Consciousness Studies, 3: 330–49.
- Varela, F. and Thomson, E. 2003. “Neural synchronicity and the unity of mind: a neurophenomenological perspective.” In Cleermans, A. ed. The Unity of Consciousness: Binding, Integration, and Dissociation. Oxford: Oxford University Press.
- Velmans, M. 1991. “Is Human information processing conscious?” Behavioral and Brain Sciences, 14/4: 651–668
- Velmans, M. 2003. “How could conscious experiences affect brains?” Journal of Consciousness Studies, 9: 3–29.
- von Helmholtz, H. 1897/1924. Treatise on Physiological Optics. Translated by J. Soothly. New York: Optical Society of America.
- Wilkes, K. V. 1984. “Is consciousness important?” British Journal for the Philosophy of Science, 35: 223–43.
- Wilkes, K. V. 1988. “Yishi, duo, us and consciousness.” In A. Marcel and E. Bisiach, eds., Consciousness in Contemporary Science. Oxford: Oxford University Press.
- Wilkes, K. V. 1995. “Losing consciousness.” In T. Metzinger, ed. Conscious Experience. Paderborn: Ferdinand Schöningh.
- Watson, J. 1924. Behaviorism. New York: W. W. Norton.
- Wegner, D. 2002. The Illusion of Conscious Will. Cambridge, MA: MIT Press.
- Wittgenstein, L. 1921/1961. Tractatus Logico-Philosophicus. Translated by D. Pears and B. McGuinness. London: Routledge and Kegan Paul.
- Wundt, W. 1897. Outlines of Psychology. Leipzig: W. Engleman.
- Yablo, S. 1998. “Concepts and consciousness.” Philosophy and Phenomenological Research, 59: 455–63.
Перевод В. В. Васильева
Как цитировать эту статью
Ван Гулик, Роберт. Сознание // Стэнфордская философская энциклопедия: переводы избранных статей / под ред. Д.Б. Волкова, В.В. Васильева, М.О. Кедровой. URL=<http://philosophy.ru/consciousness/>.
Оригинал: Van Gulick, Robert, "Consciousness", The Stanford Encyclopedia of Philosophy (Spring 2014 Edition), Edward N. Zalta (ed.), URL = <https://plato.stanford.edu/archives/spr2014/entries/consciousness/>.
Выделите её и нажмите Ctrl + Enter